Альянс

– Нужно его успокоить, что бы там ни случилось. Ты ему вообще друг или кто?

– Да, друг, и именно поэтому я не собираюсь его искать.

Она прекратила попытки вырваться и замедлила шаг.

– Люди вокруг так несчастны, а я ни черта с этим не могу поделать… – вздохнула она. – Почему все такие безучастные и чёрствые?

– Один человек не способен уберечь весь мир, – ответил я. – А что касается Лютера – будь уверена, он не пропадёт. Даже если завтра случится конец света, он станет единственным, кто будет знать, что делать. Просто ему нужно дать время в одиночестве всё обдумать, что бы там у него ни произошло.

– Ты это просто так сказал или пробовал с ним заговорить в подобных ситуациях?

– Вообще-то, честно говоря, не пробовал.

– Вот в другой раз попробуй! Иногда судьбы других зависят от тебя больше, чем кажется.

– Почему тебе обязательно нужно заботиться о ком-то? Думаешь, мир без твоей помощи перестанет вращаться?

– Мне совсем не это нужно, – она мотнула головой. – Я просто хочу, чтобы люди были счастливы не временами, а всегда.

– Туфта всё это, – хмыкнул я. – Ты мечтаешь о невозможном.

– Уже слышала, мне все пытаются доказать это.

– Может, потому что это правда?

– Ты такой же циник, как Лютер. – Кэтти распушила волосы. – Посмотри вокруг. Люди только и делают, что уничтожают, истребляют. Всё человечество создано уничтожением, оно есть уничтожение, потому что человек – это то, что он делает. А люди ненавидят, унижают друг друга, стремятся за выгодой, буквально пожирают всё вокруг, будто в конце должен остаться только кто-то один. Но ведь это не так. В одиночку не выжить. Нам нужно общество, но совсем не такое, какое мы имеем сейчас. Разве можно назвать обществом то, что держится на угнетении и разрушении? Нам нужно не разрушение, а созидание, мы должны не угнетать ближнего, а помогать ему. А вы с Лютером только и мечтаете, как потешить своё эго научной белибердой. Понахватались вершков и строите из себя непонятно кого.

– Ты ничем не лучше остальных, – отмахнулся я. Совсем не было настроения откровенничать с ней. Вряд ли бы Кэтти поняла, что одно изобретение способно изменить к лучшему жизнь гораздо большего количества людей, чем сотня таких мечтателей, как она. – Всё это просто слова, а в сущности, ты делаешь то, что тебе взбрендит. Для себя можешь объяснять, как хочешь, но это так. Ты просто избалованная родителями самовлюблённая пустышка…

Лицо обожгла пощёчина. Кэтти развернулась и пошла прочь, срывая с шеи ключ и бросая его на тротуарную плитку. Она прошла ещё немного и остановилась, закрывая лицо. Её плечи тряслись.

Не обращая на неё внимания, я подобрал ключ и пошёл домой. На щеке всё ещё чувствовалась ладонь Кэтти. Помассировав затёкшую кожу, я обнаружил кровь на пальцах. От удара лопнула корочка на одном из порезов на левой щеке, который я на протяжении десяти месяцев расковыривал каждый вечер, не позволяя ему подживать.

– Дура… – процедил сквозь зубы я и поспешил домой.

Оказавшись в комнате, я первым делом подошёл к календарю. 20 апреля 2009 года. Без изменений.

6

Натягивая футболку, я взглянул на самодельный календарь с небольшими отрывающимися листочками и потянулся к сегодняшнему дню. Лёгкий рывок, и вот 6 июня 2009 года отправляется в стоящую на дне сейфа коробку прожитых дней, проваливаясь в узкую прорезь крышки без всякой надежды когда-либо повториться вновь. Заперев сейф и повесив на шею ключ, я схватился за дверную ручку.

– Видишь, Роберт, здесь по-прежнему нечего делать, – послышался внизу странный голос. Казалось, будто одновременно говорили два человека с тембрами высокой и низкой тональности. – Это очередной из дней очередного из циклов, в которых ничего не произойдёт. Никаких фантазий, никаких исчезновений.

