– Папа ответит: «А у вас, товарищ лейтенант, все в порядке? С головой».
Мы похихикали и пошли домой за ружьем, учебниками и термосом.
…В общем, мы просидели в засаде целый день. Никто за это время в немецкие дома не прилетал. И не вылетал. И никаких вещей из окон не выносил.
Тем не менее мы неплохо провели время. Болтали, пили чай. Учили роль Скалозуба. Так глубоко вникли в его психологию, так полно раскрыли и широко развили его образ, что Алешка сказал:
– Дим, а он мне нравится. Прямодушный такой, честный. Настоящий полковник. Слуга царю, отец солдатам.
– Ты только Бонифацию так не скажи, когда вы будете «Горе от ума» проходить.
– Расстроится?
– Мама расстроится.
Окружающая фауна к нам за это время привыкла. Белки стали поскакивать, птички по веткам шастать. Вот только собаки нервничали, когда мимо проходили. Они чувствовали – кто-то здесь есть, а никого не видно. Скулили, крутили носами, вертелись вокруг дерева, облаивали его, а хозяева недоуменно на них «фукали». И поскорее старались отойти от этого загадочного места.
К вечеру нам эта засада порядком надоела. И Алешка схулиганил от скуки. И ради справедливости. Тут как раз проходил глупый и злобный Джой с хозяином на поводке. И облаивал всех, кто им встречался. А если какая-нибудь старушка пугалась, возмущалась и делала замечание, что, мол, такую злобную собаку нужно выводить в наморднике, то тут уж сам хозяин рычал:
– На тебя саму, старая дура, нужно намордник надеть. Чтоб не гавкала.
Мы эту парочку очень не любили. И побаивались. И не только мы. И собирались участковому пожаловаться. Но как-то забывали.
И вот они идут. Впереди Джой, гавкает на все подряд, а за ним хозяин с самодовольной ухмылкой. Потому что все встречные пугливо их обходят и долго оборачиваются. А ему это страшно нравится: он весь такой великий и ужасный.
Как только они поравнялись с дубом, Алешка хищно прищурился и потянулся за ружьем.
Я схватил его за руку и прошептал прямо в ухо:
– Ты что! Собака-то не виновата!
– Отцепись. Я не в собаку! – прошептал Алешка.
– Еще лучше! – Ружье хоть и духовое, но бьет чувствительно.
– Я в банку, Дим. Фокус будет.
И тут до меня дошло. Джой уже подходил к банке из-под пепси и злобно на нее рычал. А потом как на нее, дурной, рявкнет! Чтобы она удрала с его дороги.
А банка не испугалась: в ответ как подскочит. И как на него бросится, гремя своими боками по асфальту.
Неустрашимый Джой даже хвост не успел поджать. Взвизгнул, как щенок, и рванул в колючие кусты боярышника, которые росли вдоль дорожки. Толстый его хозяин такой прыти не ждал. И на брюхе поехал за Джоем. И так взвыл, когда врезался в кусты, что Джой еще больше испугался и рванул по газону к ограде. Волоча за собой хозяина. И вскоре они исчезли вдали.
– Вот так вот! – сказал Алешка, опуская ружье. – Долго теперь хамить не будут.
Да, я все больше и больше чувствую его превосходство. Честный такой, прямой. Настоящий полковник.
– Всех сов, наверное, распугали своими воплями, – проворчал Алешка.
– Пошли домой, – обрадовался я.
– Совы ночью охотятся. Не знал?
Перспектива просидеть на дереве всю ночь мне вовсе не улыбалась.
– Лех, – сказал я, – если она прилетит за добычей ночью, мы все равно ее не увидим в темноте.
– Ладно, – согласился он. – Как стемнеет, снимем засаду. – И снова взялся за ружье.
А если сова и вправду прилетит? Неужели он будет в нее стрелять? И я спросил его:
– Тебе ее не жалко? Такая способная птица.
А Лешка вдруг произнес в ответ загадочную фразу:
– Не больно-то она и птица.
И молчал до самого вечера.
Вернувшись домой, мы незаметно пронесли ружье в свою комнату и спрятали под тахту. А потом пошли мыть руки и ужинать.
