Неокантианство. Четвертый том

Сам Коген (стр. 49) чувствует парадокс, заключающийся в требовании, чтобы мышление производило свою собственную субстанцию, и пытается устранить его, указывая на то, что субстанция мышления не является исходной субстанцией сознания. На это можно было бы ответить, что тогда то, что производится в мышлении, было бы все-таки «первоначальной материей», поскольку она не должна быть взята из другой первоначальной материи. Но главное, что Коген замечает только этот фактический парадокс, но не то, что здесь также имеет место методическое смещение точки зрения. Когда говорят, что мышление производит свою субстанцию, то, как бы ни трактовать «производство», речь идет только о деятельности души, но никак не о вопросе о том, что означает содержание мышления как основание и вывод для предмета. Психологическая, даже психолого-метафизическая точка зрения переросла эпистемологическую.

Отношение к предмету, это фактически единственная критическая точка зрения. Вопрос: какие компоненты необходимы для того, чтобы можно было назвать что-то предметом, является основным критическим вопросом. Я все еще помню свет, который придал ему в то время, в частности, Коген, когда он подчеркнул: нас совершенно не волнует, является ли это врожденным или нет. «То, что нам необходимо для создания синтетического единства, эти необходимые части конструкции мы называем априорными»(5) Это было искупительное слово; все остальное казалось неважным. Решение должно было заключаться в том, чтобы проработать эту, единственно возможную критическую точку зрения, до ее логического завершения.

Но теперь, в случае с Когеном, второстепенный вопрос выдвинулся в качестве основного, а прежний основной вопрос, на который хотя бы намекалось в вышеприведенных словах, почти забыт. Психологический момент приобретает фундаментальное значение, отношение к предмету становится размытым.

Это очевидно уже при рассмотрении Когеном формально-логических элементов, тождества и противоречия. Если мы спросим, что такое тождество, то, если мы придерживаемся вышеизложенной точки зрения единого отношения к объекту, ответ следует почти сам собой: тождество – это отношение нескольких отдельных содержаний к одному объекту. Являются ли эти содержания одинаковыми или различными, не имеет значения для определения. Моменты: Белый, белый, белый, белый, относящиеся к одной и той же бумаге или к понятию белый, мысли сторона, угол, угол, относящиеся к одному и тому же треугольнику, идеи «Irmins?ule», «Weser?bergang», «Sachsen», относящиеся к Саксонской войне Карла Великого, всегда тождественно связаны по отношению к соответствующему объекту. (6)

Сам Коген, однако, хотя он полемизирует против простого психологического тождества и объявляет образование a равно a не истинным тождеством, ищет тождество в том, что a утверждается как a и удерживается. Конечно, а должно удерживаться; но это всего лишь психологический акт. Таким образом, самоочевидная психологическая предпосылка для отношения тождества становится самим отношением тождества. Идентичность, однако, не становится тем самым тавтологией, но пустой тавтологией.

Не лучше обстоит дело и с теоремой противоречия, в которую мы не хотим углубляться. Отметим лишь, что именно в соответствии с вышеупомянутым принципом Когена здесь все равно пришлось бы иметь дело с доктриной анализа (выделение детерминаций, объединенных по отношению к точке тождества) и абстракции (полное разделение детерминаций по отношению к новому, понятийному единству). Мы упоминаем об этом потому, что эти понятия становятся необходимыми при критике развития концепции числа у Когена.

Согласно Когену, число, к обсуждению которого мы подходим, возникает в суждении о реальности. «Основание конечного бесконечно мало» (стр. 105). «В неощутимом разумное имеет свое начало» (стр. 114). «Непрерывность», «постоянная связь» этих бесконечно малых элементов и есть «реальность»: а содержащееся в ней «единство», которое образует «основание», «фундамент», приводит к «числу как категории» (стр. 116f). И это «Sonderung становится дополнением», большинством в «новой категории – времени» (стр. 127).

Этот вывод, как нам кажется, соответствует исходной точке, но переворачивает реальные факты с ног на голову. Это больше соответствует методу, который некогда отстаивал Коген, – решать загадки бесконечно малых исчислений, исходя из тех основ, которые сами по себе ясны. Сам Коген не хотел бы утверждать, что выведение конечного из бесконечно малого может быть ясно понято. Так человек, который так резко упрекает философа бессознательного за его объяснение света из темноты, не должен делать то же самое здесь.

