Секретная папка СС

Под конец четверга создавалось впечатление, что все предположения социолога, были всего лишь ошибочными догадками, и временного портала, о котором говорилось в немецком документе, не существует, или с малой долей вероятности это был всего лишь научный эксперимент гестапо. Друзьям оставалось проводить время в надежде на появление какой-либо замечательной мысли или зацепки для продолжения поисков, но бездействие существующего положения являлось малой вероятностью к успеху. Однако характер Фильчигана все доводить до конца разрешался со временем, пока не кончится их виза.

Фильчиган, лежа на кровати, скрестив, вытянув ноги, глядел в потолок, стараясь не произносить случайных слов, дабы не растерять энергию. Он попытался представить положение церкви в центре Новодвинской крепости, ее значение для солдат и местных жителей в те времена, расположение других зданий, но во всем этом они для социолога не приобретали какой-либо значимости для получения результатов. Он вспомнил другие церкви города, и стоявшей полсотни лет нефункционирующую, расположенную к югу в несколько километрах от крепости, в которой побывал. Самым древним сохранившимся из зданий Архангельска являлась Кирха, ныне частично преобразованная под органный зал. Где-то, он слышал, есть ещё одна протестантская церковь, но она современна.

«Но стоит ли уповать на одни церкви?! – думал про себя социолог, которого поиски, в общем-то, неустановленных фактически документов Третьего рейха не отпускали. – Может быть, где-нибудь есть подсказка. Но, не исключено, церкви здесь вообще не имеют никакого значения, а вдруг, я заблуждаюсь? – гадал про себя Фильчиган. Он начинал нервно перебирать пальцами рук покрывало. Заметив, что сама идея, в которую он вовлек коллегу, что как губка впитывает в себя все, о чем начинает рассказывать он ему, рождает в Фильчигане раздражение. – …Тогда куда еще пойти, куда пока сунуться?!»

Выбора нет, придется засветиться в архив. Ведь никому еще из дальнего зарубежья в качестве интуриста рыться в хрониках губернии не приходилось за всю историю города. Фильчиган представил орду журналистов, звонки, приглашения, что-то надо будет сочинять на малый остаток времени пребывания.

Его мысли прервал появившийся в номере Нильсон, лицо его было переутомлено. Фильчиган машинально обратил внимание на электронное табло, часы показывали, ровно 16:00.

– Мой дорогой друг! – Нильсон радостно раскинул руки, заметив отдыхавшего коллегу, взгляд Андреаса был направлен в одну точку, – ты не поверишь, Андрэ… с кем я сегодня провел время, пока ты бродил по городу…

Нильсон едва выговаривал слова, от него начало нести выпитым алкоголем, запах которого был похож на запах дешевого одеколона.

– Опять русского? – решил угадать Фильчиган, пристально вглядываясь в него невозмутимым взглядом.

Нильсон не ожидал скорого ответа, его взгляд внезапно потускнел, не без досады он опустил руки, едва не выплеснув остатки содержимого бутылки.

– Нет… – сказал Нильсон, тут он заметил свободную кровать, уселся на нее, не сводя печального взгляда от пола.

– Да что случилось, Бен?! – спросил Фильчиган.

Нильсон не спешил с ответом, наконец он поднял голову, его взгляд был словно отсутствующим.

– Андрес, я хочу домой… – чуть слышно проговорил он.

Фильчиган, поняв симптомы расстройства друга, согласился с ним и, повернувшись на бок, попытался вновь обратиться к своим мыслям, как можно скорее придумать, что делать дальше, за Бена он не беспокоился, зная, что тот скорого уляжется и проспит до самого обеда следующего дня.

Но тут социолог услышал ухмылку со стороны своей спины. Не решаясь повернуться, интерес Фильчигана все же заставил это сделать.

– Ты чего, Бен? – спросил он настороженно приятеля.

Тот, не отрывая взгляда, пристально посмотрел на соседа, расплываясь в загадочной улыбке, затем обратил в потолок безучастный взгляд.

– Да так, – хрюкнул от удовольствия Бенджамин, – представил, если бы мне скинуть лет так двадцать, я задал бы ей жару! – мечтательно произнес он.

– Кого ты опять там встретил? – спросил Фильчиган.

– Да девчушка там, – Бенджамин указал пальцем в пол, их номер располагался выше фойе, – одна хорошенькая мне встретилась, говорит, что из Вирджинии.

– Да?! – удивился Фильчиган. – И что она здесь делает в этой серости?

Нильсон пожал плечами, скривив в изумлении губы.

– А черт ее, Андреас знает, сказала, что прибыла посмотреть на дстс… наа… – протянул он, – на-а до-стс… достопримечательности, – путался в произношении Нильсон.

Притворившись удивленным, Фильчиган вновь развернулся в противоположную от товарища сторону, зная, что тот уже ни о чем думать не станет.