Папа еще не пришел с работы, и мама, поглядывая на часы, вздыхала и, наверное, подсчитывала в уме годы и дни до его пенсии.
– Где бегали? – наконец спросила она. – Чем занимались?
– Шалаш в парке строили.
– Лучше бы в своем доме порядок навели.
– А зачем? – удивился Алешка. – Все равно ремонт будем делать.
– С вами сделаешь, – вздохнула мама и опять взглянула на часы.
– Он сову ловит, – сказал Алешка, правильно поняв ее грустный взгляд. – На удочку.
– Не говори глупости! Лучше посуду помой.
«Чем это лучше?» – подумал я. А Лешка и тут меня обошел:
– Сегодня Димкина очередь.
– Не спорь со мной, Алексей! – вспылила мама. – Ой! Папа пришел! Кушай, Ленечка, кушай, милый. – И она, пригладив ему хохолок на макушке, побежала открывать дверь.
– Где бегали? – спросил папа, переобуваясь. – Чем занимались?
– Бешеных собак отстреливали.
Полуправда всегда убедительна. Ясно же – человек не хочет в чем-то признаться и деликатно врет. Расспрашивать его в таком случае бесполезно.
Папа усмехнулся и пошел ужинать. А мы с Лешкой пошли спать. Но не успели мы угомониться, как раздался телефонный звонок. Так поздно могли звонить только папе. К сожалению, мы не смогли пробраться в прихожую, к параллельному аппарату, и поэтому подслушали одного папу. Но по его ответам сумели восстановить этот ночной диалог.
Участковый: Извините, товарищ полковник, у вас все в порядке?
Папа: Кажется, да. А в чем дело?
Участковый: Сигнал поступил, что ваши ребята сегодня ночуют в парке… на дереве.
Папа на всякий случай приоткрыл дверь в нашу комнату, оглядел «безмятежно спящих» сыновей и снова взял трубку.
Папа: Вполне возможно. Я их выгнал за плохую успеваемость.
Участковый: Может, мне их подстраховать?
Папа: Спасибо, не стоит. Я это сделаю сам.
Участковый (с заминкой): Значит, вы это… тоже… А ваша супруга, значит…
– На ветке, – сказал папа и, попрощавшись, положил трубку.
Какой добросовестный и заботливый человек этот наш участковый. Прямой такой. Будущий полковник.
После уроков мы опять провели время на… ветках.
– Еще один день, – сказал я Алешке, – и я перьями начну обрастать.
Но Алешку это не испугало. Он яростно утверждал, что если сова ворует вещи, то таскает их в свое гнездо. А гнездо у совы может быть только в парке. Значит, совершив очередную кражу, она неизбежно пролетит мимо нас.
– Логично? – спросил Алешка.
– Логично, – вздохнул я.
Но мне почему-то показалось, что Алешка старается убедить не столько меня, сколько самого себя.
Но вот в чем?..
В общем, мы не только обжились в своем «гнездышке», но и начали обрастать, как перьями, новыми полезными знакомствами. В частности, ближе к вечеру мимо проходил наш районный бомж Вася, который к лету перебирался на местожительство в парк. Он сразу же нас засек, остановился, оглядел шалаш, одобрил:
– Неплохо сладили. Токо стенки надо добавить. Опасно без них.
Вася знал, что говорил. Он сам в свое время построил в глубине парка «бунгало» на ветвях. Но однажды свалился с него во сне. И поэтому перебрался на землю – соорудил себе домик из полиэтиленовой пленки, обзавелся имуществом и систематически таскал в свою берлогу разные полезные вещи с помоек и свалок. Вот и сейчас, помимо рюкзака за спиной, Васину поклажу составляла вполне приличная подушка от тахты.
– Кресло будет, – пояснил он. – Без кресла – не жизнь. Вы сходите к универсаму – там еще две такие есть.
Разговор завязался.
– А вы чего? Бездомные, что ли?
– Временно, – сказал я.
– А… – сразу все понял Вася. – Педагогический прием. Исправление ошибок.
Такому умному человеку не стоит врать. Полезнее им воспользоваться.
– Мы сову караулим.
