Комфорт проживания и самосотворение

Агасфер, приняв свое естество, помылся и все остальное проделал. Сейчас он лежал на кровати, вытянув спину, и жевал припрятанное печенье. За свое долгое бродяжничество по странам он, однажды запуганный, а потом предавший за кусок и комфорт, много что исполнил. Он приходил в людском обличии к страждущим власти, делал их королями и восславлял, а потом развенчивал и выгонял на смерть и осмеяние. Его посылали туда, где просили помощи у Сатаны, а таких было много во все века. Совместно с Сатаной он творил узурпаторов и тиранов, лжецеркви и продажных пророков. Много просвещенных лжесвятых были слеплены по лекалам Сатаны. Он писал сценарий для демократических выборов, когда тот самый демос рвал глотки, выбирая первого из равных, а на самом деле надевал себе на шею, как хомут, вождя, который становился бессмертным тираном, больным манией величия. Но Агасферу были любы более тонкие комбинации, когда те, выбранные однажды, обожравшиеся, сами плутовали, похваливая и подкармливая обслуживающую их власть. Нет ничего омерзительнее интеллектуалов, обслуживающих власть. Они пишут оды, снимают кино и вопят из телевизоров, за это их провозглашают элитой того самого народа. У Сатаны для такой «элиты» приготовлены особые номера в его хозяйстве. За свои долгие годы Агасфер видел много неверующих в Бога, но у тех людей, что мало отличались от чертей и демонов, был шанс покаяться, у нечисти же такого шанса не было, ибо покаяние может быть только при жизни. Агасфер же жил, и у него был шанс. Хотя он и привык к такому бытию, но стал все чаще задумываться о том, что придется еще раз встретиться с тем, кого в тот апрельский день он гнал от своего порога.

***

Таких салонов было два. Тот, в который они приехали, был для женолюбов, а совсем недалеко был такой же для мужелюбов. Разделял их безголовый монумент – Абасс. Он был черный, давно прокопченный запахами дыма и жареного мяса, которое жарилось как с западной, так и с восточной сторон.

Среди большого зала, заставленного столами, стояла большая жаровня. Рядом, на тех же размеров столе лежала туша свиньи, блестя желтой шкурой и жареными складками. У всего этого, с двумя ножами размером с мечи ратников, прицеливался повар – личность колоритная и всеми здесь уважаемая. Вида он был уникального для своей специальности: тщедушное, сильно волосатое тело с впалым до позвоночника животом было лишь на бедрах украшено повязкой из грязной мешковины со свисающими до колен нитками – оборвышами. Цвета он был прокопченного, кучерявый, нос сморщенный, глаза черные и маленькие. А если он осклаблялся, то были видны очень крупные зубы цвета ископаемых костей, еще и торчащие вперед. На пальцах, также обросших шерстью, были длинные, заостренные ногти. Хватка такими пальцами явно была смертельной. Он был с кухни Вельзевула, и звали его Зуд. Пьяные, обожранные гости если и лезли к нему целоваться, то он был явно не против, при этом еще хрюкал и гримасничал.

До массажа решили испить под холодненькое для разминки. А холодненькая «Прелюдия» и нарезка рульки были прямо к месту. Горячее здесь всегда ждали, Зуд кидал на жаровню здоровенные куски, которые мастерски, в один удар, отсекал от туши. Пламя вырывалось из-под жаровни, что там горело, было неизвестно, но жаровня была очень жгучей, и на этом жару шипело и плавилось фирменное блюдо этого заведения. Вовчи?ка утянули в номера. Сла?в остался один на один с «Прелюдией», надо было чуть набраться, он как-то с опаской относился к тем размерам, что так возбуждали его могучего и неутомимого друга Вовчи?ка. Пару раз замахнул, потом пришла щупленькая девочка и повела его в помещение, уложила на кровать, предварительно раздев, потрогала пальчиком потенцию, и как-то по- старчески шаркая ногами, ушла. И тут из-за ширмы явились девы, огромные, одна в костюме римского гладиатора времен Нерона, а вторая с топором, одетая палачом Средневековой Европы. Вечер обещал быть томным.

