Консул

– Прости, фэ, грешки мои, о, Палла! Благослови сей дом, фэ, и всех, кто проживает в нем временно или постоянно! Отведи, фэ, прочь хвори и напасти! Будь добренькой, фэ!

Пока хозяйка договаривалась с богиней, проворные рабы натащили кучу соломы.

– Поджигайте! – важно велела Клонария. И первая показала пример – грузно перепрыгнула через очищающий костер.

Поскакали гости-сирийцы, едва не подпалив длинные одеяния, а потом Эдик, схватив за руку Наннион, побежал на огонь. Взвизгнув, служанка прыгнула в паре с Эдиком.

Вскоре солома прогорела и приступила тьма, в которой смутный говор накладывался на смех и пьяные выкрики.

Сергий вспомнил Тзану, вздохнул и сказал:

– Пошли спать.

– Па-ашли-и… – мощно потянулся Гефестай.

– Пора, – согласился Искандер и обратился к ханьцам: – Как вам наши обычаи?

– Хорошие обычаи, – одобрительно покивал Лю Ху. – Великий Кун Цю говорил так: «Преодолей себя, восстанови ритуалы». Я наблюдал хороший ритуал.

Даос усиленно зевал, побуждая сурового товарища отрешиться от сутолоки дня.

– Пора дать отдых утомленным телам, – пробормотал он.

– А где Эдик? – удивился Гефестай. – Почему это его не слышно?

– Что-то мне подсказывает, – протянул Искандер, – что мы не услышим Эдикуса до самого утра!

– А Клонария, – подхватил Лобанов, – не услышит Наннион. Всё, артисты цирка, отбой!

Ранним утром, когда вершины Сильпия нечетко оконтурились на фоне розовеющего неба, преторианцы оседлали коней, помогли философам сесть верхом – стремена еще не вошли в обиход, – вскочили сами на нервно отаптывающихся «ливийцев» и пустились в путь.

Клонария, хоть и с ворчанием, снабдила всех узелками, пахнущими сыром, лепешками и жареной рыбой, но Эдика окружили куда большей заботой и вниманием – ласковая Наннион напихала ему в седельные сумки и сушеных фиников, и изюму, и копченого сала. И фляжку мульсума, вкусной смеси вина и меда, сунуть не забыла. А при расставании кричала тонким голоском: «Гелиайне! Гелиайне!» Сонный Эдик отделался крепким поцелуем и попрощался с нежданной любовью…

И вот, накормленные застоявшиеся кони бодро поскакали к Гиерополю, славному своим храмом, посвященным Астарте. Оттуда до Евфрата рукой подать.

Дорога поднималась в горы, пересекая леса, кои к будущим векам вырубят подчистую, оставив потомкам сухие пыльные склоны, кое-где поросшие колючим кустарником. А пока вокруг шумели пробковые дубы с прямыми стройными стволами, так непохожие на кряжистых северных сородичей. Простирались рощи смоковниц с клубящимися, как зеленые облака, пышными кронами; высились ряды каштанов и орехов в обхват, а ближе к Оронту попадались исполинские платаны и кипарисы по шестидесяти локтей высоты. Светлые и чистые, продуваемые ветрами гор, шумели леса из великанш-сосен и титанов-кедров.