– Это ещё кто такой? – поинтересовался Рома. – Чем знаменит?
– А хрен его знает… – пожал могучими плечами Мишка. – Француз. Может философ, или писатель.
– Где ты только эту мутату выкапываешь?
– Почему сразу мутату? Ведь правильно сказал человек, а главное – в тему.
– Правильно-то правильно, только, думаешь, я это ей не объяснял? По полочкам всё разложил, не то что твой, этот, как его…
– Ренан.
– Ренан, банан, один хрен! В общем – упёрлась и всё. Так что не начинай по новой. Мы с тобой эту тему уже в сотый раз мусолим, а толку ноль.
– Ладно, проехали. Я вообще не за этим прикатил. Погнали в бар. Там сегодня народ собирается, день рождения справлять. Посидим, побренчишь, бухнём.
Рома кивнул, затем слегка напрягся и, немного подумав, с удивлением спросил:
– Если ты на день рождения собирался, так какого ты мне со жратвой мозг выносил?
– Ну, собирался. А жрать-то хочется. Тебе что, жалко?
– Не жалко, – буркнул Рома. – А кто именинник?
– Гога.
– Так я его в понедельник поздравлял, а сегодня суббота.
– Правильно. Всех в понедельник не собрать, а заранее не отмечают. И не один ли хрен – понедельник, суббота. Главное – тусняк, только свои будут.
– Хрен-то один, а что дарить будем?
– Ещё и дарить?! – возмутился Миха. – Мы ради этого кабак закрыли, так что именинник нам ещё должен останется.
Гога, здоровенный красавец-грузин, руководил автосервисом. Ну, как руководил – был смотрящим, считал деньги, следил, чтобы никто не крысил и не делал «левака». Правда, ни в машинах, ни в мотоциклах он ни черта не разбирался, как и в бухгалтерии – зато был надёжным и умел держать людей в кулаке. Впрочем, Гога и байкером был липовым. Конечно, ежели сходка, то все атрибуты при нём: кожаный прикид, высокие ботинки, цепи, заклёпки… Однако мотоциклы он обходил стороной и ездил исключительно на своём «Мерседесе». Но, как говорил Игорь, который дружил с ним ещё со школы: «Главное, в нём живёт дух свободы, а гонять по городу на байке – это уже на любителя».
Было в клубе ещё несколько таких любителей покрасоваться в наряде байкера – владельцы крутых дорогих мотоциклов, которые ездили на них только на тусовки. Один – крупная шишка из местной мэрии, другой – бизнесмен, имевший огромный офис в Москва-Сити, ну и ещё несколько мелких чиновников из администрации и сотрудников полиции разных рангов. Впрочем, немало членов клуба, собиравшихся в баре, в миру были вполне респектабельными и уважаемыми людьми: врачами, учителями, инженерами, руководителями компаний. Они имели семьи, воспитывали детей, стараясь оградить их от влияния подобных, как принято считать, маргинальных группировок, но при этом на протяжении всей жизни хранили верность субкультуре людей, для которых мотоцикл является неотъемлемой частью жизни. Для них членство в клубе было возможностью хотя бы на время спрятаться от негатива социальной реальности, сделать глоток свободы, почувствовать себя неформалом.
Роман не принимал философию жизни своих друзей, но и не порицал. Он вообще не порицал ничего, что не наносит вреда другим людям, и считал, что сходить с ума каждый волен по собственному усмотрению. Так же он относился и к рокерам, считавшими себя отдельной, высшей кастой в современной музыке. Своё же творчество он вообще никак не классифицировал. Писал сообразно настроению: и рок, и бардовские песни, и откровенную попсу. Только в своём заведении, перед байкерами, он исполнял исключительно рок-н-ролл. Рок они считали своей музыкой и даже если в обыденной жизни кто-то из них мог слушать что угодно, то сбившись в стаю, все придерживались строгих правил сообщества. Даже если не рок-н-ролл, то уж, наверняка это должна быть неординарно энергичная музыка. У Ромы был довольно обширный репертуар для таких выступлений. Несколько своих композиций и масса всемирно известных хитов популярных рок-групп. Он прекрасно владел инструментом и давил не по-детски, чем приводил в восторг свою аудиторию. Впрочем, в подпитии парни и девушки готовы были слушать и менее виртуозное исполнение, лишь бы было мощно, громко, драйвово.
– На мотоцикле не поеду, доберусь на своей машине, – бросил Роман, встал с табурета и пошёл из кухни.
– А то я тебя не знаю! Я на «крузаке» приехал, – крикнул ему вслед Миха.
Рома притормозил и не оборачиваясь кивнул головой. У себя он натянул джинсы, толстый свитер болотного цвета, высокие ботинки на тракторной подошве, надел плащ, на голову вязанную шапку.
Они выбрались из дома, когда уже почти стемнело. Холодный ветер продолжал дуть, бросая в лицо капли мелкого дождя, и Рома, поёжившись, поднял воротник утеплённого плаща. Зато в просторном зале бара-ресторана «Харлей» было уютно и светло. Играла тихая музыка, официанты суетились у составленных буквой «п» столов. Человек тридцать гостей сгрудились у барной стойки, оттуда слышался громкий голос Гоги, периодически прерываемый дружным хохотом. Почти всех присутствующих Роман знал, кроме стоящих особняком троих кавказцев и двух женщин рядом с ними – единственных дам на этом банкете, если не считать супругу самого именинника, которая, как и положено грузинской жене, контролировала правильное приготовление национальных блюд на кухне. Большинство гостей были просто приятелями и знакомыми, а не друзьями Гоги, но он рад был видеть всех собравшихся.