***

И велено было Харону возвернуть поэта Алкея, который тенью бродил в Лимбе. Он был призван хозяином в помощь сочинителю, который впал в пророчество и колдовство. Много чего тот сочинитель занес в мир людей. Не всем же было креститься: кто-то должен был чертыхаться, плеваться и стучать по дереву. Он принес свои праздники, свои приветствия и свои приметы – все то, что гнало людей мелким шагом в ад. Это когда Прощеное воскресенье превращали в пьяную Масленицу, а покойников на кладбище поминали Пасхальными яйцами. Анашу употребляли в пост, потому что она растительного происхождения, а нечистоты с себя смывали не молитвой Спасителю, а омываниями на Купала, и в том хаосе и совокуплялись. Взяв за основу Евангелиевскую весть, корректировали ее языческими обрядами. Троицу, символизирующую единство Бога, называли «русальной неделей» и общались с мифическими существами. Рождество Христово же стало святками, с нарядами животных и чудовищ при гаданиях на свечах. Сатана кормился от тех, кто отверг весть о Спасителе, или от предавших его и даже не знавших о своем предательстве.

***

Сколько прошло времени, много или мало, неведомо было голому Сла?ву. Его удовлетворяли двумя руками и шестью другими отрадными местами, и сие только что закончилось. Огромные тела, подобрав латы и оружие, покачивая бедрами, растворились в туманной пелене. Явилась та же девочка, опять же пальчиком потрогала потенцию, одела и проводила в мастерскую повара Зуда. Он подбежал с лопатой, на которой шипел кусок мяса. Столы были заполнены, народу было много, но Зуд везде успевал, благо верткий был как черт. Удовлетворенных было видно, они обжирались с удвоенной силой, а Зуд уже закидывал на жаровню куски от новой свиной туши. Сла?в рвал зубами куски горячего мяса, прожевывал, перемежая проглот с водкой. Вовчи?к, сидевший напротив, похоже, был переполнен и икал. В головах уже складывалась мозаика дальнейшего времяпровождения.

***

В творениях того поэта Агасфер тоже участвовал, но, как бы в подмастерьях. Был он и в создании мест проживания людей: мавзолеев-гробниц, оккультных сооружений человеческих жертвоприношений. Они возводились и служили фактором подавления христианского сознания. Лежащие в них новые фараоны использовались для оккультных нужд. Та гробница, с которой Антихрист должен был заявить о себе, была выполнена в виде пирамидального Зиккурата – сооружения Древней Вавилонии. Пока его проектировали и сотворяли, Агасфер, по велению демонов, был очень близок с Янкелем Гершелем, и все было исполнено согласно демонским проектам и предписаниям. Иногда Агасфер был рядом с ним, а иногда – и самим Янкелем Гершелем, и еще Янкелем, только Розенфильдом. В XIII веке для приговоренного к смерти монаха он за ночь на шестнадцати ослиных шкурах написал «Кодекс Гигас», но потом вернулся, чтобы вырвать из текста восемь самых главных страниц с изображениями хозяина. Всегда было просто с атеистами, которые были уверены, что произошли от обезьян, а потом начали изворачиваться и говорить только об общих с обезьянами предках. Странно, но никто не хотел идти от обратного и увидеть, кто произошел от человека. Чей человек прародитель? Кто является лучшей биологической моделью человека и, социально-культурно, очень даже сходной? Кто имеет те же проблемы, что и люди: лень, обжорство и чрезмерное стремление к комфорту – свиньи. Ни одна обезьяна не превратится в человека, но очень многие «человеки» превращаются в свиней, только последняя стадия этого оформления происходит не в мире людей, а в стаде сатанинском. И только вершина физиологического совершенства – кисти и стопы, еще долго не будут меняться. Большая их часть шла в пищу чертям. Сравните свинью и черта – найдете много общего. Так вот и раскручивалась на этой земле эволюция. Все на этой земле от человека, включая обезьян. Только человек от Бога. С рождения Он дает людям лица, всегда разные, но все человеческие. Если кто-то наживает себе рыло, тому Бог и судья. Один творец дает человеку лицо, другой сотворяет рыло, и это делает вовсе не дьявол, а сам человек – творец своей жизни. Создали они науку и прозвучали: научный дарвинизм, научный коммунизм и даже научный атеизм. Потом стали навязывать это всему миру. Господь ждал покаяния, с надеждой всматриваясь в человеческие лица, а те уже обрастали свиной кожей. Тот, отдавший на смерть своего любимого сына в искупление грехов человеческих, надеялся, что та жертва была не напрасной.