Теперь, однако, число как число должно быть выведено из бесконечно малых. Но мы выводили числа и раньше, задолго до того, как было придумано бесконечно малое исчисление; и потом, что еще важнее: в бесконечно малом исчислении новое отношение выводится из отношения уже существующих чисел, а не наоборот. Но нельзя считать, что производное является порождением того, из чего оно выведено.

Понятие бесконечно малого опирается на особое понятие отношения: функцию. Здесь требуется найти не отношение между двумя заданными величинами, а отношение другой величины, обладающей тем свойством, что при каждом изменении первого отношения это новое отношение также изменяется строго закономерным образом. Такое функциональное соотношение, например, существующее между кривой и ее касательной, в принципе можно найти, начав с изначально ошибочного соотношения, позволяя этой ошибке становиться все меньше и меньше и, таким образом, достигая предельного значения, при котором ошибка исчезает. Это похоже на аппроксимацию числа ? многоугольниками с все меньшими и меньшими сторонами, а затем на мысль, что ошибка, подразумеваемая этой процедурой, должна исчезнуть, как только сторона = 0.

Таким образом, это метод мышления, процесс работы, который посредством процесса редукции, задуманного в законной последовательности, в конечном итоге приводит к соотношению 0/0, в котором становится известна простая функция, не связанная с конкретными пропорциями.

Существенным здесь является, с одной стороны, то, что исходным пунктом является вполне обычное соотношение чисел, а с другой – то, что особый метод мышления ведет от него к новому соотношению. Это уже доказывает, что выводы, которые можно сделать из достигнутого результата, не являются автохтонно укорененными в «бесконечно малом» или его идее, но сами должны быть прослежены в том закономерном абстрактном процессе, из которого возникла «предельная величина». Этот процесс не следует отодвигать в сторону как генетическое происхождение. Скорее, в нем коренится убедительная сила обоснованности новой деривации.

Поэтому уже отсюда следует возражение против идеи Когена о желании породить число из идеи бесконечно малого. Некоторые математики, например, Веронский, как говорят, рассуждал подобным образом. Но большинство математиков решительно выступили против этого и, подобно Вейерштрассу, отстаивали положение о том, что все величины и все операции с ними должны быть прослежены до целых чисел и операций с ними».

Не будет также уместным ссылаться для такого вывода на Грассманна и его школу, который, однако, как мы полагаем, совершенно правильно проводит различие между науками, относящимися к бытию, и теми, которые имеют свою истину только в согласии мыслительного процесса между собой. (Ausdehnungslehre 1844). Только ему следовало бы более четко провести различие между чистой и прикладной математикой. Если провести это различие, то можно логически ничего не сказать против «Ausdehnungslehre», которая, в сущности, воздерживается от того, что мы в действительности должны называть «протяженностью», а скорее «расширяет и одухотворяет чувственные представления геометрии в общие логические понятия». «Все принципы, выражающие взгляды на пространство (то, что „дано“ в природе), здесь отпадают». (Ausdehnungslehre 1862 и ENGEL, Werke, Vol. II, page 4f).

Но мысль Когена следует отвергнуть не только потому, что он делает абсолютным местом происхождения относительную конечную точку процедуры, которая теперь снова становится относительной отправной точкой для новых процедур, но прежде всего потому, что таким образом он хочет открыть не только происхождение, но и содержание процедуры: число как реальность.

Такое возникновение – не четкое, логически проверяемое выведение из определенных абстрактных факторов и их закономерной связи, а возникновение онтологического рода, происходящее из темного беспринципного основания. Тогда эти реальности на самом деле не являются абстракциями, к которым их неоднократно относит Коген; они смущающе похожи на мелкие материальные реальности. Нечто, действительно возникшее из ничего, является мифологическим существом и наделяется не просто реальностью, а существованием, хотя и невидимым. Старое доброе методичное различие между генетическим и логическим происхождением у Когена полностью размыто.

Кроме того, следует упомянуть о смешении, в котором отчетливо проявляется уже упоминавшееся неразличение содержания и предмета мысли. Коген представляет себе число как непрерывно возникающее из ничего в нечто. Число, однако, никогда не дает непрерывности, а всегда только прерывность. Непрерывность может быть только у сосчитанного.

