Как снег на голову

– Для блюмбера. Это та штука, из которой я стрелял. Заряды для него очень дороги, знаете ли. Это все от неожиданности. Слишком неожиданно для нас с Роско вы появились, вот я и пальнул с перепугу. Еще раз прошу меня простить, подобная несдержанность недостойна дворянина. Когда огляделся, понял, что вы один, к тому же без оружия. Вот я и расстроился, что так бестолково потратил дорогой заряд без всякой необходимости.

И здесь парадоксальная мысль, пусть и с некоторым опозданием, пришла мне в голову. С чего это вдруг я стал понимать, о чем говорят окружающие? Помнится, на дороге, да и по пути в поместье барона все обстояло несколько по-другому. Я не успел додумать мысль до конца, так как барон поставил меня в тупик совсем простеньким вопросом.

– А что это за «шпрехен» такой, о котором вы упомянули там, на дороге?

– О, не обращайте внимания, любезный барон, это всего лишь присказка. Я хотел сказать, что очень рад.

Чему там, собственно, было радоваться? Стою на обочине дороги с поднятыми руками рядом с обгоревшим кустом…

– А, ну тогда ладно. Признаться, сударь, вы меня очень заинтересовали. Одеты необычно, язык наш не понимаете. К тому же и появились весьма экстравагантно. Все это любопытно. Пришлось мне отправлять посыльного к моему соседу, графу ля Фолтену. У него сохранился со старых времен лингвистор. Конечно, его использование обойдется мне в изрядную сумму, граф прижимист. Да что же здесь поделаешь, любопытство… – Барон печально вздохнул. – Любопытство того стоит. Лингвистор он все-таки одолжил. Его шлем мы и надевали на вас в лаборатории. Уж извините, что несколько шокировали вас этим. Тогда мы еще не знали, что имеем дело с благородным человеком.

– А с чего вы, собственно, взяли, что я благородный?

Не то чтобы я возражал, но все-таки интересно.

– Как с чего? Мы же надевали на вас шлем лингвистора, – удивился барон, – а прежде чем загрузить в вас знание языка, лингвистор должен был установить ваш психотип. Вот он и составил ваш полный психологический портрет. Здесь уж сразу понятно, кто плут и негодяй, а кто человек благородный.

– Признаться, до сегодняшнего дня я и не подозревал, что окажусь благородным.

– Понимаю, – сокрушенно согласился барон, – отрыв от корней. Злая судьба не дала вам возможности узнать линию своих предков. Только лингвистор не обманешь. Благородство, оно не снаружи, оно внутри нас. И здесь уж или оно есть, или его нет.

Слова человека, умудренного жизнью. Что ж, если барон хочет считать меня благородным человеком, так тому и быть.

– Позволите узнать ваше имя, уважаемый гость? – поинтересовался хозяин дома.

Да, пора, пожалуй, представиться. А то он все о себе да о себе. Невежливо с моей стороны.

– Андрей Захаров. Можно без отчества. Для друзей – просто Андрей. Титул, к сожалению, назвать не могу, по причине отрыва от корней…

– Это мелочи. То есть, конечно, это очень трагический факт, – сказал барон, сделав суровое лицо, – но, я надеюсь, он не помешает вам принять мое предложение. Не хотите ли немного подкрепиться?

Отрыв от корней совершенно не мешал мне подкрепиться, в чем я и поспешил заверить барона.

– Охотно.

– Я расскажу вам о том, что нас в данный момент окружает и о своих соседях. И мы подумаем, как нам быть дальше.

Глава 4

Легкий обед барона походил на пир; казалось, на столе расставили запасы окраинного гарнизона, который собрался переждать осаду, а после передумал и решил уничтожить все продовольственные резервы немедленно. Массивный дубовый стол сам по себе был довольно внушительным – видимо, он символизировал незыблемость баронского поместья. С чего еще начинаться поместью, как не с кухни и соответственно со стола для снеди, призванной удивить гостей и повергнуть в панику врагов своим многообразием и неимоверным количеством. И с той легкости, с которой щедро, этак по-баронски, фон Рамель угощал своих многочисленных друзей и некоторых неприятелей.

Так вот, на этом чуде архитектуры – поскольку стол, учитывая его размеры, стоило причислить скорее к строениям, чем к мебели, – живописно были расставлены все изыски кулинарного искусства эпохи феодализма. Это впечатляло!

Как выяснилось позднее, барон чувствовал себя несколько виноватым за тот нелюбезный прием, который он оказал мне первоначально, и потому решил угостить обедом более шикарным, чем обычно. Дабы загладить возникшую неловкость. Эх, за такой обед я прощу ему еще парочку выстрелов из блюмбера. Мимо цели, конечно. А также экстремальное перетаскивание в сетке. Молодой кабанчик, жареные куропатки, всевозможные соления и копчения. Стол организовали на славу. Без экстравагантных изысков, но добротно и основательно. Подали к столу и вина, в основном местного производства. Памятуя о злополучном дне рождения Риточки, от вина я хотел было отказаться. Но как отказаться от примирительного кубка? Это невежливо, пожалуй. Что ж, кубок так кубок. Но только один. Все-таки память о недавних событиях была еще довольно свежа и призывала ограничиться минимальным злоупотреблением.