***

Сла?в что-то сильно забалдел, только, прикрыв глаза, развалился в кресле, как почувствовал на лице что-то не то смрадное, не то ароматное, щекочущее дыхание. Это был Зуд с явным намерением поцеловаться, его сморщенный нос был в сантиметре от лица Сла?ва, а на голове вроде как рожки, такие симметричные и ровные. Сла?в с ним сладко чмокнулся, тот налил, чокнулись, выпили и зажевали поджаренным хвостом.

Вокруг хохот, хрюканье и улюлюканье, причудливые очертания. У сидевшего напротив Вовчи?ка лысина пошла складками, уши выросли и заострились, а от уха до уха был какой-то оскал, вроде как доброжелательный. Сла?в потряс головой и к нему пробился голос Вовчи?ка, тот излагал дальнейшую программу на сегодня. У него явно был ген Колумба, когда постоянно не хватает приключений. У жаровни зыркал глазами Зуд: он точно знал, что эти братцы будут в гостях у стража Цербера, где все чревоугодники разлагаются под дождем.

Куда поехали, Сла?в не понимал, но велел остановиться в нужном месте, он был обязан выполнить гражданский долг и отжаловался на «Боже мой». Опять тут народу было полно, все про свое орали. Пройдут минуты, и соседа уже будут колоть нужными уколами, наденут на голову мешок и будут вкладывать туда правильные мысли и образы, а если не получится – утилизируют. Жалобщику от этого должно быть злорадно и хорошо. Отказываться от человеческого было легко и сытно. После поцелуя с Зудом появилась легкость, как будто алкоголь улетучился, освобождая место для новых возлияний, потенция настойчиво стучала, да и пожрать уже хотелось.

***

Агасфер стоял на маленьком пустыре в окружении четырех рыжих волков. Они постоянно обнюхивали его и ухмылялись. Видимо, когда замывал свою голубую чашку, плеснул на штаны. Когда-то, очень давно, на этом месте был маленький скверик, тогда еще были деревья под названием липы. На этом месте стоял человек из камня, отрекшийся от всего, им же содеянного. Он был отчужден и надломлен. Это был тот человек, которому Агасфер рассказывал, а тот рассказывал уже другим. Он с поразительной точностью описал свою собственную кончину. Тот, кто в приступе ярости кинет в огонь свою главную книгу, отрекшись от своего попечителя. Однако, отрекшись, он сам не сможет больше жить, заморив себя голодом, как Дионисий, но, к счастью для себя, он не знал, что рукописи не горят.

Агасфер пнул самого навязчивого волка и пошел с пустыря. Да, то был настоящий писатель с хорошей интуицией и фантазией. Только ни один, даже самый хороший писатель не смог бы нафантазировать то, что происходило сейчас, и что эта земля должна вскорости изрыгнуть. А в общем, он не единожды сталкивался с пытающимися отречься. Когда старик отказался о своей теории происхождения человека, пришлось много потрудиться, чтобы его заявление выдать за фейк, а требования исповедаться и причаститься на смертном одре – за приступ безумия. Агасфер шел к себе домой, где у него были продукты, которые он ел. Надо было постепенно готовиться к встрече будущей Антидевы, она-то прибудет в полном человеческом облике, и другого варианта, кроме как жить у него, не было в этой огромной агломерации с сегодняшним режимом. Он ее ни разу не видел, только слышал голос из телефона, но ясно понимал, что это наследница колена Данова, еще в те времена былинные отвергшего Бога. Он считал, что внешне она должна соответствовать имени безбожной шлюхи. Демоны могли обретать женскую внешность и какое-то время в ней находиться, это были инкубы. Вот с такой сущностью его подопечный и провалялся три дня в кровати. Коту-Агасферу все виделось как есть, и его аж выворачивало, когда этот придурок лез с поцелуями к рогатому и горбатому чудовищу – демону Эйшет. Та вставала ночью и жрала эти консервы. У каждого, точно, свой комфорт проживания.

