Кавказ без русских: удар с юга

Русская идентичность: размывание, ослабление влияния, угроза утраты

Обе революции – февраля и октября 1917 года и гражданская война едва не привели к гибели российской государственности и потере Кавказа. Были утрачены многие социокультурные достижения прошлых десятилетий. В рамках советской государственности начался грандиозный социальный эксперимент, который на Северном Кавказе, как и по всей стране, обернулся и величайшими достижениями, и грандиозными трагедиями: разгромом традиционных конфессий, расказачиванием, разрушением структуры этнического социального устройства – этноцентрума, если характеризовать его в терминах этносоциологии.

В то же время была модернизирована экономика, проводилась целенаправленная работа по ликвидации неграмотности, что сопровождалось идеологизированной модернизацией культуры этносов Северного Кавказа, а по сути их культурным размыванием. Велась работа по формированию этнических кадров теперь уже советской интеллигенции. Основная роль в этом процессе принадлежала русским специалистам. Создаются краеведческие общества, НИИ, библиотеки, музеи, которые с началом сталинской эпохи в истории СССР проводили активное изучение своих областей и народов, чего не было предусмотрено жёсткой ортодоксией ленинского периода, принудительно перемалывавшего традиционные этносы и народы в политические нации, прогоняя их через чистилище так называемой «национальности».

В годы Великой Отечественной войны серьёзный ущерб был нанесён социокультурному потенциалу всех республик Северного Кавказа. Тяжелейшие последствия для развития культуры народов Северного Кавказа имели репрессии отдельных кадров и депортация некоторых народов и этносов, среди которых оказались греки, немцы, чеченцы, ингуши, карачаевцы и балкарцы. Впрочем, через Великую Отечественную войну ни один народ СССР не прошёл без потерь, и в первую очередь русский народ, возложивший на себя основную тяжесть как ведения войны, так и тылового обеспечения фронта. Жертвы, понесённые русскими, не сопоставимы ни с какими другими народами ни в абсолютных, ни в относительных величинах.

Тем не менее историческая память некоторых северокавказских этносов о репрессиях, накладываясь на постоянно раздуваемые воспоминания о Кавказской войне и её последствиях, дали кумулятивный эффект в этническом самосознании и стали в какой-то момент идеологическим механизмом не только этнокультурной, но и этнополитической мобилизации, подаваемой как необходимое условие выживания этносоциумов. По сей день радикальные этнонационалисты Северного Кавказа возлагают ответственность за эти трагедии на русских, хотя именно русские в численном отношении стали также и главной жертвой репрессий.

В послевоенные годы так называемая национально-культурная политика в СССР была направлена на формирование метанациональной общности – новой исторической формации – советского народа. Государственная политика по отношению к народам, особенно в послесталинский период, строилась на единой идеологии, на доминировании подходов по унификации социально-политического многообразия этносов, хотя по остаточному от сталинской эпохи принципу этносы, умышленно неверно определяемые понятием «национальность», всё же признавались субъектами культуры.

К 1980-м годам Юг России превратился в высокоразвитый социокультурный регион. В каждой республике, крае и области действовали университеты, а всего в регионе насчитывалось около пятидесяти вузов. Научный потенциал был представлен 8 научными учреждениями АН СССР, более чем 70 научно-исследовательскими институтами, где было занято порядка 40 тысяч научно-педагогических работников, среди которых было 1200 докторов и около 15 тысяч кандидатов наук. В регионе работало 10 членов АН СССР. Высокого уровня и всеобщего признания достигла художественная культура Северного Кавказа как органичная часть советской культуры. При этом жёстко регулируемый идеологизированный процесс развития советской унифицированной по отношению к традиционным этносам культуры оказывал нивелирующее влияние на традиционную культуру. У русского же населения русская и советская культура стали почти синонимами.

В конце 1980-х – начале 1990-х годов общий кризис социалистической идеологии, составлявшей мировоззренческую основу системной целостности метанациональной общности советского народа и его культуры, привёл к сегментации постсоветского культурного пространства, которое становится мозаичным, многосоставным, состоящим из типологически различных культурных систем, наложенных при этом на искусственно отстроенные политические формы так называемых «национальных республик».