– Не делай поспешных выводов, Стивен. Он может вспомнить об идее в любой момент времени, любым образом. Так что просто помолчи и не мешай.

Я быстро спустился вниз, желая увидеть обладателей необычных голосов, но не обнаружил никого незнакомого. Мама вовсю суетилась на кухне. Запах чего-то вкусного, скорее всего, мяса из духовки, витал по всему дому, заставляя пустой желудок звучно мурлыкать от предвкушения сытной трапезы. Отец преспокойно сидел за обеденным столом, дожидаясь еды, и бесцельно листая утреннюю газету. Похоже, пресса вообще его не интересовала, он слушал по радио какого-то Гарри Уолберта и пускал лёгкий дымок из своей курительной трубки, длинной и тонкой, точно вязальная спица.

– К нам кто-то заходил в гости? – спросил я у мамы.

– Ты это о чём, Джей-Джей? – Она открыла духовку и схватилась пальцами за мочку уха. – Чёрт, обожглась.

– Я слышал, кто-то разговаривал.

Она указала пальцем на радио, которое сегодня работало на порядок громче обычного.

– Мне кажется, я этого Уолберта скоро начну слышать и с выключенным приёмником, – пожала плечами мама, вынимая тарелки из шкафчика. Она отдала их мне и поцеловала в лоб. – Отнеси на стол. Герберт, сделай потише!

– Похоже, я ещё не проснулся, – прозевал я, опустив стопку тарелок перед отцом. – Привет, пап.

Он оторвался от газеты, сложил её и, снимая очки, протяжно зевнул.

– Привет, Джей-Джей, как спалось?

– Замечательно, представляешь, что приснилось? У меня как будто было такое устройство, с помощью которого я мог перемещаться в любое место, куда только захочу…

– Что-то наподобие телепорта или машины времени?

– И вроде как да и нет, не могу объяснить. Всё сразу.

– Ну ты хотя бы запиши куда-нибудь, чтобы не забыть, вдруг однажды пригодится, – призадумавшись, произнёс отец и вновь уткнулся в газету. – А вообще для этого есть капсулы.

Обычно, когда я рассказывал о своих околонаучных фантазиях, он говорил, что если я хочу увидеть их реальное воплощение, то должен поделиться ими с отцом Лютера, что я и делал. Однако после смерти мистера Трейда всё изменилось. Прошло уже почти два месяца с того момента, как его не стало, и родители старались не упоминать о случившемся. Они прекрасно понимали, что мистер Трейд был для меня не только наставником, изо дня в день развивающим интерес к науке, но и другом. Он буквально на пальцах объяснял мне суть явлений, изучению которых в университетах уделялись целые семестры, советовал книги, наглядно демонстрировал работу отдельных элементов придуманных мной приборов, подсказывал, что в них имеет практическую ценность, а что никогда не сможет быть реализовано и почему. Никто не мог заменить Пола Трейда, без него само изобретательство мне уже не казалось таким увлекательным занятием, как раньше. В первые дни я пытался записывать свои идеи, но потом перестал это делать, потому что не с кем было их обсудить. Родители это понимали, но не знали, как помочь мне продолжить двигаться к мечте без мистера Трейда. Они пытались записать меня на курсы юных конструкторов при технологическом университете Эмерсайз, но из этого ничего не вышло. Форма обучения там оказалась крайне занудной: первую половину учебного дня нас нагружали теорией, а вторую половину заставляли строго повторять лабораторные задания из учебников. Преподаватели были теоретиками и поднимали на смех мои задумки, в то время как Пол Трейд всегда пытался разобраться в возможных вариантах их воплощения, видоизменяя первоначальные идеи или же вычленяя из них сложную многоступенчатую последовательность задач, некоторые из которых оказывались настолько сложными, что ставили в тупик самого Пола. Курсы конструкторов окончательно убили во мне интерес к изобретательству, и я перестал их посещать уже на второй неделе. Мама с папой больше не пытались найти замену мистеру Трейду, поняли, что моим идеям отныне не было суждено стать полезными изобретениями. Они осознали, что вместе с Полом погибло и моё стремление стать учёным. Видно, пытаясь отвлечься от тех же мыслей, отец и закончил настолько внезапно эту тему.

