Прекрасный белый снег

Тут мужики, переглянувшись, разом поднялись и обступили с двух сторон его каталочку.

– Живой, как видите, проснулся… – сник он сразу же, – И всё-то, парни, вам известно… Тут чего у вас, своя разведка?

– Ну а то… Разводка, дяденька… Тебя как звать-то, не подскажешь? – вновь оскалившись – щербатым ртом, тот ухмыльнулся беззастенчиво.

– Вениамин, а можно Веня, – полушёпотом он тихо выдавил в ответ, – а в пацанах ещё, ну в первых классах, Витамином был, по-первости.

– А ты, похоже, Витамин, по нашим сведениям, чуть не зажмурился вчера. Вот так-то, дяденька. Разведка наша доложила… Так что, дяденька, как говорится, с днём рожденья! Со свиданьицем! С тебя полбанки, ты согласен? – и, осклабившись, на всякий случай уточнил: – поллитра каждому, чтобы не шастать за добавкой, как ошпаренный, – и протянул свою ладонь: – у нас тут, знаете, култур-мултур, как в Ереване выражаются. Будем знакомы: Константин. А можешь Костиком, или Костяном называть, да хоть Костянычем, у нас тут всё без церемоний.

Чуть расслабившись, Веня кивнул и подал руку собеседнику. Ладонь Костяна оказалась, к удивлению, большой и крепкой, и достаточно увесистой, для невеликого такого, показалось бы, не богатырского сложения товарища…

– Тогда и я без церемоний, просто Веничка, – он улыбнулся неуверенно пока ещё: – давай, Костян, готовь посуду ближе к вечеру! Сегодня что-нибудь придумаем, по-всякому… – настрой у Вени стал расти, и неожиданно, вдруг появилось боевое вдохновение…

Наутро Светка поднялась разбитой начисто. Седое небо за деревьями и крышами глядело хмуро из окна над подоконником, как будто тоже захотело с ней поплакать вдруг и точно также не смогло. «Ну на работу хоть, – она вздохнула тяжело, – не надо, слава те… моих до вечера не будет, Бог помиловал. Ещё Катюхе позвонить бы, не поймёшь теперь, когда доеду и доеду ли до вечера, и что там дальше… И Марусенку проветрить бы».

Она легонько потрепала по загривочку такую верную, испытанную временем, чем-то слегка напоминающую издали батон варёной колбасы, и ей неведомой, не поддающейся никоему анализу, смешной породы, с умилительно виляющим, хвостом, колечком, рыжевато-белым носиком и изумлёнными глазёнками воробушка, свою давнишнюю и верную любимицу:

– Ну что, Машуля? Прогуляемся маленечко?

В ответ Маруся, наклонив немного голову, приподняла хозяйке ухо: я, мол, слушаю.

– Сегодня я с тобой гуляю. Нет, Марусенька, сегодня Веньки, – сообщила она горестно своей подруге.

Та вздохнула озабоченно, и, встав хозяйке на колени, неуверенно, лизнула коротко в лицо: да понимаю я, сама всё вижу, ну чего тут непонятного?

Она включила небольшой, пузатый чайничек, умылась наскоро, присела на минуточку. Постель сегодня застилать ей было лень уже, не до постели было как-то, не до про?стыней, да и на самом деле, не для ко?го вроде бы. Чистюля жуткий, её Веничка безбашенный, с невероятной педантичностью, как в армии, стелил постель, взбивал подушки и подравнивал, даже такие незначительные мелочи, как эта мятая постель, её любимого невероятно раздражала. Он без устали мыл сковородки эти вечные, кастрюлечки; как вообще в нём уживались столь различные, несовместимые настолько его качества, как этот нудный педантизм и это вечное, его по жизни раздолбайство абсолютное, казалось ей неразрешимым уравнением. Её же мелочи подобные не трогали, казались ей по барабану. Так ли, эдак ли, её любимого сегодня дома не было, и улыбнуться за их утренние нежности тем утром Светке оказалось просто некому. «Ну хоть прибралась тут вчера, не поленилась хоть, – вздохнула Светка, – на сегодня не оставила…»