Некогда единое культурное пространство региона сегментируется на: традиционного типа северокавказскую культуру, состоящую из многочисленных этнотрадиционных культур; близкую к ней по ценностной системе исламскую культуру; русскую, включая казачью, традиционную культуру; остаточную «советскую» культуру и постсоветскую «массовую» озападненую культуру. Все они находятся в состоянии латентной и открытой конфликтности[27 - Черноус В. В. Россия и народы Северного Кавказа: проблемы культурно-цивилизационного диалога // Научная мысль Кавказа. 1993. № 3; Славянские народы на Северном Кавказе: проблемные вопросы. Ростов-на-Дону 2003; Славянские народы на Северном Кавказе: состояние и перспективы развития. Ростов-на-Дону, 2005, и др.].

Системный баланс культур, сложившийся на Северном Кавказе за романовский, а потом и советский периоды, оказался разрушен, что привело к всеобщему кризису не только советской идентичности, но и русской. Стремясь подтолкнуть Россию к модернизации на основе американизации или европеизации, к новой принудительной смене социокультурного кода, культурная политика федеральных властей, а также деятельность либеральных СМИ были направлены на дискредитацию всего, что было связано с Российской империей и СССР. Такая политика лишь углубляла кризис русского самосознания, создавала образ русской культуры как вторичной, якобы ретранслирующей европейские культурные модели, что в полиэтничном государстве не могло не иметь негативных последствий.

Процессы глобализации, а также кризис русской идентичности привели к возобновлению многоканальности воздействия на регион. Прежде всего воздействия восточного, в первую очередь арабского, культурного влияния. На этой основе была актуализирована этническая, религиозная и, что стало наиболее разрушительным, политическая накачка северокавказской самоидентификации горских народов в формате культурно-цивилизационной оппозиции России.

В какой-то момент стала очевидна тенденция к ослаблению доминантной роли русской культуры на Северном Кавказе и нарастанию борьбы за замещение её западной массовой культурой, а также различными исламистскими суррогатами. Северный Кавказ, особенно Дагестан, Чечня, Ингушетия, постепенно начал приобретать в цивилизационно-культурном отношении всё более сущностные восточные черты, замещая архаичную, традиционную ментальность, которая и так была ослаблена за советский период привнесёнными извне исламизированными культурными кодами арабской цивилизации. Тем не менее отношения между двумя ведущими конфессиями – Православием и традиционным Исламом – даже в самые сложные периоды продолжали сохранять миролюбивый характер[28 - Коков В. М. ислам: гуманистические традиции // Научная мысль Кавказа. 2000. № 1. С. 40.], основанный на отказе от политики взаимного прозелитизма. Чего не скажешь о том же арабском мире, где исламисты не только жёстко насаждают свою веру, но и, зачастую, уничтожают христиан, стирая с лица земли их святыни. В итоге с ослаблением как советского, так и русского культурного влияния, в условиях глубокого системного кризиса на Северном Кавказе, получили распространение нетрадиционные, политизированные течения ислама, такие как ваххабизм или салафизм[29 - Арухов З. С. Экстремизм в современном исламе. Махачкала, 1999; Добаев И. П. Исламский радикализм в международной политике (на примере регионов Ближнего, Среднего Востока и Северного Кавказа). Ростов-на-Дону, 2000, и др.].

Нынешние этнокультурные процессы на Северном Кавказе характеризуются неустойчивостью, противоречивостью взаимодействия традиционалистской, «фундаменталистской» и модернизационной альтернатив. Всё это может стать культурной легитимацией как ослабления, так и укрепления позиций России на её южных рубежах в условиях всё нарастающих вызовов глобализации и геополитических трансформаций на Кавказе. В этих непростых условиях главным фактором укрепления единства России, а также сохранения интегрированности в её составе Северного Кавказа, вновь становится русский народ, который на протяжении веков консолидировал один из самых полиэтничных регионов мира.