– Брехня, – Вася поставил подушку на землю. Махнул рукой. – В парке она не водится. Уж я-то знаю.
– А почему?
– Голубей и ворон много стало. Она, видать, в домах гдей-то гнездится. Потому другая птица, опасаясь, в парк перебралась. Хорошая птица, вкусная. Голубиный паштет делаю. Как мушкетер. Даже рогатку завел. Ну, прощевайте, воробьи. Не забудьте к универсаму сбегать. Там еще кастрюльки выкинули, вполне гожие.
Но мы к универсаму за «гожими» кастрюльками не пошли – у нас их дома полно, – а еще немного посидели в засаде.
И не зря! Ближе к вечеру мелькнула в районе двенадцатого этажа большая птичья тень. Но в парк она не полетела, а исчезла где-то меж домов.
Алешка проводил ее взглядом и загадочно произнес:
– Так я и думал…
Глава III
По-моему, он врет
Еще пару дней мы, оставив свое «гнездо», бродили вокруг немецкой колонии вдоль забора. Поглядывая на открытые по случаю весенней жары окна всех трех домов. И в конце концов привлекли внимание охранников, которые тоже бродили вдоль забора, но внутри, и внимательно на нас поглядывали. Мы – на окна, они – на нас.
С этими охранниками у нас вообще были отношения сложные. Даже если мы просто проходили мимо, они изо всех сил подозревали нас в нехороших намерениях. Делать им было нечего.
В общем, еще два дня мы провели без толку. Никакие совы вокруг немецких домов не крутились, фигуры высшего пилотажа не показывали и золотых вещей не таскали.
Когда дело не дает результата, оно в конце концов наскучит. Так и случилось. Нам надоело слоняться возле немецкой колонии под пристальными взглядами бдительной охраны, и мы «сняли наблюдение».
А зря!
В тот же вечер нас перехватил во дворе Санек, Лешкин одноклассник. Веселый такой пацан, неунывающая личность. И очень интересная. Я уже, кажется, рассказывал как-то о нем. У него две уникальные особенности: все время шнурки развязываются и все время он фантазирует. Видно, просто так, без приключений, жить ему скучно.
И надо еще сказать, что Санек живет в доме, который совсем рядом с немецкими домами.
– Леха! А что я видел! – завопил Санек.
– Сову в клеточку, – проворчал Алешка.
– А вот и нет! Настоящего Карлсона! Он из окошка вылетел. И все при нем: пропеллер за спиной и подтяжка через плечо.
– А денег при нем не было? – серьезно спросил Алешка.
– Сам ты дурак! – обиделся Санек.
…Когда они помирились, Санек взахлеб рассказал, как они с Женькиного балкона бросали водяные бомбы, как попали прямо на крышу Вадькиного «мерса», как тот (Вадька, а не «мерс») орал на них и как вдруг из немецкого дома вылетел Карлсон.
– А куда он полетел, твой Карлсон?
– Как куда? – удивился Санек и взялся завязывать шнурки. И сказал прямо в землю: – Куда ему положено, туда и полетел. На свою крышу. То есть на нашу.
– А в клюве у него ничего не было?
– В каком клюве? Он же Карлсон.
– Ну а… в руках? Что он держал?
– Вроде ничего. Он их вот так раскинул, как крылья. И ногами болтал. А все встречные вороны – от него в разные стороны, с воплями. А самое главное знаешь что? – Санек приблизился к Алешке, осмотрелся, будто великую тайну хотел сообщить, и сказал громким шепотом: – А ведь это в самом деле МОЙ Карлсон!
– Как это твой?
– А так! У меня в детстве игрушка такая была, Карлсон с меня ростом. Он у нас на шкафу все время сидел. А потом пропал. Улетел, значит.
Алешка призадумался. Но ненадолго.
– Санек, у вас чердак запирается?
Тот хитро прищурился.
– Запирается. И отпирается.
– Сходим на крышу?
– А зачем?
– Посмотрим. Где там твой Карлсон живет.
– А я уже лазил. Никто там не живет. Даже голуби разлетелись. – И без всякого вежливого перехода: – А что дашь?
– В лоб, – ответил Алешка.