Бригада скорой прошлой ночью, прямо сразу же, буквально сходу всё заляпала ноябрьской, размокшей грязью. Бестолковыми вопросами её, по счастью, не терзали и не мучили, и без того всё было ясно. Что тут спрашивать? Бутылка джина на столе, пустая баночка… и это тело на диване. Вроде ясно всё…

– Где раздобыли-то такое, не в аптеке же? – дежурный врач бригады скорой, хмурый дяденька, взглянув на банку, недоверчиво насупился, – ну да чего уж там, сейчас нам не до этого, – проверил пульс, приподнял веки и спросил её: – и что, давно он так лежит? Очнитесь, девушка! Вы меня слышите, давно он так?

– Не знаю я, – тихонько всхлипнула она, – не помню точно я… – Я что-то в комнате смотрела, захожу сюда, а он лежит. Я в неотложку, прямо сразу же. Ну повезло хоть, дозвонилась…

– Так. Понятно всё, – он быстро глянул на часы, – тогда, наверное, не так давно. Ну хорошо, тогда работаем, – он обернулся ко второму: – нашатырь ему, адреналина, полкуба давай, наверное… и зонд готовь для промывания. Поехали… А мы давайте-ка пока, – взглянул на Светика, – заполним с вами документы. Вы, простите уж, сама-то, кем ему приходитесь? Не скажете?

– Женой, гражданской, – прошептала она тягостно, вздохнула горько и отчаянно добавила: – женой пока ещё, супругой, понимаете?

– Вы успокойтесь, дорогуша, соберитесь вы! – взглянул он строго на неё, – давайте, милочка, возьмите в руки-то себя! Придите в чувство вы! Слезами горю не поможешь, уверяю вас!

И этот голос, колокольными раскатами, проплыл у Светки в голове: «Давайте, милочка… слезами горю не поможешь…»

– Вот что, милая, вас как зовут?

– Светлана, – всхлипнула в ответ она.

– Поймите, Света, чем скорее мы управимся, тем будет лучше для него. Надеюсь, поняли?

Ей на минуту показалось, будто всё это совсем не с ними происходит, а в мучительном, каком-то жутком полубреде, полусне уже. Она заполнила какое-то «Согласие», теперь уже не понимала, что… о чём это… и принесла высокий таз, а после этого, они все вместе, сразу принялись за Веничку. Адреналин и нашатырь уже сработали: он приоткрыл свои глаза, натужно сморщился и что-то мыкнул, неразборчиво и тягостно.

– Ну что, неплохо! Понемногу просыпаемся! – отметил доктор с очевидным удовольствием; раздвинул зубы, надавив ему как следует, тугими пальцами на щёки между дёснами, просунул в горло тонкий шланг, и они сразу же – в него набулькали воды.

– Теперь послушайте, – сказал он ей, – сейчас мы вместе, аккуратненько, его поставим на диван, да не пугайтесь вы, на четвереньки, а затем, алё… вы слышите? Вы ещё здесь? Ау, очнитесь уже, Светочка! Затем вы вызовите рвоту. Понимаете?

«Да уже вызвала, похоже…», – всхлипнув горестно, вздохнула Светка.

– Ну и как же мне, по-вашему, всё это сделать? Он же спит… Вы не подскажете? – она взглянула озадаченно на доктора. – Самой тут разве что нагадить…

– Вот что, милая, нам не до шуток тут, надеюсь понимаете? – он ей нахмурился в ответ, – вы что, не слышите? Два пальца в рот, чуть-чуть поглубже. Ну, вы поняли? Подвиньте стол и таз поставьте свой, пожалуйста. Ещё минуточку… и руки покажите мне, – он посмотрел на её пальцы. – Вот что, милочка, обрежьте ногти-ка, пожалуй. Поспешите вы! Давайте, Светочка, скорее…

Полуспящего, что-то мычащего как пьяная бычарина, они поставили его каким-то образом на четвереньки, оперев на подлокотнике, она присела в ожидании на корточки.