В настоящее время в Северо-Кавказском федеральном округе проживает более 9 млн человек. Из них русские – 2,7 млн человек, что составляет порядка 30 % всего населения СКФО, и большинство из них, что очевидно, проживает в Ставропольском крае. Для сравнения, в ЮФО до выделения из его состава СКФО, проживало 23,1 млн человек, из которых более 15 млн были русские, в том числе малороссы и белорусы. К ним прибавлялись представители других славянских народов – поляки, болгары, а также другие народы, которые вместе с русскими составляли более 66 % от общей численности населения.

Не менее важный фактор интеграции Северного Кавказа – Русская Православная Церковь, которая всегда формировала и отстаивала высшие ценности, выработав при этом конструктивные формы взаимоотношений на Северном Кавказе с другими традиционными религиями, в первую очередь с традиционным для Кавказа исламом. Православные епархии поддерживают конструктивные взаимоотношения с духовными управлениями мусульман, часто выступают с совместными заявлениями и акциями, направленными на противостояние экстремизму, терроризму, разжиганию межэтнических и межконфессиональных противоречий[30 - См. напр., совм. Обращение епископа Майкопского Пантелеимона и муфтия Республики Адыгея Нурбия Емижа // Ансимов Ю. Н., Алтунин В. Н. Антитеррористическая деятельность: опыт, организация, правовая основа. Майкоп, 2003. С. 3.]. Однако на фоне разрушения советской системы без новой идеологической основы привести столь сложный регион к долговременному равновесию и системному согласию будет довольно сложно. Идеологический вакуум выбивает почву из-под ног у тех, кто пытается сегодня на системном уровне противостоять привносимой извне и действующей в интересах Запада арабской исламизации Северного Кавказа. В то время как традиционный ислам под воздействием такого мощного натиска отступает. Как высказывается на этот счёт известный российский учёный чеченского происхождения, главный научный сотрудник Комплексного научно-исследовательского института имени Х. И. Ибрагимова РАН Вахит Акаев: «Что мы сегодня строим, я не понимаю. Социализм мы уже не строим. Индустриализации у нас нет, мы остановились. Скорее у нас произошёл откат от тех позиций в индустриализации, которых мы достигли в годы Советской власти, мы уступили, ушли. И что у нас сейчас есть? Постиндустриальное общество? Какое общество мы строим? Мы даже теоретический ответ пока не получили. Это должно быть стратегическим вопросом для государства, для теоретиков, для учёных, для социологов, для философов. Но ответа нет. Теории нет. Поэтому мы и шарахаемся, начинаем друг на друга стрелки переводить, искать виновных. Но кому это выгодно? Нам? Простому русскому человеку, или сельскому жителю Чечни? Традиции надо сохранять, углублять эти традиции, укреплять. Русские потеряли эти традиции, но традиционный русский человек, воспитанный на православии, нам близок»[31 - Акаев В. Х. Евразийский традиционализм: постиндустриализация плюс традиция // Северо-Кавказское Новостное Агентство [Электронный ресурс]. – 2016. – Режим доступа: http://skfonews.info/article/203].

Таким образом, восстановить системное единство северокавказской культуры и её синтез с российской культурой возможно лишь с опорой на традиционные факторы. Только в этом случае есть все возможности возродить складывавшийся последние два века баланс культур на Северном Кавказе. Русская культурная традиция никогда не ставила своей задачей полную ассимиляцию традиционных этносов. Мало того, только в России все они сохраняют самобытность своих традиций и культур, религиозных и нравственных стандартов. Только сохранение целостности России, укрепление её влияния и присутствия на Кавказе способны сохранить многообразие этносов и культур нашей страны, вот уже два века развивающихся в единстве и взаимообогащении.

