Омовение

Жалея, поднимал его спозаранок, шли на озеро ради его захлебывающихся восторгов, снимающего с крючка мелких карасиков, которых отдавали благодарной кошке.

А как под вечер отправлял его за свежевыпеченным хлебом в пекарню совсем рядом.

И за какие-то триста метров обратной дороги он успевал обгрызть молодыми весёлыми зубами горбушку ещё тёплой буханки.

А… А…А…

О чём только не вспомнил он в эту самую страшную ночь всей своей жизни! Хоть и коротки июльские ночи, да только не эта…

Вставал, снова опускался на колени, горячо истово молился своими неопытными словами…

Наконец-то стало светлеть за окном – как никогда медленно пошевеливался рассвет.

Когда уже не нужен был фонарик, он в третий раз двинулся обреченно, всех надежд лишённый, по той же дороге, медленно убивающей его всю эту жуткую ночь.

Дорога огибала невысокий холм, где ещё не разгладились полностью брустверы окопов той самой жесточайшей войны. Самая сладкая земляника во всей округе именно тут рожалась, будто напоенная солдатской кровью даже многими годами спустя.

И ВОТ ОНО СЧАСТЬЕ: оторвав глаза от обшаривания земли вокруг, чуть приподняв голову, увидел, как из-за этого холмика вывернувшей дороги, вихляя колесом, медленно катится его сыночек-комочек, зарёванный, чумазый донельзя, с коричневыми бережками грязи по сторонам белых ручейков слёз…

Бросился навстречу из сил последних, подхватывая велик за руль, обнимая за хрупкие цыплячьи плечики, облизывая – зацеловывая родное личико… И счастье сыночка, обретшего отца было безмерным, снова пустившимся в рёв.

Так, за руль держа велосипед, и довел сына на сиденье до дому.

Второпях сварганил яичницу, вскипятил воду, разведя её до нужной теплоты, трепетно смывая с тщедушного тельца подростка ночную коросту пыльного сена.

Оказалось, свернул с дороги в сторону с присущей ему с сызмальства тягой к новому, неизведанному и заблудился.

Встретилось ему стадо коров, пошёл за ними, догадался зарыться в тёплый стог, где и ночевал, до рассвета вздрагивая от самого тихого шороха.

А утром, чуть успокоившись, сообразил по солнцу как выбраться на дорогу. Снова слезами захлебываясь, но теперь уже от счастья оказаться рядом с отцом, торопливо глотая горячую еду, рассказывал бессвязно, обрывками, все ночные страхи.

А он, продолжал мыть сыночку мыльной губкой озябшие грязные ноги, отмыл лицо и шею, сам бормоча нежности несусветные. Уже чистого, он уложил сына в постель, и тот заснул моментально, не успевши голову до подушки донести (впрочем ладонь отца и здесь подстраховала), с прерывистой благодарностью всхлипывая…

Долго не мог он оторвать глаза от благоприобретенного вновь сына, и казалось, что эта радость была выше той, когда привезли его с мамой из роддома…

А потом снова опустился на колени, с наивно-неумелой, но искренней силой благодарил Всевышнего за чудесное спасение.

Так, ещё недавний коммунист, всполз коленками души на самую первую ступеньку бесконечно высокой лестницы, ведущей к Богу.