Само число – это лишь дискретность, даже если оно представляет собой наименьшую мыслимую долю. Даже процесс формирования ряда или сужения до предельных значений никогда не является непрерывным, а протекает, так сказать, в некоторых ритмических интервалах. Если здесь «мыслится» непрерывность, то это ни в коем случае не непрерывность в содержании мыслительных моментов, а в отношении к их объекту. Мы можем мыслить актуальные интервалы числа по отношению к объекту, который не имеет интервалов как таковых. Например, к линии, отрезку времени – короче говоря, ко времени и пространству. Почему, конечно, сами время и пространство, которые мы можем постичь только через дискретность интервалов, тем не менее, сами должны рассматриваться как непрерывные, требует другого исследования.

Более того, время, с которым Коген, как и Кант, связывает число, объективно обязательно не имеет с ним ничего общего, не более чем со всем, что можно сосчитать. Психологически, конечно, мы считаем во времени, поскольку мыслим и живем во времени. Но что из объективного времени должно присутствовать в абстракции числа, найти невозможно.

Примечания

1) Ср. напр. COHEN, Logik der reinen Erkenntnis I, pp. 77, 124, 198, 222 и очень часто в других местах.

2) Критика чистого разума, §10, начало, 2-е издание, стр. 102f, где говорится о «слепой, хотя и необходимой функции» синтеза, который собирает элементы, ведущие к познанию. Это непроизвольное «приведение синтеза к понятиям» является работой понимания, которое только «дает нам познание в его истинном значении». – Таким образом, основой познания является тот синтез, который мы называем восприятием. Ср. также «Аналогии опыта».

3) Пол Наторп, Социальная педагогика, стр. 26

4) Джон Стюарт Милл, Логика, 1-я книга, третье издание (SCHIEL), стр. 371.

5) Германн Кохен, Теория опыта Канта, 1-е издание, стр. 104.

6) Я попытался рассмотреть вопрос тождества точно в соответствии с основным методом Кохена в серии статей «Identit?t und Apriori» в Vierteljahrsschrift f?r wissenschaftliche Philosophie XIII, 1889, которая не была полностью завершена из-за другой работы. Ср. также Sigwart, Logik I, §14.

LITERATUR – Franz Staudinger, Cohens Logik der reinen Erkenntnis und die Logik der Wahrnehmung, Kant-Studien Bd. 8, Berlin 1903.

БОРИС ЯВЕНКО

Что такое трансцендентальный метод?

«Материализм – это естественная наука без представления об эпистемологических проблемах» (1), – метко заметил Гейманс. И не менее точно было бы сказать: психологизм – это психология без какого бы то ни было эпистемологического или даже философского направления. Один лишь материализм навсегда разрушен и мертв кантовской критикой. Проповедовать материализм сегодня означает не что иное, как нежелание читать эту бессмертную критику Канта; психологизм же не только не умер, но наоборот – находится в расцвете своего развития. Здесь нам не приходит на ум ни так называемый эмпирический, ни так называемый метафизический или трансцендентальный психологизм. Они уже преодолены критикой Канта, а в «Логике чистого знания» (2), самой блестящей работе нашего времени, Коген окончательно формулирует для нас логическую невозможность этих видов психологизма. Что «логика есть особая дисциплина психологии (3); что «эпистемология есть не что иное, как психология мысли» (4); что эпистемология «исследует эмпирическое сознание, чтобы установить, в каких точках его возникают доказательства объективного» (5), что «ясная, дискурсивная посредническая деятельность мысли в конечном счете покоится на мистическом основании веры» (6); что «под категорией следует понимать бессознательную интеллектуальную функцию определенного рода или бессознательную логическую детерминацию» (7); что «психология, хотя и не «единственная», тем не менее является необходимой основой всех философских наук» (8); что «без психологии логического мышления логика невозможна» (9); – все это только для нас является признаком нежелания проникнуть в подлинную сущность философии.

