Новичок. Побочный эффект

– Даниил… – пошевелился Кирш, и закашлялся, нервно-зябко потер ладони. – От этого китайского снадобья спасенья нет, оно вскрывает любую натуру, и вытаскивает на свет правду, только правду, и ничего, кроме правды. И… Знаете, всякого наслушался, угощая… хм… чайком. И про измены жене, и… о всяких девиациях… Но такого… – он развел руками и беспомощно затряс головой. – Честно признаюсь: мне бы очень хотелось махнуть рукой на все услышанное, приписав… Ну, не знаю… Ну, скажем… у эликсира истек срок годности! Так, ерунда же! И теперь… И теперь, раз я имею дело с информацией особой государственной важности, ее нужно донести до того, кому следует. Кто способен не допустить гибельной ошибки. Понимаете?

– Понимаю, – вытолкнул я. – И кому ж ее доносить? Брежневу? Андропову?

– Пока не знаю… – медленно протянул полковник, набираясь решимости. – Но время у нас есть, хотя и мало. Вы со мной, Даниил Кузьмич? – он неуверенно протянул руку.

Подумав, я пожал ее.

Тот же день, позже

Владивосток, улица Баляева

Зашипев тормозами, автобус остановился, и я вышел. Полтораста рублей давили в низу живота, а еще двести с чем-то похрустывали во внутреннем кармане синего пиджака «под вельвет», идеально сидевшего на моей нескладной фигуре. Обновку я купил в комиссионке. Мэйд ин Джапен.

Отойти от всего, произошедшего сегодня, мне еще не удалось. Муть висела в душе, потихоньку оседая. И все же, где-то там, в неясных глубинах моего «Я», кристаллизовалась некая спокойная решимость и даже веселая злость.

Доигрался, старый шпион? Вот, и майся теперь с вонючими тайнами грядущего!

Хотя мне показалось, что Иван Павлович даже доволен – он снова в деле! За всей его задумчивостью, нервозностью и смущением пряталось чисто мальчишеское удовольствие – ура, он встретил настоящего путешественника во времени!

«Слетаю в Москву! – ронял он, оживленно мечась по комнате. – Проверю всё, встречусь… с кем надо, потолкую… А вы обязательно позвоните мне, ладно? Но не раньше воскресенья! Вот мой московский номер…»

Я впервые за последний час улыбнулся. Не скривился в жалкой усмешке, а расплылся, растянул губы, радуясь нежданной перемене в судьбе. Хотя… Ох, и страшновато заглядывать в завтра, в послезавтра! Что сбудется? Чего дождусь? Бог весть…

А юные ноги, ни о чем не беспокоясь, бодро шагали по трамвайным путям. Вскоре завиднелся колхозный рынок, и я внимательно осмотрел торжище. Крепко сколоченные ряды под навесами и без, ломились от овощей и фруктов, дюжие краснолицые колхозницы вступали в товарно-денежные отношения с недокормленными горожанами, а на свободном «пятаке» сновала фарца. Кто с яркими пакетами под мышкой, кто – руки в карманы, но хитрые глазки одинаково шныряют по толпе, выискивая заезжих лохов.

«Кэпа» я вычислил минуту спустя – плечистый мужик в возрасте сидел на лавочке, лениво щелкая семки. Его «мариманское» происхождение выдавала мятая капитанская фуражка.

Я сел рядом, и безмятежно сказал, будто пароль выдавая:

– Мне полковник велел вас найти.

– Чего надо? – «Кэп» наклонился, докидывая шелуху до урны.

– Да так, по мелочи. Духи «Мажи Нуар» и тушь для ресниц «Луи Филипп», набор лезвий «Шик Платинум» и туалетная вода «Даккар».

Морячок прикинул в уме, и выдал сумму:

– Сто десять.

– Сто.

«Кэп» задумался, вздохнул, и сокрушенно вытолкнул:

– Сто десять.

– Ладно, согласен.

– Жди у трамвайного депо, вынесу…

Кряхтя, моряк встал и пропал в толпе, а я неторопливо зашагал с рынка.