***

Сла?в как-то сразу почувствовал себя состоявшимся и способным на многое; если он не совсем в гавани, то уже подплывает. Вот что значит облобызаться с кем надо и когда надо. Теперь покойников забирают и куда-то увозят, а когда-то их заколачивали в ящики и зарывали во множественном присутствии, пели грустные песни и, думая, что те просто уснули, пили, чтобы те спали спокойно. Вовчи?к вез его в клуб, где сексом занимались в таких ящиках – гробах; те, кто бывал там, очень хвалили. Называлось это место очень сексуально «Любовь до гроба». Клуб был в оригинальной архитектуре – в виде пятиконечной звезды, в центре зал-ресторация под затуманенным куполом, а в пяти боковых отсеках – номера, в которых на подмостках стояли черные гробы с красотками внутри. Народу было много, много было и дам – любительниц горячих и мокрых мест красавиц, женолюбы были обоих полов, как, в общем-то, и везде. Интрига заключалась в том, что девиц сразу и не видишь, они лежат в закрытых гробах, а как крышки откроешь, тут и познакомишься и сам решишь с какой начинать. Совсем недавно Сла?в отказался быть седьмым, а тут уже будет сто седьмым, но его это уже не особо трогало.

Им принесли номерки на очередь и усадили за стол, вроде как ужинать, а ужин был что надо: на холодное мозги и кабаньи яйца, а на горячее – бифштекс с кровью и желудок фаршированный. Играли очень современные симфонии на актуальные темы, и все было высший класс. Вовчи?к наливал, руку не меняли. Бифштекс был очень кровяной, кровь пузырилась, капала на пальцы и текла по подбородку. Вовчи?к опять заюзил, ему опять надо было большую, он позвал распорядительницу и попросил присмотреть такую среди гостей в зале. Она недолго отсутствовала и пришла с новостью, что такая есть, но она в компании, однако может дать быстро в подсобке, правда будет еще и ее сожитель. Вовчи?к в подсобке и с сожителем не захотел, решил дождаться очереди, подумав, что в гробу будет лучше, чем в подсобке.

Распорядительница подбежала с извинениями, что они долго ждут, но если есть желание разрядиться по-легкому, то пожалуйста. Вовчи?ка очередь была первее, и он ушел быстрым и бодрым шагом. Недолго – и Сла?ва пригласили. Он зашел в предбанник и разделся. За шторой было сумрачное помещение в виде вытянутого клина, задрапированного в черное и подсвеченное снизу, достаточно прохладное. В центре на постаменте стоял черный, с блестящими боками гроб. По обе стороны от него стояли два таких же. Сла?в решил начать с левого крайнего. Он отодвинул крышку и откинул ее на помост, в перевернутом состоянии крышка смотрелась очень колоритно, переливаясь белыми шелковыми рюшами и красным подбоем. Там на животе лежала голая барышня, она сразу же приподнялась на коленки, задорно виляя попкой. Только коленями проскальзывала на подстилке, на вытекающих испражнениях гостей-очередников, то же самое было и в правом гробу, только барышня была помельче и проскальзывала более очевидно. А в том, что в центре, барышня лежала на спине, и как только Сла?в открыл крышку, раскинула ляжки по бокам гроба. У нее тоже вытекало и хлюпало под жопой. С нее он и начал, довольно ловко занырнув. Из соседних гробов торчали поросячьи попки и даже, казалось, виляли хвостиками – крючочками. Сла?в и под те хвостики занырнул.

Вовчи?к уже был за столом. С ним сидела барышня, конечно, не Мамо?нт, но тоже видная, и уговаривала того на подсобку, ведь они с сожителем уже возбудились, а он тоже очень ласковый. Вовчи?к обещал подойти, и та, раскачивая прелестями, удалилась. Выпили, закусили мозгами. Вокруг все визжало и хрюкало, и даже запах появился особый – свиной щетины.