Так же как отдельные науки имеют свои собственные предметы и свой собственный метод, философия, со своей стороны, зависит от конкретных предметов и от своеобразного метода. Называются ли эти предметы ценностями (Риккерт) или направлениями культурного сознания (Коген) или направлениями разума (Липпс) или чисто конкретными формами (Гуссерль) – это для нас в настоящее время совершенно безразлично; мы называем эти предметы трансцендентными предметами (10) вообще и своеобразным философским методом, т.е. вопросом о принципах трансцендентности, об условиях возможности трансцендентности. т.е. вопрос о принципах трансцендентности, об условиях возможности этого – как трансцендентального метода. (11) Хотя такое положение вещей просто обрекает на смерть оба вышеупомянутых вида психологизма, оно не дает окончательного решения по всем возможным видам психологизма. Психологизм все еще жив, и, как я уже сказал, он находится в периоде своей кульминации. Он получил такую развязку, незаметно превратившись в трансцендентальную эпистемологию. Доказать, что так называемый трансцендентальный идеализм является скрытым психологизмом, который мы называем трансцендентальным психологизмом, будет одной из наших сегодняшних задач. При этом нам не придется иметь дело с философией вообще, а только с логикой или эпистемологией.

§1. Логика – это наука наук, таково основное определение трансцендентального идеализма (12) Таким образом, логика, казалось бы, освобождается от всякого психологизма. Но что означает это определение! Его можно выразить и следующим образом: логика исследует науку и ее принципы. Тогда логика – это особая область исследования, область особой познавательной деятельности определенного круга людей. В этом смысле логика – это исследовательская деятельность, направленная на науку. Но что такое сама наука, на которую направлена логика? Сама по себе наука, как и логика, является исследовательской деятельностью, но как предмет логики она таковой не является. Здесь она теряет свою первоначальную актуальность и должна рассматриваться как трансцендентальный запас логических рассуждений, хотя и формируется по схеме исследовательской деятельности. Тогда слово наука в приведенном выше определении логики не следует понимать однозначно. Чем оправдано такое удвоение смысла? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо решить следующие два вопроса:

1. каков смысл логики как исследовательской деятельности науки?

2. как трансцендентальная сущность может заменить исследовательскую деятельность в тот момент, когда логика перестала быть исследовательской деятельностью и сама стала трансцендентальным предметом?

§2. Для Мейнонга (13) тот факт, что исследовательская деятельность направлена на внешний предмет, является общим свойством психических явлений. Для Когена (14) – это изначальная ценность познания; для Гуссерля (15) – феноменологическая природа воображения как основного психического акта; для Риккерта (16) – сущность признания, чувства доказательства. Эта изначальная особенность психики не может быть объяснена; ее можно только констатировать, анализировать как описательную данность. Интенциональность – таково наиболее подходящее название этой особенности (17) – это примитивный факт, который предшествует любой теории психического. Так считает большинство современных философов. Мы выступаем против этого:

1. Изучать интенциональность как факт – значит признавать определенную психологическую теорию; якобы «дотеоретическая» феноменология Гуссерля (18) и Дильтея (19), равно как и теория изначальности Когена, уже являются определенными обработками материала, т.е. теориями. Факт, как нечто свободное от теории, возможен только в метафизике ощущений Mаха (20) или в «метафизическом» позитивизме Лааса (21); эпистемология (Коген (22), Наторп (23), Риккерт (24) полностью доказала, что факт – это самая предпосылочная вещь.

2 Такая теория интенциональности противоречит самому резкому непосредственному опыту». Где мы находим в нашем опыте одновременное присутствие («внутреннее сосуществование», так сказать) предмета психической интенции, его содержания и самого интенционального акта?

На первый взгляд, такой вопрос кажется по меньшей мере необычным. Но глубокий анализ разрушит эту странность. В вопросе о том, что есть или существует, мы зависим от когнитивного анализа; даже в вопросе о реальности самого познания. Реальность для нас – это всегда спроецированная реальность, также реальность психики и познания. Мы знаем познание как предмет самого познания; мы не знаем его до этого; мы не знаем его в его еще непознанной актуальности. – Когда я воспринимаю дерево, я не воспринимаю свое восприятие дерева, и наоборот. Если я понимаю смысл выражения: Я воспринимаю дерево, то я не воспринимаю ни дерево, ни свое восприятие дерева. (25) В проекции реальности эти три «реальности»: дерево, восприятие дерева и смысл высказывания: «Я воспринимаю дерево» – не связаны между собой. И, как я уже сказал, в познании такая проекция неизбежна. Поэтому связь, одновременное присутствие всех этих моментов нереально, поэтому суждение – это фикция! Но вы забыли еще один важный момент – на него мы и будем отвечать, – а именно: переживание. (26) Здесь, в опыте, все три момента лежат вместе; опыт – это самосознание. Само по себе это не является ответом, поскольку мы снова зависим от проекции познания по отношению к опыту. Тогда мы должны повторить вопрос о связи между этими моментами заново. Теория опыта не дает решения этого вопроса; она лишь откладывает его. И в этом случае все сводится к той же нереальности и, следовательно, невозможности связи. Мы также должны распознать опыт, а сделать это можно только в том случае, если он уже дан нам в виде проекции.