Русская миссия на Кавказе: современные вызовы

Исследование многочисленных исторических документов доказывает, что «покорение Кавказа» не было самоцелью русских. И уж тем более русская миссия на Северном Кавказе не заключалась в простой «колонизации» и «порабощении» коренных этносов этого региона, на чём довольно часто в последнее время, при поддержке западных советчиков, спекулируют некоторые кавказские этнонационалисты. Приведённые в данной части исторические факты показывают, что Северный Кавказ был важным транзитным полем для продвижения русских в Закавказье, а также в Среднюю Азию. Однако к этому добавляются и сугубо идеалистические мотивы продвижения на Южный Кавказ. В первую очередь выполнение миротворческих функций и защита угнетаемых, а именно – спасение Грузии, сохранение территориальной целостности грузинского государства и его православной идентичности[32 - Василенко С. Б., Сидоренко А. В. Феномен тбилисской неблагодарности // Сегодня. ru [Электронный ресурс]. – 2010. – Режим доступа: http://www.segodnia.ru/index.php?pgid=2&partid=10&newsid=11190]. Хотя, бесспорно, в продвижении России на Южный Кавказ присутствовали и геополитические мотивы, связанные с усилением влияния в регионе. В какой-то момент Российская Империя обозначила и свои прикладные цели: наладить стратегические отношения с Ираном, Турцией и Афганистаном, чтобы вытеснить своего основного на тот момент стратегического оппонента – Англию – со всего южного пространства евразийского континента. В перспективе ставилась задача выйти к границам северо-западной Индии, с которой Россия намеревалась наладить торговые и политические отношения[33 - Там же.].

И всё же системное участие России в делах Кавказского региона, о чём уже было сказано выше, начинается не ранее конца XVIII – начала XIX века. В этот период в состав Российской Империи добровольно входят земли современной Грузии – царства Картли-Кахетия, Имеретинское царство и Мингрелия, а также ряд предгосударственных образований на территории современного Дагестана и Азербайджана. Главной формальной задачей России в Закавказье в это время становится обеспечение территориальной целостности грузинских царств и защита их религиозной идентичности, ибо в тот момент Грузия находилась под постоянным давлением не только со стороны Османской империи и Персии, но и со стороны развивавшей свои интересы в регионе Англии. Таким образом, централизованное военное появление русского фактора на Кавказе было связано именно с оборонным противостоянием западному вектору, распространившему своё влияние в Азии, а лежащий на пути в Закавказье Северный Кавказ стал на тот момент дорогой к миру на Кавказе в целом. Такое положение дел начисто отметает все версии антироссийских сил, позиционирующих Россию в качестве агрессора и «тюрьмы народов».

Изложенные выше тезисы подтверждаются не только современниками и ближайшими по времени своего творчества к происходящим событиям историографами, утверждавшими, что «Россия была призвана объединить земли грузинского царства»[34 - Утверждение русского владычества на Кавказе, под ред. А. Берже, тт. I–IV. Тифлис 1901–1905 // Игамбердыев М. Иран в международных отношениях первой трети XIX века. Самарканд, 1961, с. 6.]. Миссию формирования территориальной целостности Грузии, приведшую Россию и на Большой Кавказ, и в Закавказье, фиксирует также русская философская школа. Так, например, Данилевский постулировал тот факт, что «мелкие христианские царства ещё со времён Грозного и Годунова молили о русской помощи и предлагали признать русское подданство. Но только император Александр I в начале своего царствования, после долгих колебаний согласился, наконец, исполнить это желание, убедившись предварительно, что грузинские царства, донельзя истомлённые вековой борьбой с турками, персиянами и кавказскими горцами, не могли вести долее самостоятельного существования и должны были погибнуть или присоединиться к единоверной России»[35 - Данилевский Н. Я. Россия и Европа. С. 36.]. Следует заметить, что на момент вхождения Грузии в состав Российской Империи, население её составляло всего порядка 30 тысяч семей, что в принципе ставило под вопрос сохранение народов Грузии как таковых.

Упоминание о миротворческой миссии России фигурирует даже в историографии, явно ориентированной на откровенно западную эпистему[36 - Эпистема – структура, существенно обусловливающая возможность определённых взглядов, концепций, научных теорий и собственно наук в тот или иной исторический период.]. Так, например, в одной из работ, финансировавшейся американским Фондом Д. и К. Макартуров, можно, тем не менее, встретить цитирование точки зрения, гласящей о том, что «центральной идеей присоединения [Россией] Грузии было спасение единоверного народа»[37 - Гордин Я. Кавказ: земля и кровь. Россия в Кавказской войне XIX века. Спб., 2000.]. То есть даже враждебная, антироссийская историография не может настолько жёстко подтасовать факты, чтобы сознательно и полностью проигнорировать миротворческую, спасительную роль России на Кавказе. В противном случае она потеряет всякую содержательность и будет основываться лишь на политических мифах. Всё это говорит о том, что необходимость помощи братскому – по принципу единой веры – православному народу, помощь в сохранении его идентичности были именно теми мотивами, которые и привели Россию на Кавказ.