– Ну, пошли. Только завтра. Мы сегодня вечером с батей выступаем. В переходе.
Это хорошо сказано: выступаем. Отец Санька, безработный слесарь, время от времени приходит в наш переход у метро и играет там на баяне. Зарабатывает. А Санек помогает. Грустная история.
– По-моему, он все врет, – сказал я, когда мы на следующий день пошли к Саньку. – Известный сказочник.
– Врет, конечно, – легко согласился Алешка. – Только не все…
Мы доехали на лифте на двенадцатый этаж, поднялись по пожарной лестнице к двери на чердак. На ней висел большой замок.
– Жаль, – вздохнул Алешка. – Очень жаль такой красивый замок ломать.
Санек опять хитро прищурился, достал что-то из кармана и прижал ладошку к замку. Внутри замка что-то звонко щелкнуло.
– Прошу! – Санек распахнул дверь.
– Здорово! – оценил Алешка. – Магнит?
– Магнит. Это наш Академик придумал. Он на чердаке какой-то опыт производил. Какую-то антенну ладил. А батя ему помогал.
– Фиг с ним, с Академиком, – отмахнулся Алешка. – Пошли на крышу.
На чердаке было скучно – пыльно, мусорно, сумрачно, а на крыше – здорово!
Вольный ветер, дали неоглядные. Виден весь город – до Кремля и обратно. Наш детский сад, куда мы когда-то ходили (сначала я, а потом Алешка). Наша школа, куда мы теперь вместе ходим. Универсам. Станция метро. Отделение милиции. Институт механики. Все такое хорошо известное и в то же время совсем другое, новое, неожиданное. Например, я и не догадывался, что на крыше нашей родной школы столько мусора и барахла: старые санки, конек с ботинком, много застрявших мячиков, бумажных голубей, ходовая часть детской коляски, автомобильная шина – прямо свалка, а не образцовое учебное заведение. С драматическим уклоном.
А вокруг нас, на крыше, столько всего! Торчат телевизионные антенны, растянутые тросиками, в которых нежно поет ветер. Какие-то загадочные надстройки вроде домиков, похожих на собачьи будки, зарешеченные дырки для вентиляции и стока дождевой воды. В общем, было на что посмотреть. И было где спрятаться загадочному Карлсону вместе с его домиком. И запасным аэродромом.
– Ну! – Алешка скрестил на груди руки и повернулся к Саньку. – Показывай!
– Чего показывать-то? – удивился Санек. – Смотри сам.
– Куда твой Карлсон залетел? Где его нора?
Сказал бы уж – гнездо.
– Пошли, – сказал Санек и загромыхал ботинками к самому краю крыши, огороженному проволочным барьерчиком.
Я успел подскочить и ухватить их обоих за шиворот. Санек стал размахивать руками и объяснять.
Сначала он показал на дом напротив:
– Вон там мы стояли с Женькой на ихнем балконе. Где белье висит, видишь? А вон там Вадик проезжал. А вылетел он…
– Вадик?
– Карлсон! Вылетел он вон оттуда, из немецкого дома. И спикировал сюда, – Санек плавно описал рукой полукруг. – И вот здесь исчез. Прямо у двери.
– Все? – спросил Алешка. – Надо его логово искать. – И соблазнил Санька: – Там, наверное, много чего. Натаскал, ворюга!
Обошли мы всю крышу, ничего подозрительного не нашли, «много чего» тут не было. Кроме пары дохлых голубей и пары дохлых крыс.
А у самой двери Алешка вдруг нагнулся и поднял… зажигалку.
– Ни фига себе! Он еще и курит!
Зажигалка была красивая. Вся такая серебряная с рисунком в виде высотного университета МГУ. А когда Алешка щелкнул ею, она не только вспыхнула огоньком, но и проиграла какую-то знакомую, но не очень попсовую мелодию.
– Заграничная, – завистливо сказал Санек. – С музыкой. Меняемся? На батин баян. Слабо?
– На фига он мне, – усмехнулся Алешка.
Санек возмутился такому невежеству:
– Играть будешь. Всякие песни.
– В метро, что ли? А батя твой как же?
– А он на скрипку переходит. Говорит, жалостней получается. Лучше платят.