Кухня встретила меня соблазняющими запахами. Предвкушение обеда вмиг прервало раздумья. Я потянулся к ящичку с приборами.

– Возьми из нового набора, – мама указала на чёрную коробку возле раковины. Внутри зеркальным веером на алом сукне поблёскивали серебряные вилки и ножи, на ощупь оказавшиеся неприятно тёплыми и скользкими.

Я сел на своё излюбленное место – отсюда через окно прекрасно просматривалось всё, что происходило на улице. Перед дверью соседского дома сидела увешанная разноцветными бантами собачонка. Гретта снова забыла её на улице. Глянув в мою сторону, керн-терьер вскочил, залился беззвучным лаем, вжался в косяк и начал скрести коврик у порога, точно то, что заставило его тявкать, было очень страшным. Я понимал, что увидеть меня сквозь окно животное не могло, и напугало его что-то, находящееся на улице, а не в нашем доме, однако от вида трясущейся в ужасе собаки у меня неприятно засвербело в груди, и я поспешил поскорее отвести взгляд.

– Я смотрю, у нас что-то вкусненькое? – отклонившись немного в сторону, крикнул я в кухню, откуда уже шла мама с громадным блюдом еды.

– Разве я когда-нибудь готовила по выходным манную кашу?

– Манная каша?.. Гадость… – скривившись так сильно, как только мог, проурчал я.

– Не строй из себя мученика, – мама с притворным недовольством запустила в меня кухонное полотенце и улыбнулась. – Гурман неумытый.

– Зачем мне прихорашиваться? – Я повесил полотенце на спинку соседнего стула. – Сегодня я никуда не собираюсь.

– Значит, у тебя никаких планов? – спросил отец, но ответа дожидаться не стал. – Не хочешь провести день со своим стариком? Порежемся пару часиков в гольф, потом сгоняем окунуться на каньон и порыбачим.

– А почему нет? – ответил я.

Многие, узнав, что мой отец увлекался гольфом, либо спрашивали его, не слишком ли молод он для этой игры, либо ничего не говорили, но начинали считать его напыщенным снобом. Ошибались и те, и другие. Гольф мой отец ненавидел едва ли не больше всего в жизни. Его буквально выворачивало от всех этих выхоленных полей, крытых гольф-клубов, гольф-каров, жужжащих, как машинки для стрижки, перчаток и прочих глубоко ненавистных ему атрибутов. Его страстью были клюшки. По его мнению, клюшки для гольфа представляли собой не только практичное и невероятно прочное средство самообороны, но к тому же ещё и удобное приспособление для досуга. Произнося фразу «игра в гольф», отец обычно имел в виду не нудное катание мячика по травке, а нечто иное. Например, вылазку на заброшенную железнодорожную станцию, где мы, расположившись на платформе, расстреливали мячами гигантские окна, состоящие из небольших квадратных сегментов, загадывая ряд и столбец и соревнуясь в меткости. Или же посылали мячи с крыши одного многоэтажного дома на крышу соседнего. А однажды мы и вовсе забрались на недостроенную эстакаду и полночи выводили из себя охранника стоянки такси, заставляя посланными мячами то одну, то другую машину взвывать сигнализацией. В тот раз охранник, должно быть, сбросил целых пять килограммов веса, снуя между рядами жёлтых машин в попытках поймать мнимого хулигана. Интересно, что придумал отец на этот раз?

– Может, и Лютера возьмём с собой?

– Можно, но пусть сначала предупредит миссис Трейд, а то будет как в прошлый раз, – улыбнувшись и подмигнув мне, ответил он.