Симфония для рояля и города

Шах… шах… шах… Потеря второй ладьи… мат.

Скальпель отсекает детородный орган. Игрок без сознания. В зале мертвая тишина. Слышно, как кровавый кусок плоти падает на пленку…

Воспоминания о «Вавилоне» важны потому, что именно там я впервые услышал о Цирцее от странного типа по имени Билл. Дело было в одном из множества кафе «Вавилона».

Для тех, кто, подобно мне, нихрена не смыслит в мифологии, поясняю: Цирцея – это волшебница, проживавшая на острове Эя. Прославилась тем, что когда к ней в гости зарулил Одиссей с компанией, она всех, кроме него, превратила в свиней, за что и получила репутацию отрицательного героя. Я бы не стал делать поспешные выводы относительно ее морального облика, особенно после того, как ко мне начали частить в гости родственники.

Главным достоинством и недостатком «Цирцеи» является полное отсутствие каких-либо формулировок или точных инструкций. Являясь результатом подсознательно-инстинктивного взаимодействия, она на интуитивном уровне заставляет людей поступать именно так, «как надо», с исключительно предусмотренными отклонениями от заданных параметров. «Цирцея» повсюду, но мало кто в состоянии заглянуть ей в лицо.

На примере гостиницы «Цирцея» выглядит так:

Согласно правилам гостиницы, постояльцы не имею права ни вносить, ни выносить какие-либо ценности на или за территорию отеля. Поэтому все, что находится внутри, является собственностью гостиницы, и материально ответственному представителю администрации гостиницы в принципе глубоко по барабану, находятся все стулья в одном номере или равномерно распределены по всем номерам. На этом основан принцип перемещения: Внутри гостиницы разрешается добровольное перемещение имущества, как реального, так и надреального. Ко второй категории в нашем мире относятся деньги в любых своих формах, а в гостинице эту роль играют привилегии. Привилегия – это право на дополнительные, не входящие в оплату номера, услуги. Привилегии ни в коей мере не являются деньгами, поэтому при выходе из гостиницы, ты не можешь их взять с собой или поменять на деньги. Вне гостиницы привилегии – ничто. Об этом знают все постояльцы, но практически никто не хочет думать до выписки из гостиницы. Другим фактом, который практически никто не хочет осознавать, является временность пребывания в «Вавилоне». Нельзя проторчать в гостинице всю жизнь. Особо недогадливых попросту просят съехать.

Но, как я уже говорил, люди не склонны осознавать эти факты. Людям свойственно попадаться на крючок собственности. Причем в отличие от эфемерной собственности, крючок оказывается самым, что ни на есть настоящим. За привилегии человек готов пойти на все, что угодно. Дело лишь в цене, то есть в количестве привелегий, а так как для большинства тех, с кем мне приходилось иметь дело, привилегии очень быстро превращались в самоцель, их можно даже не обеспечивать реальными услугами и вещами. Привилегии ради привилегий – вот основной принцип «Операции Цирцея». Достаточно быть тем, кто их раздает, и ты – бог для большей части двуногих, готовых ради твоих подачек бесконечно долго держать сахарок на своих недособачьих носах. Другими словами, контролируя перемещение предметов внутри гостиницы, то есть, ничего не теряя, администрация фактически превращает своих постояльцев в рабов, большинство из которых даже не пытаются потратить и половины своих привилегий. А для того, чтобы заставить человека отказаться пользоваться привилегиями, достаточно соединить в подсознании людей уровень их значимости с количеством привилегий на счету.

Конечно, кое-что про запас было и у меня, но я собирался растратить все ко дню выезда из гостиницы. Благо, в отличие от дня смерти, эта дата мне была известна. Таких, как я, понимающих, что иллюзия собственности – это рабство, были единицы. Еще меньше людей понимало, что отказ от собственности – это тоже рабство, только с более худшими условиями проживания. И практически никто не понимал, что все это: собственность, нравственность, законы природы, социальные законы, правила поведения, и так далее, не более чем правила игры, именно игры, и что нужно относиться к этому как к игре.

– — – — – — – — линия отреза – - – - – - – —

Пикник у меня на даче. Нас трое: кроме меня Вадик с очередной подругой. Я не помню ее имя. Мы сидим возле костра. Пьем пиво, разговариваем ни о чем.

– Мне приснился странный сон, – рассказывает подруга Вадика. – Мы играли пьесу. Уже не помню, какую. Текст и постановка были бездарными, актеры… – она поморщилась. – Костюмов не было. Нет, мы не были голыми. Каждый из нас был одет в какое-то домашнее тряпье: затасканные халаты, спортивные штаны с вытянутыми коленями, тапочки. На лицах у нас были маски. Они и определяли роль. Как обычно, на сцене была одна жизнь, за кулисами другая. Там были грязь, интриги, подлость… Это у нас получалось великолепно. У одних лучше, у других хуже. Борьба шла за маски. Одним нужны были маски первых ролей, другим короля и королевы, третьим… Были и такие, кто стремился к маске постановщика или даже самого автора. За время спектакля автор и постановщик менялись несколько раз, но пьеса от этого не становилась ни лучше, ни хуже. Кто-то выигрывал, кто-то проигрывал… Не было лишь тех, кто хоть раз попытался избавиться от маски и выйти на сцену со своим настоящим лицом…