– Пониже, Светочка, пониже, не стесняйтесь вы, – вздохнул ей доктор, так не выйдет! Да присядьте вы! Пониже, Света! Вы не слышите? Ну что же вы, не понимаете меня? Пониже, милая!

Она присела на колено, доктор заново раздвинул рот ему.

– Да встаньте вы пониже чуть! Вы что, не видите? Ну вы же так не справитесь!

И Светка встала на колени. В тихой панике, впервые в жизни, словно в церкви под распятием, она склонилась перед этим умирающим, мычащим что-то неразборчиво и тягостно, таким родным и абсолютно безответственным, таким любимым раздолбаем и упрямицей, теперь, казалось, уходящему навек уже, в буквальном смысле на глазах, и слёзы сразу же, потоком хлынули из глаз. Она просунула свою ладошку ему в рот и нерешительно толкнула вглубь над языком. По телу Венички вдруг пробежала злая дрожь, живот натужился и заходил крутой волной; в одно мгновение он весь, от пяток до макушки содрогнулся вдруг, и, заливая всё вокруг седой испариной, наружу хлынула кипящими потоками его смертельная вода. Буквально сразу же, в одну секунду он очнулся окончательно, глаза катнулись из орбит, с глухими стонами он изрыгал из чрева целые фонтанищи своей убийственной отравы. Светка заново вжимала в рот ему ладонь, в который раз уже, пока конвульсии не стихли окончательно и не исчезли наконец.

– Ну всё! Достаточно! Великолепная работа! – доктор, кажется, был ей доволен. – Уголь в доме хоть имеется? – он посмотрел на измочаленного Светика, – вы что-то бледная совсем. А то давайте-ка, – он указал ей на «Бифитер», – пару капелек, грамм пятьдесят не помешает, я так думаю. А то и вас тут… не пришлось бы нам откачивать… И уголь, уголь если есть, давайте сразу же!

Ещё дрожащими от ужаса ладонями, она, плеская, налила и сразу выпила. Натужно сморщившись, вдруг судорожно вздрогнула и посмотрела озадаченно на доктора:

– Сейчас… Есть уголь, есть, конечно. Сколько надо-то?

– Таблеток восемь в самый раз, – взглянув на Веничку, ответил тот, – кило под семьдесят, я думаю, в нём наберётся. Как вы думаете, Светочка? Плечищи, гляньте вон, какие! Сами видите…

Они со Светкой усадили его заново, доктор ещё раз объяснил ей всё в подробностях, оставил адрес и дежурный номер клиники, и наконец, уже не спящего, казалось бы, хотя пока и не очнувшегося Веничку, спустили в лифте, пристегнув его к носилочкам, и уложили на кушетку скорой помощи. Второй помощник сел напротив, доктор – сразу же – залез к водителю, вперёд, а ей, бессовестно… и беспардонно отказали в этой мелочи – доехать с ними до больницы, присмотреть за ним. И они просто увезли его, уехали. Она стояла на снегу и тихо плакала. Опять одна, в холодном этом, зимнем сумраке…

И вспомнив снова эти жуткие события, она протяжно застонала, горько выдохнув, и закачалась на диване в безысходности. Ей захотелось чуть поплакать, просто горестно, опять проплакаться немного в одиночестве. «Ну вот за что, – глотая слёзы она всхлипнула, – за что мне это наказание? За что он так? Люблю же, правда! Ну люблю же ведь, балбесину! Ну вот за что он так со мной? За что, действительно?!»

Глава третья

Бухнуть, однако же, в дурдоме этим вечером больным душой не удалось. Вполне естественно: тут вам не Портленд, так сказать, не до веселья тут, тут не безумная, прогнившая Америка. Вот только Веня, наш герой, так и не понял ведь, куда попал, куда нелёгкая забросила, на этот раз. Так что, вернёмся-ка, пожалуй что, мы с вами к шизикам в палату, поглядим ещё, что там у нас произойдет. Не возражаете?