– Бичо, брат! – заорал Гога, распихал сгрудившись вокруг него гостей и двинулся навстречу Роману с Михой.
Он схватил Рому в охапку, слегка встряхнул и заглянул в лицо:
– Как дела, брат? Совсем нас забыл. Месяц не появлялся.
– Всё нормально, – ответил Роман, пытаясь высвободиться из медвежьих объятий. – А ты у нас именинник?
– Да! Юбилей у меня! Малость припозднился, – развел руками Гога, – но мои братья только вчера приехали, так что лучше поздно… Пойдём, познакомлю.
Не отпуская плечи Романа, он повёл его к группе кавказцев. Это оказались его двоюродные братья, двое из них с женами. Приехавшие мужчины были в строгих костюмах, дорогих туфлях из крокодиловой кожи и выглядели несколько чопорными и напряжёнными на фоне байкерской братии. Роман заметил, с каким удивлением и недоверием они рассматривали хозяина ресторанного комплекса, одетого в джинсы и старый плащ. Впрочем, сегодня и некоторые другие гости изменили своим традициям, в чисто байкерском прикиде явились чуть больше половины собравшихся. Роме же было глубоко наплевать, кто и что про него думает, главное, чтобы ему было комфортно, подстраиваться под кого-либо он не собирался.
Он поочерёдно пожал руки братьям Гоги, затем сбросил плащ и шапку на руки одному из официантов, поставил футляр с гитарой на танцпол и подошёл к остальным гостям. Едва он успел их поприветствовать, как Гога позвал за стол. Наконец все расселись и начались тосты. Звучали длинные, высокопарные речи, с воспоминаниями о былых годах и заслугах именинника, каждый желал ему здоровья, счастья, жить вечно и безбедно. Рома не любил тосты, не терпел повторяющийся смысл речей тостующих – возможно потому что сам никогда не мог придумать ничего оригинального, а банальности говорить стеснялся и считал для себя неприемлемым. Сколько раз он слышал всё это, играя в ресторане, на бесконечных банкетах и корпоративных вечеринках. Одно и то же, одно и то же – тонны бесчувственных, лицемерных фраз, словно урок, вызубренный по одному и тому же учебнику. Только здесь и сейчас это не выглядело притянутым за уши. Он знал всех этих людей, знал, чем они живут, чем дышат, понимал, что никто из них не отбывает обязаловку, и если чего-то желают имениннику, то от души, от всего сердца. Никто из собравшихся не зависел друг от друга, никто не хотел получить выгоду, не пришёл пообщаться с нужными людьми. Они просто хотели сделать приятное своему другу и разделить с ним его радость. Рома знал, что ему тоже придётся что-нибудь сказать и когда очередь дошла до него, поднял бокал с вином и коротко бросил:
– Здоровья, друг! Долгих лет!
Он махом осушил бокал, встал из-за стола, прошёл к танцполу и стал расчехлять установленную там аппаратуру. Через несколько минут, устроившись на табурете перед микрофоном, он тронул струны, затем резко ударил по ним и почувствовал, как в душе поднимается некая могучая сила, выдавливая из него хандру и мрачные мысли. Он вновь обретал уверенность и желание творить. Компьютер выдавал минусовку, а он терзал струны гитары и не замечал ничего вокруг. Он играл и пел прежде всего для себя, наслаждаясь состоянием творца. Его глаза были закрыты, словно он пытался заглянуть внутрь себя, увидеть, откуда рождаются слова, которые затем складываются в рифмы. Он завершил очередную композицию и тяжело выдохнул, а когда разлепил веки, увидел перед собой одного из братьев Гоги. Парень стоял неподвижно, словно статуя, и казалось, весь превратился в слух.
– Брат сказал, что это твоя музыка, – уточнил гость, когда Рома взглянул на него.
– Моя.
– Я тоже музыкант. На фоно играю.
– Где? – машинально спросил Рома, хотя продолжать разговор особого желания не испытывал.
Он ещё не отошёл от погружения в музыкальный транс, но отшивать парня ему не хотелось.
– У нас группа в Питере, но мы больше джаз по клубам исполняем. Ты меня, честно говоря, удивил. Почему я раньше тебя не слышал? Ты в интернете есть?
Рома отрицательно помотал головой, грустно улыбнулся и развёл руками.
– Не вижу смысла. Не думаю, что мой уровень…
– Зря не думаешь! – резко прервал его грузин. – Твой уровень… кайфовый твой уровень! Тебе кто минусовки пишет?
– Никто. То есть, я сам: клавишные, барабаны, а труба и саксофон – товарищ помогает.
– Понятно. Минусовку подтянуть бы, но гитарное соло просто блеск! Можно на большую сцену!
– Ты думаешь? – вяло протянул Рома, которого начинал напрягать этот разговор. – Прости, как тебя…
– Анзор, – напомнил парень, слегка улыбнувшись.
– Прости, Анзор, но мне хватает местной аудитории. Мой уровень – это мой уровень, и наверх я не стремлюсь.
– Жаль. Мне вот бог не дал такого таланта. Я бы на твоём месте всем показал, так, чтобы аж бошки поотлетали.
Он рубанул воздух ребром ладони, демонстрируя, как бы он показал всем, и Рома мысленно усмехнулся, живо представив, как в переполненном концертном зале падают на пол головы восхищённых зрителей.
– Ну, может, ещё и покажешь, – тихо пробормотал он, аккуратно пристраивая гитару на подставку.