Появление России на Северном Кавказе и в Закавказье, безусловно, стало вызовом для Османской империи и Персии, которые конкурировали между собой за влияние в регионе. Следствием этого появления стали русско-турецкая (1806–1812), русско-персидская (1804–1813)[38 - Русско-персидская война 1804–1813 годов, причиной которой послужило присоединение Восточной Грузии к России, принятое ещё Павлом I 18 января 1801 года.], а также русско-персидская (1826–1828)[39 - Русско-персидская война 1826–1828 – конфликт между Российской и Персидской империями за господство в Закавказье и Прикаспии, в результате которого Россия окончательно закрепилась в этом регионе и присоединила к своей территории Восточную Армению.] и русско-турецкая (1828–1829) войны, в ходе которых к России были присоединены Северный Кавказ, Северный Азербайджан, черноморское побережье от устья Кубани до Абхазии, что отрезало выход к морю черкесам, а также упрочены позиции в Грузии и Армении. Всё это, несомненно, сделало Россию ведущей державой на Кавказе. Однако неверно было бы трактовать успехи России в Закавказье как инициативное развитие экспансионной модели на базе закрепления в грузинском регионе, так как эта экспансия была предопределена рядом мощных факторов.

Во-первых, следует учитывать интересы Англии во всём азиатском регионе. Английские стратегические и экономические устремления диктовали активную колонизационную политику, особенно в индийском северо-западном регионе. И для того, чтобы обеспечить относительную безопасность своего «начинания», английской стороне нужно было сначала ликвидировать присутствие России в Закавказье, так как Англия всерьёз опасалась, что через Иран Россия сможет выйти к границам Индии и тем самым помешать её планам там. Таким образом, антироссийская позиция Англии была продиктована необходимостью зафиксировать Закавказье в качестве непреодолимого препятствия для России, а также в качестве собственной сырьевой колониальной базы, обеспечивающей её дальнейшее продвижение в Индию. Поэтому-то на тот момент самой актуальной задачей Англии была попытка объединить Иран, Афганистан и Турцию в борьбе против России[40 - Игамбердыев М. Иран в международных отношениях первой трети XIX века. Самарканд, 1961, с 4.]. Не просто сохранить колониальный статус этих стран, но использовать их для вытеснения России с Кавказа. Именно поэтому России необходимо было отвечать на угрозу, коль скоро Иран и Турция выступили флагманами этого удара. Против этих стран, подстрекаемых Англией, применялись вынужденные защитные меры, которые вытекали из необходимости сохранить свои позиции в регионе.

Во-вторых, значительным аргументом, подталкивающим Россию к активному ответу, был уже упоминавшийся религиозный фактор. Крупный исследователь восточной политики России – царский генерал Николай Фёдорович Дубровин, археограф, накопивший массу ценного фактическо-дискриптивного материала, говорил, например, о том, что «причины русско-иранской войны 1804–1813 лежат в религиозной сфере: борьба за Эчмиадзинское патриаршество, вмешательство обеих стран в религиозные дела жителей Эриванского ханства, стремление России “освободить Даниила”»[41 - «История войны и владычества русских на Кавказе», т. IV, с. 384–385// (цит. по) Игамбердыев М. Иран в международных отношениях первой трети XIX века. Самарканд, 1961, с. 6.]. Вот те глубинные причины, которые, по его мнению, немало повлияли на эскалацию конфликта между Персией и Россией.