– Тогда и я без церемоний, просто Веничка, – он улыбнулся, недоверчиво пока ещё, столь неожиданному, новому товарищу, – давай, Костян, готовь посуду ближе к вечеру! Сегодня что-нибудь придумаем, по-всякому…

– Ага! Посуду… Разбежался… – ухмыльнулся тот, уже скорей на автомате, чуть растерянно, ведь сам зачем-то и затеял вроде шуточный, дурацкий этот разговор с ещё не знающим, куда попал, где оказался неожиданно, очередным самоубийцей, неудачником, Незнайкой этим на Луне. Контрольным выстрелом в его глазах сверкнула искорка безумия, однако тут же и погасла. Он осклабился: – ты, Веня, глянь-ка, посмотри вокруг внимательно. Давай, приятель, погляди…

Он чуть припо?днялся, повёл глазами неуверенно, однако же, чего-то нового и страшного совсем уже, так ничего и не нашёл. Кровати, тумбочки, обыкновенная палата, сетка только вот, за ней решётка… «В самом деле, странно всё это, – подумал Веничка, – и что бы это значило?»

– Смотри, смотри, Вениаминчик, не стесняйся ты! – заметил сразу Константин его сомнения, – как, не смущает ничего? Вот эта сеточка… и небо в клетку за окном. Надеюсь, нравится? Вам ни о чём не говорит?[4 - Здесь автор намекает на сцену из знаменитого романа Кена Кизи «Пролетая над кукушкиным гнездом». Действие разворачивается в психиатрической больнице. В одной из финальных сцен романа пациенты устраивают грандиозную попойку прямо в отделении. Больница находится в пригородах Портленда.]

А он, действительно, уже занервничал слегка. Хотя, казалось бы, чего тут нервничать теперь? Ну сетка, дальше что? Ну пусть решётка… Так ведь давеча, вчера ещё, прощаться с жизнью собирался. Как по-вашему, иди попробуй, напугай-ка суицидника какой-то сеткой на окне! И всё же Веничке вдруг стало вновь не по себе. Настолько гадко всё, безмозгло вышло, это глупое решение, всё одним махом и закончить, тем не менее, оставить тайную, последнюю лазеечку, не прыгнуть птицей из окна, какой-то гадости, снотворной дури наглотаться. Омерзительно…

«Как у Высоцкого, – он вспомнил неожиданно, – не умереть, уснуть всего-то лишь.» Действительно, ведь не хотел он умирать по-настоящему, решил попробовать, балбес, по пьяной лавочке. Ну и попробовал… Вот только и успел ещё, что джина с тоником бабахнуть, на прощание, да сигареткой затянуться, напоследок уж, как тут реальность поплыла куда-то сразу же, а сил подняться и исправить положение уже совсем не оставалось, просто не было. «Какая гадость, – думал он, – а как же Светка-то? Его, придурка, хоронить любимой женщине. А как же мама? А к примеру, если выживет, но инвалидом, или овощем беспомощным? И Вене снова стало стыдно. «Не придурок ли? – подумал он, – ну как ты мог такое выкинуть?» Он вдруг увидел дорогую свою женщину, в немых и горестных слезах, у скорой помощи, представил горькие, тупые объяснения: «Он потерял большие деньги, мы поссорились». «Какой кошмар, – подумал он, – какой позорище!» И Вене снова захотелось просто спрятаться, опять накрыться с головой, забывшись начисто, уйти отсюда, пусть на несколько коротеньких, успокоительных минут.

– Похоже, дяденька, уже просёк чего-то, вижу призадумался, – услышал он знакомый голос, – или спит опять? Давай, подъём уже, братан, хорош печалиться, – тот потрепал его слегка, – успеешь выспаться!