После весьма плотного обеда в обществе Рамеля я устроился в кресле около камина. Если бы еще выпить чашечку кофе, я был бы доволен абсолютно. Но кофе здесь, видимо, не пьют. Нет в жизни совершенства. Впрочем, надо радоваться тому, что есть. Погрустить-то всегда успеем. Мерное потрескивание поленьев располагало к неспешному разговору. После примирительного обеда мы решили оставить излишние церемонии и побеседовать просто и без затей.

Я вообще парень довольно демократичный, конечно, не в ущерб вежливости. Вежливость – это то, что позволяет нам сохранить отличие от общих предков, которых нам приписывает небезызвестный господин Дарвин. И потому необходимо сохранять ее, по возможности, в любых ситуациях.

– Спасибо, любезный барон. Обед просто великолепен.

Это я решил приукрасить свою речь. С бароном все-таки говорю. Неудобно ляпать что-нибудь типа «классный закусон, кабальеро». Еще решат, что погорячились, и разжалуют из благородных в дворники. Назвали благородным – надо соответствовать.

– Скажите, Андрей… Вы разрешите так себя называть?

– Извольте, Мирко, буду весьма польщен. – О как чешу, как будто всегда так говорил!

– Так откуда вы взялись тогда на дороге? Как будто из воздуха появились.

Свою слегка адаптированную для барона историю я вам пересказывать не буду, вы ее прекрасно знаете. Как ни странно, Рамель не слишком удивился. Нет, он, конечно, удивлялся, но в меру. В его необычном мире сохранилось немало всяких диковинок – следов былого могущества некогда весьма развитой цивилизации. Развивающейся, развивающейся, пока в один момент вдруг не оказалось, что развиваться-то дальше и не получится. Ничто не бывает бесконечным, особенно природные ресурсы. Вдруг оказалось, что они закончились. То есть почти совсем.

«Наследие не слишком экономных предков» – так выразился барон фон Рамель. И тут мне почудилось, что сейчас он хриплым голосом Джонатана Смолла скажет: «Проклятые рудники!» Но этого, конечно, не произошло. Странные ассоциации выдает нам порой наше сознание, не правда ли?

Полезные ископаемые иссякли, конечно, не за год и не за десятилетие. Некоторое время цивилизация еще пыталась бороться за дальнейшее движение по намеченному пути технического развития. Новые энергосберегающие технологии позволили далеким предкам фон Рамеля протянуть еще с полсотни лет. Космические корабли какое-то время таскали полезные ископаемые с Луны и ближайших планет, вот только рейсы эти себя, увы, не окупали. Сколько различных материалов содержит космический корабль – тысячи. А сколько может привезти? Вот то-то. Нет дома нам в космическом пространстве.

Но жизнь шла своим чередом, а людям пришлось вспомнить о том, что щедрая природа может предложить своим неразумным детям из ресурсов возобновляемых. Пришлось поставить самодвижущиеся экипажи в гараж и вновь разводить коней; забыть об аграрных роботах, вернуться к плугу и лошадке. Немногочисленные технические устройства кое-где сохранились. У того же барона, например, сохранился доставшийся по наследству блюмбер, да и другие весьма занятные вещицы. Так же, как и у многих из его соседей. Вот только пользоваться ими старались как можно реже. Слишком уж они были редки и дороги. Недаром барон так сокрушался о бесцельно потраченном заряде.

Впрочем, забегая вперед, скажу, что несчастных и голодных я здесь не заметил. Недовольные встречались, как без того. Странный парадокс: каким бы ни было развитие общества, недовольные найдутся всегда. А так люди жили довольно неплохо: пахали землю, растили детей. Бывает, ссорились. Потом мирились. И жизнь продолжалась. Весьма интересная, я сказал бы, жизнь. И общество образовалось весьма любопытное. Но об этом несколько позже.

– А что, барон, опасно ли нынче ездить по дорогам? Я смотрю, оружие при вас постоянно, когда вы в пути, – решил я поинтересоваться вполне обоснованным вопросом для человека, вынужденного волей обстоятельств несколько задержаться в этих краях. А ну как придется путешествовать? Желательно узнать, что может ожидать тебя в дороге.

– Бывает, пошаливают разбойнички. В основном купцов грабят или крестьян проезжих. На дворянина нападать решаются редко. Слишком уж это для них небезопасно.

– И что, никто их не ловит?

– Зачем же их ловить? Их и так немного осталось. А так полезно порой поразмяться! Намять бока дюжине-другой разбойников.

– Ага, в Красную Книгу их запишем, – пошутил я.

– В какую книгу?

– Не обращайте внимания, барон. Так, ерунда.

– Как раз очень интересно, первый раз такое слышу. С какой целью разбойников записывают в книгу?

– Для сохранения популяции.

– И что, помогает?

– Весьма. Очень действенная мера.

– Да ну? И как это выглядит, с позволения сказать, на практике?

Вот это я попал. И кто меня за язык тянул про Красную Книгу ляпнуть. Придется теперь выкручиваться.

– Процесс сей весьма непрост. Начнем с того, что для начала разбойника надо отловить. Пойманного разбойника представляют пред очи специальной комиссии, которая составляет словесный портрет и заносит эти записи в специальную книгу. Для особо выдающихся злоумышленников прилагается еще и художественный портрет. После чего редкий исчезающий экземпляр выпускают на волю. И все.

– И все?