В небе ни облачка, травка зеленеет, у девушек платья до середины бедра… Скашивая глаза на стройные ножки, я мягко улыбался светлому будущему.

Полчаса спустя автобус увез меня к вокзалу. «Кэп» не обманул – в моих руках позвякивал пакет с подарками.

Не то, чтобы я подлизывался к родителям, или заглаживал некую незримую вину. Просто… Что, если не отец с матерью плохи… Нет, не так! Что, если не мама с папой плохи, а я – никудышный сын?

«Доеду до Уссурийска на электричке», – пробилась мысль через новое смятение…

…День потихоньку клонился к вечеру. Скоро на улицах привалит суетливой толпы, но никто из владивостокцев, спешащих со смены домой, даже не догадается, что сегодня история дала сбой. Что ничтожный микроб… ладно, два ничтожных микроба влезли между ее клацающих шестерен, отмеряющих секунды и века.

Смешные микробики! Они бросили вызов величавому кружению времен, желая странного…

Глава 3.

Суббота, 1 сентября. Раннее утро

Липовцы, улица Ушинского

В школу я шагал в гордом одиночестве, без родительского конвоя. Отец вышел в смену – побрился с утра, крякнул довольно – и завел болотно-зеленую громадину «КрАЗа», почивавшего во дворе.

А мать и вовсе устроилась на работу – почтальоном в местное отделение. Оживленная и суетливая, она тараторила всё утро, наставляя сыночка, а между делом подводила ресницы и бережно тратила капельку французских духов.

Ну, а мне, наконец-то, удалось обуть «страшенный дефицит» – японские туфли «Чори», мягкие, удобные, но вряд ли за них пострадала хоть одна свинка. Ну, или овечка.

Наверняка кожзам, но мама вполне натурально гордилась добычей «из-под прилавка». А брючки мои и без того хороши – шитые старым Кацманом в Унече, крепкие и ладные, они сидели на мне не хуже всяких джинсов.

Короче говоря, весь упакован и обвязан ленточкой. Ну, хоть букет мама всучить забыла, а я не стал напоминать – цветы выбивались бы из брутального образа…

Вздох мой вышел слегка наигранным. За лето я окреп, и отражение в зеркале уже не так портило настроение, как в седьмом классе. Ну, не Адонис, конечно, не Антиной.

«Надо на секцию записаться», – мелькнуло в голове.

И сразу же переживания унесли мысли, будто волна, смывающая замок из песка. Как там Кирш? Что с ним? И где он, вообще?

Полковник вылетел в Москву, расспросив меня о «перестройке», о восьмидесятых, о шпионах и предателях. Мы даже «легенду» вместе придумали – дескать, о будущем нам залетный медиум рассказал. Общается-де с людьми XXI века. Телепатически.

«И еще, – Иван Павлович строго посмотрел на меня. – Запомни несколько кодовых фраз, поскольку телефон может прослушиваться. Если я скажу: «Всё в порядке» – это сигнал тревоги. «Всё в полном порядке» – провал…»

Я только кивал, соглашаясь и принимая правила игры, а полковник опустил на пол свой походный чемоданчик, и подошел к комоду.

Долго, помню, стоял, гладил пальцами старую фотографию в рамке.

«Дочь, – глухо вытолкнул он. – Жена умерла – рак, а Наташка… Да я ее почти что и не видел, всё загнивающий империализм созерцал. У тети Агаты жила, росла… Без меня пошла в первый класс… Без меня поступила в медицинский… А когда мы встретились, Наташа… Взрослая и чужая! Кто я для нее? Она меня даже на фото не видела, нельзя было. Синдром Штирлица… Наташка лет пять в Африке прожила – моталась по саванне, людей лечила. В Москву буквально на месяц наведалась – внука родить. Антошку… И опять умотала в джунгли. И пропала. Без вести. И дочечка, и внучок… Вот всё, что осталось – «Свидетельство о рождении». Осенью Антошке четырнадцать бы исполнилось… Бери, может пригодиться…»

Я развернул зеленые корочки. Антон Кирш. Безотцовщина.

«Возьми. возьми, – засуетился полковник. – Пользуйся…»