Тогда она независима, тогда она не показывает причин для связи. Но несмотря на эту невозможность согласованности, т.е. намерения, осуждения и т.д., установленную анализом, мы всегда живем так, как если бы такая согласованность была возможна. Мы не можем избежать такого суждения, даже в тот момент, когда мы его осознаем. Именно здесь расходятся жизнь и наука, непосредственное самоощущение и реальность познания. И поскольку в познании мы придаем второму значение, мы обязательно должны назвать первое, жизнь, видимостью, иллюзией. А поскольку теория интенциональности хочет основываться именно на жизни, мы должны признать эту теорию кажущейся и иллюзорной. Она полагает, что психическое оценивается; она желает здесь ошибки иллюзии, ошибки иллюзорно-эмпирической предпосылки психического. С этой точки зрения мы должны сказать в отношении нашего первого вопроса: логика как исследовательская деятельность не направлена на науку, потому что просто иллюзорное познавательно невозможно. Таким образом, вся «феноменология» также должна быть отвергнута. Это иллюзорная наука. Это стремление познания перепрыгнуть через себя, познать себя без реального познания, без реальной проекции познания. Это иллюзорная наука в том же смысле, что и психофизика Фехнера, (27) она эмпирически и логически невозможна. И если ее называют основой логики, то перед нами разновидность эмпирического психологизма, феноменологического психологизма. (28) Логика не является исследовательской деятельностью, направленной на науку.

§3. Однако трансцендентальный идеализм, похоже, не стоит на этой точке зрения. Он делает ставку не на то, что логика – это способ познания, направленный на науку, а на то, что именно наука является ее предметом, и что сама логика также должна пониматься просто как предмет самой себя. В этом, как уже было сказано, наука как деятельность исследования заменяется для него наукой как трансцендентальной сущностью. (29) Однако, к сожалению, это не является фундаментальным изменением. Наука как трансцендентальная сущность (с включением самой логики) также остается здесь исследовательской деятельностью, только она, так сказать, трансцендентализируется. Здесь наука также направлена на свои предметы, но не эмпирически, а трансцендентально. Схема остается той же, она лишь своеобразно окрашена. Судящее сознание вообще (Риккерт (30)), нормальное сознание (Виндельбанд (31)), требовательное мышление (Фолькельт (32)), научное сознание (Коген (33)), надличностный дух (Липпс (34)), чистое воление (Мёнстерберг (35)) и т.д., – все это лишь иллюстрации эмпирико-психического положения вещей. Возьмем, например, «Логику чистого знания» Когена. Она кажется полностью трансцендентальной по своей структуре. И все же, если мы сравним ее с психологическими философскими трудами Когена (36), а затем с его восхитительными трудами по Канту (37), то с несомненной ясностью увидим, что все, что в первой представлено под видом психологической теории, а во второй – в виде трансцендентально-психологического анализа, трансцендентальной феноменологии познания, выражено в логике в чисто трансцендентальной терминологии. Смысл остается тем же самым, отличается только одежда. «Априори остается путеводной звездой. Но трансцендентальное становится решением». (38) Увы, решением, приспособленным к нему! Чистое мышление или чистое познание живет с Когеном в вечном состоянии движения; оно создает, оно завязывает, оно решает и т. д. (39) Это ли не трансцендентальная жизнь! Разве это не трансцендентализованная теория интенциональности, учение о бытии суждения? Я считаю, что да! Трансцендентальный идеализм всегда предполагает эмпирическую феноменологию психического; пусть это будет теория изначальности Когена, или теория суждения Риккерта, или теория интенциональности Гуссерля, или теория опыта Липпс и Мёнстерберга и т. д. – все это одно и то же. Он лишь трансформирует эмпирическую феноменологию в трансцендентальную и выдает результат за чисто трансцендентальную сущность. Таким образом, жизнь, то есть иллюзия, вводится в сферу трансцендентного, и к вопросу об эпистемической возможности эмпирического иллюзиона добавляется вопрос о возможности трансцендентализации психического-эмпирического. (40) Таким образом, трансцендентальный идеализм является трансцендентальным психологизмом. Таким образом, мы отвечаем на наш второй вопрос. Наука, как объект логики, является для него очевидно трансцендентальной сущностью. Именно исследовательская деятельность гипостазируется в трансцендентальное [вменение объективной реальности мысли – wp]. И поскольку эта исследовательская деятельность как таковая основана на эмпирической иллюзии, трансцендентальный идеализм основан на трансцендентализованной иллюзии. Его трансцендентальный метод – это явно трансцендентальный метод, поскольку он предполагает трансцендентальную предопределенность (41).