***

У бродящего по свету Агасфера было много встреч и общения с властителями дум. Он хорошо помнил того пасынка ирландского посланника, который присягнул Сатане за вечную память о своей персоне. Ему сказали, что поэта вспомнят, и его тоже вспомнят, и он купился. Он пришел соблазнить жену и мимоходом убил поэта. Другой любимец муз воспел того, кто «как Сфинкс передо мной, потрясший шар земной». Воспел, и тем самым подписал договор, а потом начал пить и зло огрызаться. Но белая горячка открыла дорогу тому, кто и пришел. И поэт взамен попросил с собой в дорогу тех, кто его любил. Было исполнено. Одна сама лишила себя жизни на могиле, вторая удавилась, а третью пуля нашла в подворотне. Ну а черный человек был не черный, а грязный, и это был тот демон, которого он сам пригласил в белой горячке.

Той, что с именем Божьей Матери, очень искусно и долго помогали, пока она свое хрупкое женское тело гения не пристроила в петлю. И все это было не от сатанинской силы. Это делали никчемные и завистливые людишки, в их числе и та самая красная армянка, которая обслуживала безбожную власть и собрала все премии и ордена режима. Умирающей в ссылке от голода и просившейся хотя бы в посудомойки женщине она ответила, что даже такую работу той доверить нельзя. Это все была не та нечисть, это была нечисть человеческая, которой на земле, возможно, больше, чем в аду. Одна надежда, что Сатана их всех подберет и пристроит, благо, у него еще много кабинетов. А у той, с именем Матери Божьей, и могилки на этой земле не осталось.

Были еще более завистливые правители, готовые погасить все звезды и солнце в небесах, чтобы в одиночестве воссиять. Но имеет пределы терпения сотворивший жизнь. Разве из рук Агасфера первый раз угостился морфием тот, кому был дан дар пророка? Угостился он, пытаясь сотворить себе комфорт проживания, по примеру Лондона и Фрейда; значит, знал, что в конце этого комфорта. Это потом ему уже станет все равно, кто придет к нему, лишь бы с угощением. Ангелы уже говорили с ним только злыми голосами, а черти строили рожи, моргали и казались своими. Он был уверен, что ему есть чем оправдаться, когда оправданий на самом деле не существует. Сотворяя любовь к себе, а затем разрушая ее, сам придешь к Сатане и поклонишься. С поэтами всегда кто-то есть рядом, муза редко приходит одна, и бывает, она уходит, а кто пришел с ней – остается. Ему не надо вступать с тем, кто остался, в спор, надо только молиться, ибо спор всегда будет проигран.

***

Еще хотелось куража, поехали к Петровне?, а там, на диване в кают- компании, то есть в распивочной, в жарких объятиях лизались два мужелюба. Петровна? просто сказала, что денег у тех никогда не бывает, и она из доброты пускает их на диван пообниматься. На улице-то уже холодно. Те быстренько позастегивали штаны и исчезли. Вовчи?к традиционно стал обвинять ее в непрофессионализме, но та плохо реагировала, ибо по какой-то причине была не очень пьяная, верно потому и грустная. Разлили. И тут она, даже не пригубив, начала излагать свою тоску. Оказывается, вчера на нее слепили жалобу, да еще и коллективную, что хуже вдвойне. Жалобщики были не ее постоянники, а какие-то залетные придурки: их было трое мужиков и одна баба. Как они сразу заявили, все они с разной ориентацией, а ей-то какая разница, так она, дура, с ними еще бухать начала. Те присадили ее с хорошей закуской, та и расчувствовалась. Потом баба и двое мужиков пошли в комнату, а один остался. Тут-то все и началось. Здоровенный такой, крепко подпивший, сказал Петровне?, что у него пристрастие к животным, он занимается скотоложством. И что оказалось? Петровна? все же выпила, почесав подбородок, поросший редкими, но крепкими волосами, продолжила. Тот сказал, что она напоминает ему какое-то животное, и он хочет ее в зад. Петровна? начала брыкаться, и те ее обжаловали, обвинив в отказе, а это было серьезным нарушением устоев и правил сегодняшнего общежития. Петровна? очень боялась, что ее выгонят с работы, завтра вызывают объявить решение. Вариантов было два: или выгонят, что было более вероятно, или дадут именную коробку, которую она должна будет принести полную через два дня. А где она возьмет?