Важным является и тот момент, что ещё во время ведения боевых действий на Кавказе начинается процесс осмысления русской миссии в этом регионе на очень высоком уровне. Фактически русские исследователи подошли вплотную к тому, чтобы констатировать геополитическую предопределённость выхода России к побережьям тёплых южных морей, а именно к Индийскому океану. Естественно, что в тот момент степень научности их доказательной базы, в отличие от современных геополитических выкладок, подтверждающих их фактическое наблюдение, ещё вызывала кое-какие вопросы. Так, например, российский военный историк, публицист, генерал-майор Ростислав Андреевич Фадеев писал в 1860 году: «При явном ослаблении Турции и Персии, спор за их наследство станет спором европейским и будет обращён против нас, потому что все вопросы о западном влиянии или господстве в Азии не терпят раздела; соперник там – смертелен для европейского могущества. Чьё бы влияние или господство ни простиралось на эти страны (между которыми были земли без хозяина, как например весь кавказский перешеек), оно стало бы во враждебные отношения к нам… Если бы горизонт России замыкался к югу снежными вершинами Кавказского хребта, весь западный материк Азии находился бы совершенно вне нашего влияния и при нынешнем бессилии Турции и Персии не долго дожидался бы хозяина или хозяев. Если этого не случилось и не случится, то только потому, что русское войско, стоящее на Кавказском перешейке, может охватить южные берега этих морей, протянувши руки в обе стороны»[42 - Фадеев Р. А. Шестьдесят лет Кавказской войны. 1860, с. 8–9.]. Фактически Фадеев геополитически сконцентрировал и оформил идею того, что Кавказ – это форпост борьбы России с «зашедшей с тыла Европой». И такая картина, безусловно, была бы идеальным образом реализации русской миссии на Кавказе, если бы северный его регион, формально входивший, но не подчинявшийся Российской Империи, не стал географическим барьером между равнинами Предкавказья и Закавказьем. Именно этот регион и должна была освоить Россия, наладить с ним диалог, для того чтобы не оставлять в опасности свой южный тыл. Если бы северокавказские этносы осознавали весь масштаб этой стратегической задачи России, то они, безусловно, должны были бы согласно этой логике прекратить набеги на отныне российские земли, что было важно хотя бы для контроля над Северным Азербайджаном. Также они должны были бы перестать подрывать безопасность тыла русской армии и начать работать над установлением гармоничных отношений с русскими[43 - Покровский М. Н. Дипломатия и войны царской России в XIX столетии. М., 1924. С. 179.]. В общем, Северный Кавказ продвигал Россию в направлении Средней Азии посредством утверждения в Каспийском море, а это, в свою очередь, в перспективе имело целью наладить равноправное торговое сотрудничество с Индией. Что, впрочем, было для неё гораздо предпочтительнее, нежели жёсткий диктат и эксплуатация со стороны Англии[44 - Акты, собранные Кавказскою Археографическою Комиссиею. Тифлис, 1866–1888. Т. 6. Ч. 1. С. 717.]. Без приведения народов Северного Кавказа под стратегический контроль, без противодействия попыткам восстановления «набеговой» экономики, выматывания сил российской армии, ставившей своей целью не столько завоевание Северного Кавказа, сколько продвижение в Закавказье, воплощение этих геополитических планов России ставилось под угрозу.

В советский период, вплоть до начала 1960-х годов, численность русских на Кавказе росла практически повсеместно[45 - Белозеров В. С. Этническая карта Северного Кавказа. М., 2005. С. 188.]. Усилия русских по превращению Кавказа в один из индустриально-развитых и культурно-аграрных регионов России нельзя недооценить. Русская инженерно-техническая интеллигенция и рабочие создали на Кавказе мощный индустриальный потенциал, способствовали освоению природных ресурсов, преподаватели помогли ликвидировать неграмотность и создать развитую систему среднего и высшего образования, учёные организовали научно-исследовательские учреждения, музеи, заповедники и так далее. Русские участвовали в реализации программ по культурному строительству, развитию литературы, «национальных» театров, киноискусства, создания системы здравоохранения и тому подобное[46 - Варивода Н. В. Уроки взаимодействия и проблемы взаимоотношений русского народа и северокавказских этносов // Северо-Кавказское новостное агентство [Электронный ресурс]. – 2010. – Режим доступа: http://skfonews.info/article/26]