Я напомнил им, что мы сюда не торговаться пришли.
Алешка смерил меня ледяным взором сверху донизу. И вдруг там, у меня под ногами, остановил свой взгляд:
– А это что такое?
Нагнулся, быстро что-то собрал в ладошку. Показал нам. На ладони лежали… окурки. Каких-то черных сигарет.
– Я ж говорил: он курит!
– Кто?
– Карлсон. Или его сообщник. – И Алешка снисходительно пояснил: – Окурки лежат в одном месте, так?
Мы кивнули.
– Значит, кто-то долго стоял здесь и волновался. – Он пересчитал свою добычу. – Во! Шесть штук! У тебя пакета или коробки нет? Ладно.
Алешка уложил окурки в носовой платок и спрятал в карман куртки.
Я возмутился. Он глазом не моргнул:
– Это, Дим, вещественные доказательства. Понял?
Понял. Доказательства чего? Что кто-то стоял здесь и курил. Не велико преступление.
А ведь будущие события показали: Алешка опять оказался прав…
Когда мы явились домой, папа уже пришел с работы и мама его заботливо кормила на кухне. И гладила по голове. А папа жевал и жмурился, как кот на солнышке.
– Где бегали? – спросил папа.
– По крыше, – пошутил Алешка.
Мы с ним давно уже усвоили: когда хочешь соврать, говори правду. Все равно тебе не поверят.
– Ну и как? – спросила мама.
– Здорово! – похвалился Алешка. – Домик Карлсона нашли. Посидели… Так у него накурено!
– Фантазер! – она потрепала его по голове. – Идите мойте руки и – ужинать. А то папа все съест.
– Опоздала, – сказал папа, отодвигая тарелку. – Да они небось у Карлсона отужинали.
Что-то мне эти слова не понравились. Подозрительные какие-то. И взгляд у папы чересчур внимательный.
– У меня для вас приятная новость, – сказала мама, когда мы сели за стол. – Помоете посуду – скажу.
– Это шантаж, – намекнул папа. – Вымогательство. Состав преступления.
– Напугал! – фыркнула мама. – Ради посуды я на все пойду. Ну, кто смелый?
– Алешка, – сказал я.
– Димка, – сказал мой брат.
– Ну, так и быть, – сказала мама. – Один вынесет ведро, другой – посуду.
– А куда ее выносить? – уточнил осторожный Алешка.
– Мыть! – уточнила осторожная мама.
Мы переглянулись: пора соглашаться, а то она еще что-нибудь придумает.
– Ладно, – сказали мы.
– Так вот, – радостно улыбнулась мама. – Только что звонили из школы!
Мы насторожились. Приятных звонков из школы что-то давненько не было. Их вообще никогда не бывает. А мама сияла:
– У вас в школе свинка!
– Большая? – уточнил Алешка. – Или морская?
– Карантин! Две недели! Гуляй – не хочу! Поели? За вами – посуда, ведро и пылесос.
– Мы про пылесос не договаривались! – завопил Алешка.
– Ах да! – спохватилась мама. – Вы правы. Еще и магазин. И прибраться в своей берлоге.
Когда я вымыл посуду, пропылесосил всю квартиру, вынес ведро и вернулся из магазина, Алешка таинственно подмигнул мне и показал глазами на дверь нашей комнаты: зайди, мол, тайное дело есть.
Так, огорчился я, мама еще что-то надумала.
Оказалось, не мама, а папа. Ему позвонили с работы, а Лешка, конечно, подслушал. И сообщил мне. Я никогда не думал, что слово «сообщил» происходит от слова «сообщник». Так и получилось – на две ближайшие недели я стал Лешкиным сообщником по раскрытию жуткой тайны. Невероятной даже.
– Дим, – зашептал мне Алешка прямо в ухо, когда мы скрылись в своей «берлоге», – ты знаешь, из какого окошка вылетел Карлсон? Опять из немецкого. А знаешь, кто там живет? Очень главная персона. Советник посольства! И папе сказали, чтобы он помог поскорее разобраться в этом деле. Потому что… Сейчас вспомню… А! Потому что оно приобрело «нежелательный международный реверанс». Понял?