– Может, тогда вы поможете? – обратилась она к Вовчи?ку. Тот как-то забуксовал, Сла?в его спас, высказался, что подумают над этой проблемой. И вдруг решение пришло к Вовчи?ку: он вспомнил, что у него есть должник, он его пришлет к ней на кухню, пусть она его и доит два дня, хорошо кормит, может и получится. Петровна? подбодрилась, сказала:

– Хорошие вы, – и пошла звонить по досугу. В этот раз у Сла?ва получилось хорошо, с длинной и жопастой. Та, как ударник труда, махала ляжками, подкидывая толстую похотливую задницу. Ее звали Магда?, она очень хотела стать заметной в профессии. Когда уходили, Сла?в подарил идею обратить внимание на мужелюбов:

– Пусть доят друг друга, коль пускаешь бесплатно.

Петровна? еще взбодрилась, и все потекло в комфортном русле.

***

Были и титаны, то был не уровень Агасфера, но и на тех уровнях не все удавалось. Тот великий испанец после пяти лет рабства напишет роман о сумасшедшем путешественнике, где единственным средством побороть любовь было бежать от нее. За несколько дней до своей смерти он постригся в монахи. Смерть его случилась во второй весенний месяц, а на следующий день, в свой день рождения, к нему присоединится великий англичанин и великий драматург. И еще был тот, кто знал, что каждый из нас предан кому-то или кем-то, и, если ему кто-то возьмется доказать, что истина не во Христе, и докажет это, он останется с Христом. Он писал о скотстве и сладострастии бесов, но те бесы жили среди нас, об изнасиловании девятилетней девочки и о ее самоповешении. Хоть он сам был сладострастен и азартен, но для Сатаны он был мало досягаем. Попросил не удерживать и умер в тот же день. А великий русский Лев, который лев-вегетарианец? Христос его любил, это был нравственный авторитет огромного народа, жившего в рабстве. Своими произведениями он уничтожил фундаменты своего же сословия, политическую систему самодержавия и патриархального православия. По его смерти церковь извивалась ужом в попытках пристроиться к великой личности и самим в том величии не потеряться. И люди стояли у его погребения на коленях, склонив головы, и тихо пели. И не было тут духа церковного, а был дух великой любви. Он написал «смерти нет, а есть любовь и память сердца». А где любовь, хозяин всегда проигрывал, как вступив в спор за душу Фауста. Бог возлюбил того за стремление вечно служить людям и забрал в Рай. Создатель считал, что положительные качества человека сильнее любых пошлых и дурных соблазнов. Он ведь сам сотворил зло, лишь как то, что может портить добро, а не как естественную составляющую мира. А в те века доктора Фауста, которые назовут потом «эпохой», возражения людей становились богоотступничеством и тянулись к магии, дабы постичь тайны природы. Фауст – черный маг, для которого посланцы ада исполняли все желания, даже Мефистофель, разносящий скверну, вынужден был служить ему. Агасфер знал, что этот демон был не самым главным и всесильным, и настоящее имя его было Фоланд. Имя это было известно только в узком своем кругу. И он был, как все слуги ада, многолик, хотя и не мог, как Агасфер, постоянно быть в облике человеческом. Ноги демона были на конских копытах. Но, если в главном у него не получилось, и Фаусту удалось спасти свою душу, Мефистофель много в этом мире чего оставил. И первую свою главную отличительную черту – язвительную шутливость. Той чертой в поздние времена будут блистать политики, депутаты и чиновники, забалтывая проблемы, и любой разговор, который им хоть сколько-то угрожал, превращали в юмористическое шоу, остря и умничая лукаво. Всем бы им по шляпе с петушиным пером. А Господь принял и того сочинителя, очарованного Ветхим заветом, как историей страданий. При этом тот был масоном, возвестившим миру, что зло – это благо, и в сочетании с добром создаст гармонию земной жизни. Господа он этим не прогневил, и тот упокоил его на кладбище у православного храма Марии, той, что из Магды.