– Странно, мне недавно тоже снился театр, – перенимает эстафету Вадик. – Мы были актерами… Даже не актерами… нас нашли на улице. Главное требование – никогда раньше не бывать в театре. Нам дали текст пьесы и выгнали на сцену. Пьеса была более чем странной. У нас не было имен, а диалоги… Реплики шли одна под другой, и кто говорит какие слова, приходилось решать уже на месте…

– Все верно, – хочу я сказать, – фактически, мы живем внутри созданной нами же сказки, которая весьма приближенно соответствует действительности, и когда та иногда напоминает о себе, сетуем на несправедливость мироздания, которое, мироздание, совершенно не обязано быть справедливым, – но не успеваю.

Мои глаза закрыла пелена тьмы, и кто-то с силой бросил меня на пол. Именно на пол, на твердый кафельный пол, скользкий от мочи и говна. Меня буквально ткнули рожей в липкие, вонючие нечистоты так, что около метра я пропахал по полу рожей. И если бы рожей… На моей голове был мешок из плотной ткани, вот она – причина тьмы, который, словно половая тряпка, пропитался дерьмом. От отвращения меня стошнило, благо, желудок давно уже был пустой…

– Ползи, – услышал я мужской голос над ухом.

Я пополз. Никаких мыслей о неподчинении в голове не было. Я даже не попытался снять мешок с головы.

Я пополз, скользя по липкому, вонючему полу. Направление движения было задано самим помещением. Слева меня ограничивал ряд прикрученных к полу кресел, какие обычно бывают в кинотеатрах. Кресла стояли ко мне спиной. Справа был ряд грязных, вонючих ног, обладатели которых не обращали на меня никакого внимания. Сзади меня подгонял незнакомец.

– Направо, – приказал он, когда я выполз из царства кресел. Я повиновался, и через минуту переполз через дверной проем, завешенный тяжелой портьерой.

– Медленно вставай.

Я попытался встать, но ноги были как ватные. Меня бросило в сторону.

– Я же сказал, медленно, – прошипел он мне на ухо, хватая меня за руку чуть выше локтя. – Вперед.

– Направо… Налево… Ступеньки… Осторожно!

Он усадил меня на заднее сиденье машины, а сам сел за руль.

– Выходи, – приказал он примерно через час.

Только когда я вышел из машины, он снял с моей головы мешок.

Мы были за городом, на берегу реки. Была глубокая ночь. Я, как наркоман дорожку, втягивал в себя чистый, свежий воздух. И тут же пьянел.

– Зови меня Фнорд, – сказал мой похититель. Странно, но его образ навсегда удален из моей памяти. – Раздевайся, – приказал он, – надо уничтожить одежду.

Под его руководством я тщательно связал в узел свое барахло, не забыв положить в него несколько тяжелых камней.

– Теперь похорони это поглубже в реке. И вымойся заодно. Держи, – он бросил мне кусок мыла.

Несмотря на то, что до открытия купального сезона было еще недели три, я с удовольствием полез в обжигающе холодную воду. Когда я вернулся на берег, меня ждало полотенце, новая, чистая одежда и чашка горячего чая из термоса.

– В общем так, я сейчас уеду. Ты дождись утра. Тогда только возвращайся в Аксай. Там на улице Мира найдешь бар «Мелиополис». Это в подвале жилого дома. Бар закрыт, но пусть тебя это не смущает. Стучи в дверь, пока тебе не откроют, и ни на что не обращай внимания. Тому, кто тебе откроет, скажешь, что от меня.

Фнорд заставил меня несколько раз повторить эту инструкцию, и только тогда укатил на своей машине. Я остался один, на берегу реки, в холоде и темноте – разводить костер он мне не разрешил.

– — – — – — – — линия отреза – - – - – - – —

Было около полудня, когда я добрался до «Мелиополиса». На толстой железной двери, как и предупреждал Фнорд, красовалась табличка: «ЗАКРЫТО». Судя по запаху, это место давно уже традиционно использовали в качестве туалета.

Следуя инструкции Фнорда, я, что было сил, затарабанил в дверь.

Из подъезда выскочила злобного вида старушенция с мокрой тряпкой в руках.

– Ах ты гандон! – завопила она во всю глотку. – Ты что, сука делаешь! Ты чего туда полез, скотина! Дома, небось, углы не обсыкаешь!

– Чего шумишь, Петровна! – из окна первого этажа высунулся мужик в рваной, посеревшей от плохих порошков майке.

– Да вот, ссыкуна поймала. Стоит, гад, и в дверь тарабанит.

– Да нет, Петровна, это – строитель.

– Так чего тогда он молчит?

Я продолжал стучать в дверь, не обращая на них внимания.

Наконец, дверь открылась.

– Чего тебе? – спросил заспанный небритый субъект лет 30.

– Я от Фнорда.

– Что?

– Меня к вам прислал Фнорд.

– Заходи.

Едва я переступил порог, струя чего-то мерзкого ударила мне в лицо…