§4. Для того чтобы избежать всякого возможного психологизма, мы должны не просто прикрыть эмпирическую иллюзию интенциональности, как это делает трансцендентальный идеализм; мы должны полностью изгнать ее из сферы трансцендентального. Слишком мало дать трансцендентальный перевод эмпирически невозможных отношений, полагая тем самым освободиться от всякого психологизма. Мы должны не облечь иллюзию в трансцендентную одежду, а парализовать ее, так сказать, отсечь ее смысл и влияние. Мы должны встать на такую точку зрения, где «я-сознание» устранено, где кажущиеся отношения жизни лежат вне реальных отношений науки, так сказать, отброшены навсегда. Мы должны относиться к предметам, проецируемым познанием, так, как если бы им не предшествовала никакая проекция познания, как если бы предметы, которые мы созерцаем, не созерцались нами. И это так же верно в отношении логики, как и в отношении науки в целом. Мы не можем делать, создавать, конструировать, обрабатывать и анализировать науку в реальности. В жизни нам так только кажется. Мы должны абстрагироваться от всего этого. Даже от того, что именно мы хотим от этого абстрагироваться. Наука (включая логику) может быть дана только как целое. Только как целое она свободна от всякого психологизма, от всякой психологизации своей сущности. Эта данность, этот факт науки, конечно, тоже иллюзия, но совершенно безобидная, потому что она не проникает в суть науки. Этот факт – минимум иллюзии, он означает полное изгнание ее из области науки. Но чтобы уберечься от опасной иллюзии и в других случаях, мы должны поставить себя на точку зрения бесстрастного созерцания и в других науках; тогда мы получаем неаутентичный математический, психологический, биологический и т. д. метод.

§5. Но поскольку точка зрения означает неистинный метод, то, что видно, наука в целом, как система всех возможных принципов, внутренне пронизана актуальным методом. Этот актуальный метод есть в логике актуальный трансцендентальный метод, который в математике или психологии конкретизируется в актуальный математический или психологический метод. И тем самым неаутентичный предмет оказывается в таком освещении, что свидетельствует нам о своей действительной природе: в логике – действительный трансцендентальный, в математике и психологии – действительный математический и психологический. Наука – это не исследование и не исследовательская деятельность; наука – это система категорий, принципов познания, а значит, это система принципов бытия, вернее, самого бытия. «Но единство бытия означает единство науки». Однако это бытие не есть эмпирически данное бытие, поскольку оно основано на эмпирической иллюзии интенциональности; оно также не есть идеально данное бытие, поскольку оно тоже испорчено той же иллюзией; оно также не есть бытие трансцендентального идеализма, то есть не есть структура трансцендентальной интенциональности. Оно полностью освобождено от нее. Его данность во взгляде не означает намеренно определенного бытия; его данность, напротив, означает истинную не данность, поскольку мы признали эту данность только как внешнюю уступку, поскольку эта уступка означает не что иное, как: что нам кажется, что это так. «To gar auto noein estin te kai einai» [Ибо то, что человек признает это, означает в то же время: что это есть. – wp]. «La vеritе еtant une m’me chose avec l’?tre.» [Истина была бы едина с вещью. – wp] – Наука есть бытие, абсолютное, астральное бытие. Поэтому наука закончена и неизменна. Но тем самым она не остается в покое. Она не является ни неподвижной, ни покоящейся, ни формой, ни содержанием, ни духом, ни материей; она есть система категорий от чистейших до самых конкретных. И как таковая она лежит за пределами жизни, за пределами иллюзии.

