– В таком случае, где пожелаете.
– Давайте у меня. Можно было бы и у тебя, но вставать после уроков и возвращаться домой…
– С удовольствием избавлю тебя от этой необходимости.
– Тогда поехали.
Она взяла меня под руку повела к своей машине.
– Наверно, мне надо предупредить водителя, – неуверенно произнес я.
– А отпрашиваться тебе у него не надо?
– Нет, конечно.
– Тогда забудь о нем, или ты предпочитаешь его общество?
– Конечно же нет.
Ее машиной был двухместный спортивный аэромобиль. Этакое идеальное сочетание удобства, изящества и роскоши. Она ловко подняла его вверх и рванула вперед с таким ускорением, что меня вжало в кресло.
– Ловко ты! – восхитился я.
– Предпочитаю рулить собственноручно.
– А я вообще не люблю рулить.
– Лишь бы хватило скорости и маневренности.
– Постараюсь не подвести.
– Если хочешь, пока летим, я могу тебя немного врубить в этикет.
– Конечно хочу.
Аделаида оказалась просто великолепной рассказчицей. В ее версии этикета было столько иронии и остроумных фраз, словно она читала написанный Уайльдом текст.
– Приехали, – сказал она, лихо посадив машину прямо на лужайку возле милого, похожего на сказочный замок принцессы дома. Он был значительно меньше моего, без каких-либо намеков на жилище аристократов былых времен и без лишней помпезности. Он был шикарно простым, и эта его шикарная простота очаровывала на каждом шагу.
– Нравится? – спросила Аделаида, видя в моем взгляде восхищение не только ей.
– Очень, – признался я.
– Я сама его спроектировала. Как и дизайн ландшафта вокруг.
– У тебя талант.
– Я знаю, – без лишней скромности согласилась она.
Аделаида привела меня в небольшую по местным меркам комнату и, усадив на удобнейший диван, спросила.
– Какое вино предпочитаешь?
– То, какое предпочитаешь ты.
– Тогда вот это. Она принесла и поставила на стол рядом с диваном бутылку и 2 бокала. Затем она достала из миниатюрного холодильника тарелку с заплесневелым благородной плесенью сыром и виноград. Затем открыла бутылку и наполнила бокалы.
– Обожаю этот сыр с виноградом, – сказала она, кладя виноградину на ломтик сыра и отправляя в рот.
Я последовал ее примеру. Это сочетание оказалось довольно-таки вкусным, о чем я и сообщил.
– А ты не безнадежен, – ответила она.
– За что выпьем? – спросил я.
– Мы что, на собрании? – съязвила она.
– Предлагаешь не превращать пьянку в дебаты?
– Ты против?
Я был только за. Мы выпили, потом выпили еще. Вино было вкусным и каким-то шальным. Мне захотелось вдруг выкинуть что-нибудь этакое, как в юности или даже в детстве. Но вместо этого я впился губами в губы Аделаиды. В следующую минуту наша одежда уже беспорядочно валялась на полу, а Аделаида ловко скакала, сидя на мне, профессионально пришпоривая меня каблучками своих туфелек. Она обожала доминировать, о чем и дала мне понять уже в первые секунды матча. Я никогда не страдал мужскими комплексами, поэтому легко отдался на милость победительницы, о чем нисколько не пожалел.
Потом был сладкий, глубокий сон и уже ставшее традиционным пробуждение в объятиях усмирителя. На это раз я был свернут в бараний рог и положен лицом на холодный грязный пол. Мне было больно, холодно и нехорошо. Меня мутило, затекшее тело ныло, а сфинктер мочевого пузыря держался из последних сил. Короче говоря, пробуждение было настолько хреновым, что я от всей души выматерился. Ответом мне был писклявый собачий лай, – так обычно лают небольшие собачонки. Затем похожий на воронье карканье женский голос произнес, обращаясь к псине:
– Филечка, солнышко, хочешь сказать, что он проснулся?
– При условии, что это не какой-то дурацкий сон, – ответил я за пса.
– Да ты шутник.
– А что мне еще остается.
– Ладно, пообещай быть паинькой, и Боб тебя отпустит.
– Торжественно клянусь.
– Отпусти, – это уж было сказано усмирителю.
Команда была тут же выполнена, и я смог принять сидячее положение и осмотреться.
Я сидел на бетонном полу в комнате с бетонным полом, стенами и потолком. Из одежды на мне не было ничего, но благодаря тому, что мне было плохо, мне было не до стеснений. Посреди комнаты с потолка свисала лампочка. Окон в комнате не было, а напротив меня была железная, покрашенная коричневой краской дверь. Между мной и дверью стоял стол и два складных стула, какие обычно возят с собой на рыбалку любители поскучать с удочкой в руках. На столе лежал клубок ниток для вязания (не знаю, как это правильно называется) с дюжиной воткнутых в него металлических спиц.
На стульях сидели мужчина и женщина. На руках у женщины восседал пекинес и недоверчиво смотрел на меня. У него на морде словно было написано: «знаю я вас таких». Мужчина выглядел обычным небогатым алкашом. Было ему около 50. Торчащие во все стороны седые волосы, небритое лицо, бегающие глаза. Одет в джинсы, шлепанцы и застиранную футболку. Судя по всему, он был здесь для мебели, и роль первой скрипки принадлежала даме. Она выглядела так, словно сидевший у нее на руках пекинес ее и родил. Смотрела она на меня с таким же выражением лица, что и пес.
– Мы пригласили тебя сюда для того, чтобы ты кое-что нам рассказал. И если мне не понравится твой рассказ, спицы из этого клубка, – она взяла в руки клубок с пряжей, – точно также будут торчать из твоей мошонки. Ты меня понял?
– Более чем.