Еще как! Особенно про международный реверанс.
– Наша задача… – начал Алешка.
– Наша задача, – перебил его я, – учиться и учиться. Из последних сил.
– У нас карантин! Ты что!
Он сказал это так, будто карантин обязывает детей всего мира объединиться на борьбу с преступностью. А кто не объединится, тот сам жулик.
Я покорно поник головой. А Лешка сразу взял командование в свои цепкие руки:
– Завтра с одним пацаном поговорим.
– С каким пацаном?
– С немецким. Это у них что-то украли. А пацан этот дома был. Я сам слышал. «Значит, – спросил папа, – в момент совершения кражи в квартире находился младший сын советника, так?» Мы найдем этого пацана…
– Как? Их там двести штук!
– А я фамилию подслушал. Этого советника. Фофан его фамилия.
Странная фамилия у такого важного лица. Впрочем, чего у них только не бывает.
Глава IV
Клаус Хофман-младший
Утро началось с небольших неприятностей. Мы еще спали, в счет карантина, а мама закричала на всю квартиру из прихожей:
– Отец! Ко мне! В одной руке – ремень, в другой – Алексей!
– А Дима? – высунул Алешка нос из-под одеяла. Заревновал.
Оказывается, мама затеяла стирку и ходила по квартире, собирая наши носовые платки.
– Полюбуйся! – мама сунула папе под нос две руки. В одной – зажигалка, в другой – носовой платок с черными окурками.
– Кубинские, – сказал папа. – Очень крепкие, из сигарного табака. Алексей, разве можно курить такие сигареты?
– Ты что-то не то говоришь, – сказала ему мама.
Но папа не обратил внимания на ее слова. Он заинтересовался зажигалкой, щелкнул, прислушался к музыке и произнес загадочное слово:
– «Гаудеамус». А зажигалочка-то фирменная. – Он пригляделся к ней и прочитал вслух гравировку, на которую мы почему-то не обратили внимания: – «Володе Акимову – гордости биофака МГУ, будущему академику, от однокурсников. 01.01.1999 год». Бросай курить, Алексей…
– Гаудеамусом стану? – засмеялся Алешка. – Или академиком?
А мама сказала:
– Мне кажется, отец, что ремень нужен для тебя.
Алешка внес ясность:
– Ма, я не курил, правда. Я это все нашел.
– Нашел бы что-нибудь другое, полезное. И зачем тебе «это все»?
– Объявление напишу. Вознаграждение ведь гарантируется.
– И как ты напишешь? – спросил папа. И подсказал: – «Найдены окурки в количестве шести штук. Верну за приличное вознаграждение в долларах США».
Алешка сначала хихикнул, а потом задумался и серьезно сказал:
– Спасибо, полковник. – Уложил зажигалку вместе с окурками в коробочку из-под конфет и спрятал в стол.
– Вещественные доказательства, – посоветовал папа, – опечатывать положено.
– Сойдет, – отмахнулся Алешка. – Здесь все свои и почти некурящие.
Папа уехал на работу, мама занялась стиркой, а мы отправились в немецкую колонию, где живут немецкие граждане со своими детьми, собаками и машинами. За забором. Да еще и с охраной. С которой, я уже говорил, у нас сложились не самые теплые отношения. Мы как-то забрались туда в тихий вечерок покачаться на качелях, так они целую облаву на нас устроили. Хорошо еще, что мы папе об этом не рассказали. Он ведь тоже их недолюбливает. Я как-то слышал, когда мы с ним проходили вдоль ограды, как он зло вполголоса пробормотал: «Бездельники, холуи. Вас бы в город, в патрульную службу!»
Охранникам там действительно делать нечего. Они только шляются вдоль забора да анекдоты друг другу по рации рассказывают. Ну и ворота и калитки отпирают своим немецким хозяевам.
За этой оградой было немножко скучновато, но и немножко мы им завидовали – такой там был порядок и такая чистота. Все по линеечке, даже машины на стоянке стоят, как на параде. А если кто-нибудь выходит погулять с собачкой, то берет с собой веничек и совочек. А собачки ни за что по газонам не бегают. И в детские песочницы не гадят.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера: