Я знал ситуацию, складывающуюся накануне вступительных экзаменов и знал, что мне будет сложно поступить в институт. Раз Эдик завел такой разговор, значит неспроста, ему что-то было нужно от меня. Его связи в институте были солидными. И не только в институте, как я понял из общения с его семьей. Он мог помочь мне в поступлении и я ответил, как можно спокойнее:
– Знаю. Будет сложно. Но у меня появились кой-какие связи среди преподавателей. Может помогут.
– Помогут… – Саркастически засмеялся Эдик. – Это пока обещают. А как время подойдет к экзаменам, они тебя узнавать перестанут. Для них главными станут не абитуриенты, а карман. А у тебя в кармане ничего нет. Понятно? А приедут такие личности, у которых карманы лопаются от сотенок. Вот с ними и будет вестись серьезный разговор насчет поступления их тупорылых чад. Понял?
– Понял. Но в основном я надеюсь на себя. Денег у меня нет. В этом ты прав. Буду пробиваться, как смогу.
Эдик, удовлетворенный моими словами, которые, видимо, соответствовали его планам, пока ничего не ответил и прошелся по мастерской. Его анемичное, обычно, безразличное ко всему лицо, порозовело – он думал, как бы мне сказать что-то самое главное, ради чего он решил придти сюда.
– Послушай? – Обратился он ко мне. – Хочешь я тебе помогу с поступлением в институт?
– Конечно. Но какие ты можешь дать гарантии?
– Гарантия – это я. Ты меня знаешь, знаешь мою семью, наши связи. Я ж тоже поступил не сам и ты об этом, я уверен, догадываешься?
Я пожал плечами. Обижать его честным ответом не хотелось.
– Если ты окажешь мне одну услугу. – Продолжал он, не дожидаясь моего ответа. – То я тебе тоже помогу. Вернее две услуги – одну мне, а другую, тому, кто будет в приемной комиссии.
Я недолго раздумывая, ответил:
– Согласен. Но только, какие это услуги? По силам ли они мне?
– По силам. Тебе, я смотрю, все по силам. – Эдик, как маятник, забегал по мастерской и уже волнуясь, начал быстро говорить. – Понимаешь ли, я хочу везде быть лучшим, если не первым, то в числе призеров. Мне всегда хочется иметь все лучшее – квартиру, положение, женщину – в общем все. Или почти все. Хочется быть во всем талантливым. Или почти во всем. – Он помолчал, колеблясь говорить ли о самом главном, и решился. – Но к, сожалению, не везде я лучший, не всегда имею лучшую женщину, да и талант художника у меня не высокий. – Он вздохнул. – Видишь, как я самокритичен? – Спросил он меня, но я не ответил. – Собственно говоря ты сам об этом знаешь. – Он снова прошелся по мастерской. – Мои картины, которые надо представлять к экзаменам или на выставки помогает мне доводить до совершенства отчим, Леонид Терентьевич. Он вносит в них реалистичность, подчеркивает образность. Сейчас у меня с ним натянутые отношения… Поссорились из-за женщины. Старый… – Он неуважительным словом назвал своего отчима. – Приревновал меня… Но, ладно, это его дело. Так вот мне нужно доделать картину. У тебя, несомненный талант, это видят все. Леонид Терентьевич не раз и при всех говорил об этом. Видишь, как я объективен? Но твой талант может остаться в тебе и не гарантирует стопроцентного поступления в суриковку. Ты это понимаешь?
– Да. – Ответил я, раздумывая над его словами. Гарантии поступления мне были необходимы. Второй раз я не должен был провалиться на вступительном экзамене. Это могло означать полный крах моих честолюбивых творческих планов. – А сколько времени займут эти две услуги? Не окажусь ли я потом у разбитого корыта?
– Не окажешься. Если я обещаю – всегда выполняю. Ты меня знаешь? Кажется, тебя ни разу ни в чем не подвел.
– Да. Пока, ты все выполнял, что обещал. – Согласился я с ним. – Но поступление в институт сложное дело – не предложение заработать.