Агасфер молчал, когда власти призывали к оболганию Бориса, когда тот на себя взял груз ознакомить с теми истинами свой народ на своем языке.

***

Кот из своего угла рассматривал кормильца, тот спал на кровати, распустив слюни. Агасфер предполагал, где тот отдыхал, и было ясно, что устал болезный терять свое человеческое лицо каждый день. Вырастало рыло. Загадкой было одно – от чего он отдыхает изо дня в ночь, если ничего, кроме отдыха, не делает? Кот обернулся человеком, разул-раздел опекуемого и уложил в постельку. Сам открыл дверь и двинулся в холодную осеннюю ночь.

Улицы были заполнены рыскающими по службе волками. Сегодня надо было пополнить запасы консервов, уже несколько дней до того, как его подопечный сам начнет употреблять их по требованию своего нового облика. Ближайший пункт выдачи такого товара был рядом. От условного звонка дверь отворилась, огромное помещение склада было забито ящиками. Рулили здесь черти, они были рогатые, хвостатые, а рыла у них были с пятаками и маленькими черными глазками. Самая что ни на есть сказочная классика. Но только животы были не втянутые, а торчали вперед, видимо, подъедались на складе готовой продукцией. Черт и есть черт, без ветрил и руля. Агасфер записал на доставку два ящика. Самому ему страшно хотелось мороженого, самое вкусное он ел однажды на даче своего как бы сынка, куда явился в роли еврея-предсказателя. Очаровав всех простенькими фокусами, он был премирован тем самым мороженым. Очень уж та публика была забавная, если не знать, насколько она подлая и жестокая.

Что сейчас здесь делалось – шло к завершению, подготовка народа-прародителя и зачистка территории. Гнездо было почти оформлено, яйцо слеплено и обжигалось в адском пламени. Шлюха, что матерь, скоро вернется и в своей порочной истерии получит яйцо в утробу. И папа, как бы в человеческом образе, скоро будет готов, и его можно будет показать и оформить в отцы. Агасфер помнил, как тот народ горько рыдал и страдал, когда умерло чудовище. Ведь только такой народ можно вывести ликовать, и, призывно размахивая руками, встречать зверя. К тому времени среди них уже не будет тех, кто сможет счесть его число. И он пойдет по миру, а в день Йом-Кипур, когда евреи поклонились золотому тельцу, он войдет на Храмовую гору и возведет свой алтарь. Его явление станет мировой пандемией, и будет великий хайп. И будет он знать каждый язык, и будет каждым править, и встанет новый тысячелетний Райх, то есть ад на земле.

***

Опять проснулся от холода, опять окно открыто, похоже, сам вчера открыл, когда раздевался и укладывался. Хорошо вчера набрался, пытался перепить длинную, но куда там. Она вчера, пьяная, наболтала много чего, Сла?ва прямо потянуло отжаловаться, он не стал противиться и двинулся по адресу.

На улице три волка неотрывно глазели на стену, явно чего-то ожидаючи. На серой, казалось бы, совсем гладкой стене, на высоте, недосягаемой для волков, висела прилипшая животиком и вцепившаяся маленькими коготками зверюшка размером с ладошку. У нее был маленький пушистый хвост, серая шкурка в четких темных продольных полосках, головка с круглыми ушками и маленькие черные бусинки глаз. Кто это и откуда, Сла?в не знал, понимая только, что эта зверюшка живая. Он прыгнул на нее, резко замахав руками. Зверюшка покатилась вниз, пытаясь цепляться, но еще миг, и исчезла, даже непонятно в какой пасти. Сла?в был довольный, день опять начинался удачно.

Вчера длинная рассказала про какие-то заведения под названием «Вечный кайф», рассказывала очень увлеченно, хвалилась, что там только орально за день сделала коробку, свою трехдневную норму, но только она не сказала, где это. Все интриговала, желая, видимо, на хвост прицепиться. Уж больно ей хотелось быть признанной в профессии. Приехал Вовчи?к вместе с большим другом, а уж от Вовчи?ка секретов не было, он уже все узнал про тот «Вечный кайф». Есть огромное колесо обозрения с закрытыми подвесными кабинками, оборот – и оно останавливается, три нижних кабинки меняются, а кабинок пятьсот штук. При полной загрузке можно кайфовать весь день. В кабинке неизвестно кто: мальчики или девочки. Все любили этот аттракцион – и мужелюбы, и женолюбы. Рядом замечательные жральни и распивочные, эффектно и современно.

