Мамины рассказики

Смешно.

Потешно.

Но ничего-то не изменится с тех пор, немало бед через ту «правду» ей достанется в жизни.

– …Да ладно тебе, – неожиданно отступив, миролюбиво выдыхает брат. – Я же видел, как ты из сеней бабы Фени только что тайком вылезла.

– И что? – хмурит смоляные брови девчушка.

– Как – «что»? – снисходительно улыбается Колька. – Яйцо, значит, у несушек умыкнула.

– Неправда, неправда! – возмущённо звенит на всю избу Валентина, готовая в очередной раз вступить в бой за правое дело.

Так и бросилась бы в атаку на брата, если б не руки, спрятанные за спину.

– Да тише ты, тише, – нарочито испуганно, выглядывая в окошко, шепчет необычно упитанный для послевоенных лет широкоплечий мальчуган, гроза местных озорников-беспризорников. – А то мамка услышит, отберёт, никому не достанется.

– А что ты врёшь всё?.. – переходя на всякий случай на шёпот и выдавая тем самым себя, сверкает глазами чернобровая. – Ничего я не умыкала, мне баба Феня сама разрешила взять.

– Да я что, я ничего, так просто, подумалось, что ты сырые яйца всё равно не любишь, потому как они грязные, противные, в курином помёте, – состроив брезгливую гримасу, перечисляет Колька. – К тому же оно наверняка в твоей жаркой руке уже испортилось, стухло, но я б его… ради твоего же блага мог бы спасти – съесть, чтоб совсем не пропало. Ты ж знаешь: у меня в животе всё переваривается. А взамен свою половинку пенки с топлёного молока отдам: будешь одна есть, без меня.

– Не-е, – неуверенно тянет сестрёнка, достав из-за спины руку с «испорченным» яйцом. – Хитрый какой: враз обманешь, знаю тебя!.. – качает головой. – Не переживай за меня, я его, пока мамки нет, сварю.

– Да как ты его варить-то собираешься, бестолочь? – дав от досады сестре лёгкого подзатыльника и вытаращив глаза, с жаром выдыхает Колька. – Печь со вчерашнего вечера не топлена, мать строго-настрого наказала без неё ничего не делать – дров и так почти не осталось, а на дворе ещё только март, холодно.

– Не твоя печаль, – по-взрослому усмехается Валенька, но, поразмыслив слегка, добавляет: – Вот если и молоко своё отдашь, тогда…

– Да отдам, отдам! – перебив её, нетерпеливо машет рукой Колька. – Ты ж знаешь, что не пью… топлёное молоко, не люблю. Просто приходится пить, раз нет ничего другого, сила нужна, чтоб и тебя, кстати, из разных историй вытаскивать…

Что верно, то верно! Малышка хорошо усвоила преимущество иметь старшего брата, к тому ж действительно крепкого, не по годам сильного, смелого и… безотказного, готового в любой ситуации прийти к ней на выручку. А она, чуть что не по ней выходит, – и надо, и не надо – тут же бежит к нему за помощью: разобраться с обидчиками.

– …Конечно, не любишь, – смеётся девчушка, не среагировав на намёк брата об его утренней разборке с соседскими мальчишками, которые никак не хотели попадаться к ней в руки при игре в «жмурки». – За обе щеки в прошлый раз уплетал, один глоточек лишь мне оставил.

– Так то в про-о-шлый, тогда у тебя яйца не бы-ло, – серьёзно так тянет Николай и, как бы случайно взглянув в окно, испуганно вскрикивает: – Ой, гляди-ка, мамка, мамка идёт да ещё с бабой Феней! Видать, по твою душу.

– Где?.. Не может быть!.. – испуганно таращит глаза малышка и, спешно протянув ему драгоценную находку, выдыхает скороговоркой: – Бери, бери скорей, быстро, но помни: молоко и пенка – мои…

Колька молча коротким натренированным движением бьёт скорлупу об стол и, даже не удосужившись очистить образовавшееся отверстие, одним глотком выпивает всё содержимое яйца. Валька от удивления даже рот открыла: как же ловко это у него вышло!

– …Гляди-ка ты, – не дав ей опомниться, безэмоционально бросает парнишка, снова прижавшись левой щекой к стеклу, якобы выглядывая на дорогу, – назад пошли, видать, забыли что.