– Объясню тебе все начистоту, а ты сам решай. Мне на курсовую выставку надо представить картину – это обязаловка. Я заканчиваю третий курс. Ты это знаешь. Картина у меня почти готова. Ее надо только доделать несколькими мазками. Скажу тебе честно – в нее надо вдохнуть жизнь. Сам я этого не сумею. А мне бы не хотелось выглядеть на выставке подмастерьем. Я уже сказал тебе – хочу быть всегда впереди. Сроки сдачи картины уже вышли, я все обещаю ее представить и не делаю этого. Там работы на день или на неделю, зависит от тебя. Но не больше недели. Сроки поджимают. – Он развел руками. – Если ты согласен на первое предложение, лично для меня, то я потом объясню второе предложение – лично для тебя. Думай?
– Что здесь думать… – Ответил я, все-таки раздумывая, браться за это дело или нет. Но мне хотелось узнать о второй услуге. – Тебе я помогу. А что это за вторая услуга.
Эдуард обрадовано потер ладони рук друг о друга:
– Для тебя и вторая услуга не будет представлять сложности. Я тебя познакомлю с одним доцентом института. Он коллекционирует иконы. Специализируется на старообрядческих. Если ты ему подготовишь такую икону, он сделает все, чтобы ты поступил в институт. Это будет, как бы плата за твое поступление. Тебе поступление обойдется совсем бесплатно. К тому же он член приемной комиссии. А это, как ты понимаешь, уже гарантия твоего поступления…
Я знал многих преподавателей и поэтому спросил Эдика:
– А кто такой?
– Э-э! Подожди с фамилией. Если ты согласен, то я тебя познакомлю с ним. Но учти, о своем хобби он не распространяется, поэтому здесь нужна большая тайна, как впрочем и все связанное с поступлением. Я убедился – тайну хранить ты можешь. Ну, как?
– Согласен. Но нужна основа, краски, старообрядческие иконы… Мне их надо изучить. – На хапок, я никогда не писал, кроме мгновенных портретов. Все свои картины я вначале тщательно продумывал, делал для них много этюдов и эскизов. Поэтому и сейчас мне требовалось время для изучения старообрядческой иконописи.
– Все это будет! – Довольно потирал руки Горенков. – Главное ты согласен и считай дело в шляпе! Значит так. Немедленно переходим ко мне. Начинаешь дорабатывать мою картину, а завтра я тебя знакомлю с этим доцентом. Договорились?
Я согласился. Выбора у меня, как я понял, не было. А решить стопроцентно вопрос с поступлением было для меня сейчас самым главным. Так я сделал второй шаг на любимом поприще к пропасти. И все позже отлилось мне, без преувеличения, горькими слезами. К этому времени я понимал, что иконы, изготовленные мной не пойдут ни в какую церковь, а отправятся заграницу и кто-то получит за них хорошие деньги – в сотни, а может в тысячи раз больше, чем платили мне. Но плохо быть и без денег. Без них ты чувствуешь себя в рабском положении у богатых и изворотливых балбесов. Но меня успокаивала, ставшая уже привычной мысль – я исполняю чужой заказ и больше никуда нос не сую. Быть исполнителем чужой воли гораздо проще – основную тяжесть вины берет себя заказчик, а тебе остаются только угрызения совести. Но позже я понял – угрызения совести не присутствуют в душах богатых и высокопоставленных чинов. Если бы у них совесть присутствовала, то никогда бы они не стали богатыми и не добились бы высокого положения. Аксиома жизни! А в отношении вины – они всегда договорятся с государством. Моральная сторона жизни, типа – абстрактное понятие совести, у них отсутствует.
Эдик сдержал свое слово и на следующий день познакомил меня с доцентом по искусствоведению Валентином Семеновичем. Фамилии своих новых знакомых я пока опускаю. В тот же день он пригласил меня к себе домой и показал свою коллекцию икон. Она была восхитительной. Наверное, не все музеи России могут похвастать такой коллекцией. Здесь была даже икона двенадцатого века, а уж о более поздних, промолчу.
Валентин Семенович дал мне посмотреть репродукции и фотографии старообрядческих икон. Договорились об изображении лика святой богоматери, написанный в стиле шестнадцатого – семнадцатого веков. Валентин Семенович дал гарантии поступления в институт и все время предупреждал меня, о том, что все должно быть между нами, иначе он мне не сможет помочь. Также он намекнул, что знает меня, как мастера по иконам. Видимо, существовала какая-то связь между Леонидом Терентьевичем, Эдиком с одной стороны и Валентином Семеновичем – с другой. Но, несомненно, были и еще кто-то в этой компании, мне неизвестные. Я получил все, если можно так выразиться, полуфабрикаты для выполнения заказа.