§6. Мы подошли к концу нашей лекции. И наконец, мы хотим отвергнуть очевидное возражение. Нам скажут: вы сами себе противоречите. Когда вы излагаете нам свои взгляды, вы претендуете на истину; вы утверждаете, что ссылаетесь на их теорию, на науку, на объект; вы «намереваетесь», вы направляете, вы работаете и творите. Этим фактом вы разрушаете их теорию, как это делает любой возможный скептицизм; вы обрекаете себя на полное молчание. Ибо нет никакого смысла утверждать научно иллюзорное предложение! – На это мы отвечаем: это возражение уже предполагает иллюзию, пресуппозицию. Это petitio principii [предполагается то, что сначала должно быть доказано – wp], что еще не доказано им вообще. Это возражение уже предполагает феноменологическую теорию интенциональности. Но мы хотим проверить эту теорию и на чисто эмпирическом основании обнаруживаем, что она совершенно несостоятельна. Только таким образом мы можем ответить на возражение. Мы не можем проверить теорию интенциональности ни на каком другом основании, кроме эмпирического, поскольку она провозглашает себя эмпирическим, непосредственным воспроизведением реального. Только на эмпирическом основании мы всегда имеем дело с объективно проецируемыми предметами. Мы не в состоянии проникнуть в тайну до-объективно-проектируемого-бытия. Мистическое лежит за пределами познания; мистическое – это жизнь. «Сознание – это миф». (43) Только в жизни можно понять чудо (44) постулирования интенциональности, а не в науке, не в познании, не в реальности. Жизнь – это кажущаяся реальность. Настоящая реальность – это наука, это бытие. – Но это возражение совершает и вторую ошибку, а именно quaternio terminorum [ложный вывод через два различных средних термина – wp]. Ибо оно подводит под одно и то же имя две разные вещи: утверждение истины и саму истину. Ведь из того, что мы считаем себя утверждающими истину, вовсе не следует наше отношение к истине. Утверждение истины – это психический факт, психическая видимость; истина, однако, вовсе не лежит там. То, что она там лежит, мы должны сначала доказать, а не просто сослаться на фактичность. Приверженность ценностей к психическому – это теория даже под видом факта. И если мы не слышим доказательств этой теории, а только смирение с ней, только обращение к чудесам, то мы вправе изгнать такую теорию из области науки и назвать ее мистической теорией предварительно стабилизированной [предварительно созданной – wp] гармонии между психикой и ценностями. Ибо в науке мы должны не удивляться, а признавать. В науке, а следовательно, и в философии, нет места для удивления. Самое безобидное неприятие чуда дается нам нашим неаутентичным методом, т.е. с позиции видения или факта. В жизни нет пути к науке, ибо в жизни мы не можем иметь науку в виду как цель, поскольку нет сознания, направленного к цели. Все это – мистическая феноменология. Точка зрения минимальной иллюзии и мистицизма – это точка зрения максимально возможного забвения себя; и это как раз и есть неаутентичный метод. Этот метод означает покорность чуду, «дотеоретическому» факту, жизни и опыту; вот почему он скептичен. Он подготавливает трансцендентализм к полному освобождению от психологизма; поэтому он зависит от трансцендентализма. Поэтому я думаю, что мы имеем право назвать нашу точку зрения трансцендентальным скептицизмом. Эта точка зрения – не учение Канта о «коперниканском деянии», потому что коперниканское деяние стоит для нас на полпути, а именно: оно делает возможной трансцендентальную феноменологию сознания, то есть трансцендентальный психологизм. Трансцендентальный скептицизм берет у трансцендентального идеализма самое ценное – трансцендентализм, – и в то же время отказывается от самого худшего: от его исполнения. (45)

Обсуждение

Гессенберг: Математическая мыслительная деятельность сама является предметом психологии, предметом математической мыслительной деятельности является предмет математики. Математического понимания бытия, которое было бы предметом трансцендентальной философии, не существует.

Примечания

1) GERARD HEYMAN’s, The Laws and Elements of Scientific Thought, 1905, страница 37.

2) HERMANN COHEN, Logik der reinen Erkenntnis, 1902 г. Первая часть «System der Philosophie». Значение этой работы еще не признано.

3) Теодор Липпс, Основные принципы логики, 1893, стр. 2.

4) Хейманс, указ. соч. стр. 9.