Позвонила Петровна? с хорошими новостями: дали ей испытательный срок и коробку именную, со сроком заполнения в два дня. Если не справится, погонят, не учитывая даже прошлые заслуги, но она уже работает, мальчики-мужелюбы на кухне уже выдрачивают друг друга и обещают успеть. Она бы еще долго расшаркивалась с благодарностями, но Сла?в выключил телефон: мешала сосредоточиться по сегодняшнему досугу.

***

Самое простое было с революционерами. Проще, чем даже убедить женщин выбривать причинное место, навязать уникультуру, толерантность и научить торговать деньгами. Самому кровожадному революционеру Агасфер не дал в тюрьме закончить жизнь самоубийством, даже с пяти попыток. Лишь для того, чтобы увидеть, как его обезглавят на гильотине. А Марата прямо в ванне Шарлотта зарезала кинжалом, в руке держа список «врагов народа», тех, кого он приговорил к смерти. И Дантона, что наживался на революции, не без его, Агасфера, участия, гильотировали. Довелось ему в свое время пошоркаться рядом с Азефом (Евно Фишелевечем) особо продолжительный период, когда он пребывал в тюрьме «Моабит», и до самой его смерти. Агасфер ему и номерок 446 выхлопотал на могилку. Азеф много и часто упоминался как провокатор, и с ним было мило и поучительно общаться. Агасфер и состряпал его в провокаторы, ибо тот очень серьезно готовился убить Николая II, а того еще время не пришло, да и смерть другая была приготовлена. Но он же и помог Азефу избежать ликвидации однопартийцами. Позже в толковом словаре появится слово «азефщина» в значении крупной политической провокации. Агасфера, конечно же, радовала столь высокая оценка его работы.

Агасфер оттолкнул Христа не потому, что ненавидел: страх навис над ним в тот момент. Страх был в виде реального римского стражника с тяжелой плетью в руке. Трусость – отвратительный из пороков, по трусости совершается половина предательств и мерзостей. Другая половина – из гордыни, жадности, злобы и лени вместе взятых. Придет время, когда дьявол обрушит на людей непреодолимый страх. Лишь вначале он придет пророком, миротворцем и врачом, вроде как в любви рожденный от мужчины и женщины. А пока выгуливалась Антидева и выкармливался Антиобручник, Агасфер знал: как только задуманное свершится, все, кто имел хоть малейшее отношение к мистификации рождения младенца, будет на веки вечные опущены очень глубоко. И будет ли его подопечный в свином обличии или в обличии черта, все будут пожираться, отрыгиваться и вновь пожираться.

***

Добрались до «Вечного кайфа» – здоровенного сооружения, но издалека не очень-то и видного. Фокус в том, что привычный для всех туман доходил до его середины, все остальное пряталось, и кабинки появлялись как бы из ниоткуда. Было на что посмотреть: при каждой остановке кабины менялись пассажирами, было видно, как и без трусов перебегали. Потом колесо делало еще пол-оборота, и опять кто-то менялся, но, чтобы это оценить, все же надо было почувствовать. А пока можно вкусно покушать. Тут все было рядом и наглядно. Внутри большой сферы – ресторан и сцена с танцовщицами. Посадили за стол, пришел распорядитель, взял заказ и поинтересовался у них о предпочтениях. За троих ответил Вовчи?к, что им надо как всем. Распорядитель смутился: было понятно, что предпочтения у всех тут разные. Сла?в сказал, что подумает, тот расшаркался и смылся. Сзади подсели две барышни – сочные, с хорошими формами. Вовчи?к спросил, где тут можно – в кабинках? Но они радостно объявили, что тут можно везде, и если мальчики не знают, куда идти, то они знают. Вовчи?к с большим другом ушли за какие-то ширмы, ведомые девочками.