Постояв на балконе своего номера, Фильчиган спустился в фойе ресторана. Он бы поднялся на этаж выше, чтобы спокойно посидеть у окошка бара «Небо», но там ему мог встретиться русский актер или его товарищи, что, собственно, не мешало их встрече и на первом этаже.

Этот господин, Михаил, не о положительной стороне размышлял Фильчиган, путал все планы американцев с его русским гостеприимством. «Впрочем, – Фильчиган, пройдя десять футов, упершись в монолитный парапет набережной, всматриваясь в реку, гадал, – причем здесь дух русский, когда душа России вся полна непредсказуемостью?»

Поодаль в двадцати шагах от него, на скамье вдоль брусчатой дорожки расположились два молодых человека, практически скрытые в кустах и деревьях, оторвавшие его от дум, один из них с гитарой, со взъерошенной шевелюрой, изрядно выпивший, аккомпанируя своим музыкальным инструментов, ударяя по струнам, пел песню. Другой одет более опрятно, и если бы не находившаяся в его руке бутылка из-под пива, было бы очевидно, что второй был трезв. Песня была Фильчигану не известна, но, вероятно, как он догадывался, была популярной.

Хэ-эй, да конь мой вороно-ой. Ой! Да обрез стальной…

Старался во все горло музыкант, нащупав точку, вероятно, это был куплет, подумал Фильчиган, второй молодой человек подхватывал гитариста на повторе.

Хо-ой, да ты степной тума-ан, хо-ой!

Да батька атаман, да батька атаман…

Когда гитарист окончил песню, оказалось, что он сильно заикается. «Ни разу не приходилось видеть подобное», – удивился Фильчиган.

– А я вот первый день в отпуске, – сказал его напарник, сделав глоток, – представляешь, действительно серьезно отработал на работе, я на заводе работаю… и вот первый день по-настоящему заработанного отпуска. Не знаю, что делать буду… – мечтательно, словно с ноткой эйфории произнес молодой человек с бутылкой пива, он сделал очередной глоток. Первые попытки угадать смысл речи певца, видимо надоели ему и, поэтому он перешел на рассказ о себе. Но поющий, вновь словно не слушая товарища, дернув по струнам, принялся распевать знакомую Фильчигану песню, которую ему пришлось слушать минуты две до этого. Фильчиган снова подивился беспрерывному исполнению гитариста. Но попытки поддержания певца, точнее ор «аккомпаниатора», портили все балладу. Прерывистость песни доставляла американцу скорее раздражение, чем даже уныние от бестолкового исполнения.

– Я тоже работал то там, то там. Я сейчас хоть спокоен. Отработал до пяти и идешь спокойным, знаешь, как в песне?..

– На-а-чи-чи…

– Начинай? – уточнил второй.

– Да, – подтвердил гитарист и пару раз ударил по струнам.

Но его товарищ никак не мог вспомнить куплет песни, которой он хотел поделиться с ним. И гитарист, недолго думая, вновь вернулся к старому мотиву. Причем, как заметил Фильчиган, он так и не закончил первый куплет, оборванный собеседником с бутылкой.

Ой! Да конь мой вороно-ой. Ой! Да обрез стальной…

О-ой, да ты степной тума-ан, ой!

Да батька, да батька атаман, да батька атаман…

Следующий куплет они просто портили, но казалось, гитарист вносил в припевку все свое старание. Фильчигану это надоело, он отвернулся к водной глади. Но через пару минут оба голоса внезапно прекратили концерт. Вновь обратив внимание на двух «певцов», Фильчиган отметил наконец появление двух служителей порядка в серой форме. Их приближение было, видимо, незаметно из-за деревьев, рассаженных вдоль холмистого возвышения над набережной. Милиционеры, выслушав обоих молодых людей, с вопросами к взъерошенному гитаристу, потом попросили их разойтись.

– Ну, ладно, я пошел, – сказал тот, что был трезвее, – мне еще до дома… поделать кое-что еще надо.

И тут же, дождавшись одобрительного едва заметного кивка своего напарника, развернувшись, стал удаляться. Гитарист, вслед удалявшемуся человеку, держа за гриф гитару, не спеша начал движение в сторону центрального шумного проспекта.

Фильчиган повернулся в сторону островов, расположенных около четырех километров от набережной, северный ветерок тут же сбил его челку, и если бы социолог однажды приклеил маленькие усики, то, стал бы схож с лидером нацистской Германии. Но, зная историю середины двадцатого века, к которой он относился категорично, делать этого не станет.

«Итак, – размышлял про себя Фильчиган, снова поправив рукой челку, развернувшись, упершись локтями в парапет, не замечая свободомыслия, – как в одной легендарной песне группы «Смоки»:

Каждый сон как мечта,

Скрывают меня.

Облаком на ветру,

Вдаль унося… – вспомнил он слова из первого куплета. – Да, да, именно…