Птичий полонез

– Чудо и есть, – согласился дедушка. – А чутьё у ивы на воду особое. Не зря волшебницей ива считается, потому что клады она открывает.

– Клады? изумился я, – золотые?!

Дедушка потрепал меня по голове.

– Золото, золото, – сказал он скорее для себя, – жёлтенький дьявол… Ничего – то оно не стоит против тех кладов, что ива открывает.

«Какие же уж такие эти клады, если золото перед ними ничто?» – подумал я, а вслух сказал:

– Дедушка, а разве есть что дороже золота?

– Вода.

– Вод-да?! – расхохотался я, уверенный, что он шутит. – Ну и клад, ха-ха! Особенно осенью, когда ботинки в грязи тонут.

Дедушка, на меня глядя, тоже не удержался от смеха. А потом серьёзно сказал:

– Представь себя в пустыне… Зной, песок раскалённый. Никакой жизни вокруг, пить – душа с телом расстаётся. Да нет её, воды, ни глотка, ни капли. И вот тебе предлагают: горсть золота или стакан воды…

– Дурак поймёт, тут-то, – не колеблясь, ответил я, – чё им, золотом, в пустыне делать? Конечно стакан воды!

– Да уж думаю, сказал дедушка. Вода сама жизнь на Земле. Прежде чем где-то домом обзавестись, человек сперва воду найдёт. Только как вот её под землёй увидеть-то? А?

И дедушка вопросительно посмотрел на меня.

– Наверно, как-то надо иву заставить увидеть воду, да? – Неуверенно сказал я, глядя на дедушку, потому что догадался: не зря же дедушка всё про иву рассказывает.

– Были такие люди, – продолжил дедушка, – лозоискатели, или лозоходцы. Этот лозоходец срезает с ивы обычную веточку – рогатульку, берёт её в руку, так чтоб она двумя своими рожками вперёд смотрела, и идёт по земле. Там, где под землёй вода скопилась, рогатулька поворачиваться в руке у него начинает. «Стоп! – говорит лозоходец. – Хозяин, копай колодец вот тут».

– Прямо волшебная палочка! – не верилось мне.

– Волшебная и есть. Лозоискатель находил ею не только воду, но и залежи всяких руд. Мастера-лозоходцы могли ворованные вещи находить, и самих воров заодно.

Или вот церковь. Её построить надо на таком месте, чтоб из земли никаких вредных невидимых излучений не попадало. Все церкви строились на святых местах. Вот эти святые места с помощью «волшебной палочки» и отыскивали лозоходцы. Да разве только церкви и монастыри… Никакой дворец архитекторы не могли строить где попало. И тут всегда при деле лозоходец.

– Дедушка, а куда теперь девались лозоходцы? Ведь дворцы-то всякие продолжают строить…

– Теперь особые приборы геологов такие места отыскивают. А вот умение-то приборов с ивы перенято!

– Эх, жалко, что сейчас таких кладоискателей нету. А как бы хорошо, – пожалел я.

– Ну почему же нету, – перебил меня дедушка, – и сейчас каждому доступно лозоискательство.

– И даже, что-ли, мне?

– И тебе, и любому, кто захочет. Правда, лозу заменили металлические рамки, маятники…

– Дедушка, а ты умеешь это делать?

– Это вовсе не трудно. И может научиться каждый.

– Дедушка, – так захотелось мне, – а ты меня научишь?

– Конечно, если…

– Понял-понял, – перебил я дедушку, – если я буду себя вести серьёзно, в школе хорошо учиться. Это, да? Я же и так всё это делаю.

И тут же вспомнил Кольку Соколова. Вот они тебе, Колька, и «тальники у реки»! Эх, ты-и.

ВОТ ЭТО ДРУЖБА!

Вот это дружба. Исаева Маша, 13 лет

Гнёзда сороки на тоненьких деревцах делают, чтобы деревце крупного грабителя не выдержало. Против мелких недругов у сорок свои секреты: гнездо широкое, как кошелка, а из гнезда палки торчат. Да не закреплены палки, а воткнуты в гнездо как попало. Полезь в него хотя бы кошка… Хвать она за торчащую палку, а та и выдернулась! Что будет с кошкой?!

Схлынули лиловые кандыки и пролески, лесной позёмкой вымелись белоцветки-ветреницы. Теперь пора «кукушкиных слёзок». Так у нас голубовато-фиолетовые цветы такие зовут. Поставишь букет из них на окошко да распахнёшь окно – разольётся их благоуханье такое, что кажется сквозь стены запах проходит. Не зря же «кукушкины слёзки» ещё прострелами зовут. Вот ведь, только что вечером был на этой поляне и ничего-то на ней не было. А утром глянешь поляну голубым и фиолетовым залило. Цветы прострела всё засыпали. Да не такие, чтоб как взошедшие росточки. Они из-под земли прямо взрослыми будто выходят. Точь-вточь землю простреливают. И устилают её сплошными коврами.

Вот тогда мы любим с ребятами на их полянах оказываться. Весь ты тогда в постоянном ожидании. Потому что вслед за прострелами закипят-запенятся черемухи с их черёмуховыми холодами, загудят в черёмухах пчёлы, и во-всю мочь вдарит пернатый хор возвратившихся из дальних стран наших друзей. Значит, всё. Пришла настоящая весна!

Идём мы с Мишкой через согру к «кукушкиным слёзкам».

– Глянь, – показал Мишка на большую черёмуху, – сорочье гнездо.

– Мишка! – сообразил я, – Черёмуха толстая, залезть-то на неё просто. А там, наверно, птенцы уже. Вот подсмотреть-то…

– Она тебе подсмотрит – родня узнавать перестанет.

– Да нету же её как раз, видишь, – огляделся я вокруг, ища глазами сороку. – А мы рр-раз! Гляди, ветки у черёмухи как лестница от самого низа.

– Затеяли одно дело, так и надо его делать, уклончиво ответил Мишка.

А я сгорал от нетерпения: такое доступное гнездо!

– Ладно, Мишка, ты постой тут и подожди меня. А я мигом к гнезду слётаю.

– Валяй, уступил Мишка и стал насвистывать себе под нос песенку крокодила Гены.

Это с полянки казалось, что черёмуха совсем рядом. А к ней пришлось через сухой бурьян пробираться, который вокруг этой черёмухи когда-то разросся, да через молодую крапиву. Но ни бурьяна, ни крапивы мне бояться было нечего. Я в сапогах резиновых.

Получилось, что гнездо только казалось низко, а полез – не тут-то было. Ещё ветки черёмухи частые, как ласке надо через них изворачиваться, пролезать. Но всё равно я долез до гнезда. Теперь как-то надо на верхние ветки забраться, чтоб над гнездом хоть голова бы оказалась. И тут новая закавыка: гнездо-то, оказывается, с крышей! Поднимешься над ним – крышу своротишь.

Откуда ни возьмись – сорока. Кричит – из себя выходит, хвост метлой, из стороны в сторону кидается, норовит долбануть меня по голове и крыльями, и клювом. Мне показалось: сама ступа с Бабой Ягой вокруг меня носится и помелом меня охаживает…

А через некоторое время нахлынула целая стая сорок! Гам, гвалт подняли, пикируют на голову, крыльями по мне стегают. Я кое-как одной рукой от них отмахиваюсь, другой вцепился в ветки, чтоб не свалиться вниз.

Вдруг подлетело несколько ворон и тоже на меня! С сороками заодно! Вот это тебе да!

Мне стало не до гнезда, скорей бы вниз, на землю, да ноги унести. А они не дают слезать – и сверху, и снизу поддевать меня успевают. Орут как угорелые, ветер вокруг меня подняли. Да ещё я сам отмахиваюсь, ветки раскачиваю. А на верху-то тьма гусениц оказалась. Как посыпались они – ад кромешный! Жирные, волосатые, по веткам летят, по лицу моему, за шиворот падают. Бррррр! Сапогом на ветку ступлю хлюпки, чавки от раздавленных гусениц раздаются. За ветку хвать – полная горсть ихней давленины. Мамочки! У меня скулы судорогой сводит от брезгливости…