Армянский излом

…Маленький шахтерский поселок Джебарики-Хая расположился в тайге, на высоком берегу Алдана. Все в нем есть. Шахта небольшая, но вполне обеспечивает углем якутские улусы и золотые прииски по всему Алдану. В шахтерской столовой все стены с пола до потолка представляют собой единое панно художественной резьбы по дереву, выполненное талантливым художником, с охотничьими и шахтерскими сюжетами. Настоящий шедевр. Нигде, наверное, такого нет. Не встречал….

…А это Чульман, поселок на юге Якутии – центр Южно -Якутского угольного бассейна. В гостях у главного геолога комплексной экспедиции Каримовой Саимы Сафиевны, Героя Социалистического Труда. Знакомые геологи предупредили, что обращаться к ней следует не иначе, как Александра Сергеевна. Звание Героя она получила за открытие, качественно и своевременно проведенные поисковые и разведочные работы перспективного Южно-Якутского бассейна коксующегося угля. Очень красивая статная женщина лет пятидесяти, с широкими черными глазами, с лицом восточного типа, слегка тронутым многими годами экспедиционной полевой работы.

Каримова встала навстречу, предложила стул у приставного столика, и сама села напротив. Долго обсуждали основные положения договора о проведении совместных научных исследований на месторождениях Южно-Якутского бассейна. Пришло время попрощаться, как вдруг Каримова неожиданно спросила.

– Сергей Николаевич, Вы знакомы с Иваном Николаевичем Стефановым?

– Да, знаком, мы даже дружим по делам, он в экспедиции Минуглепрома работает, в Нерюнгри, мы у них базируемся.

– Там у него, говорят, хорошая лаборатория. До этого Иван Николаевич у нас заведующим лабораторией был. Опытный геолог, на Севере давно, по-моему, даже раньше меня приехал. Устроил он нам головную боль.

– Каким же образом? Он как будто бы человек не легкомысленный и порядочный.

– Я согласна с Вами. Но вот, при передаче лаборатории новому заведующему, на помещение, где хранились дубликаты проб, он просто указал: «а здесь дубликаты». И все. Прошли мимо. А когда новая заведующая, совсем молодой специалист, решила навести порядок, оказалось, что это были дубликаты обогащенных проб золота. Полные стеллажи, несколько тысяч, чуть ли не за тридцать лет поисков и разведки на золото. Уж и россыпи многие отработаны, а дубликаты все хранятся, хотя давно должны быть ликвидированы. Существуют нормы хранения золота геологоразведочными организациями в виде проб без лицензии. Нужно было только ликвидировать постоянно, сдавать в кассу соответствующего прииска, участок за участком, по 50—60 проб, тогда бы не было необходимости их и актировать. Иван Николаевич же, а до него еще был специалист, отнеслись к этому не серьезно, или вовсе забывали. И вот теперь зав. лабораторией никак не может избавиться от этого неучтенного золота. Дело в том, что содержимого пакетиков набралось около пяти килограмм. Почти полная кружка, в сейфе у начальника экспедиции стоит. Теперь сдать его сложно, с нас требуют лицензию на его добычу, а иначе ни одна касса на приисках такое количество не принимает. Больше того, грозят привлечь. Ну, до этого, конечно, не дойдет, но все-таки. А Иван Николаевич и «в ус не дует». Наследство нам оставил. Ни мне, ни начальнику экспедиции вмешиваться в это дело не следовало бы, можно на скандал налететь, так уж пусть бы автор закончил сюжет.

– Александра Сергеевна, я от Вас сегодня еду в Нерюнгри и обязательно передам Ивану Николаевичу Ваше негодование. Думаю, он найдет время, приедет и поможет разрешить эту проблему.

– Спасибо, передайте, пожалуйста. Ну, мы с Вами все оговорили, так что давайте, составляйте с нашими геологами договор, будем подписывать. До свидания, Сергей Николаевич, всего Вам доброго….

…Восемьдесят пятый год. Уютный шахтерский городок Междуреченск на юге Кузнецкого бассейна, на краю Горной Шории. Прямо в городе работают три угольные шахты, в трех километрах от города шахта «Распадская», самая крупная шахта Советского Союза. Добывает ежегодно по 13 миллионов тонн высококачественного угля. Полная механизация всех проходческих и добычных работ. Гидравлические комплексы позволяют управлять добычей угля на участке всего двум квалифицированным рабочим. Переключением небольшого рычага на пульте управления приводятся в движение стальные крепежные стойки, похожие на ноги железного великана, так же включаются конвейер и добычной комбайн. Фантастика. Шахтерам после смены прямо в ламповой, при сдаче «света» и «спасателя» обязательно кружка молока. Чистая, светлая столовая. На стенах плакаты, напоминающие Окна Роста: «Хочешь жить лучше – работай лучше», или «Свою судьбу куем мы сами своими сильными руками», а вот шедевр:

«Поел, попил, набрался сил?

Так будь решительным и стойким —

Сам отнеси посуду в мойку!»

Жаркое сибирское лето. Хорошая солнечная погода. После опробования угольного пласта в недрах шахты «Распадской», с последующим обязательным посещением настоящей шахтерской бани, приятно посидеть, покуривая, на бульварной скамеечке, понаблюдать за прохожими, за забияками-воробьями, шумными стайками перелетающими от одной скамеечки к другой, где, по их мнению, намечалась бутербродная трапеза, и можно поживиться «случайно» упавшими хлебным крошками. Вот мимо медленно проехал на велосипеде человек в очках, притормозил, оглянулся.

– Сергей Николаевич! – окликнул вдруг человек.

«Господи! Да это же Коля Козлов! Никсон!»

– Никсон! Ты ли это? Ты как здесь оказался? Здравствуй, здравствуй, дорогой.

– Я, конечно, Сергей Николаевич. Живу теперь здесь, на своей Родине – я ведь родом из Новокузнецка, а сейчас здесь, в Междуреченске, вернее, в поселке Чебол-Су, тут рядом. Работаю геологом в угольной партии. Вот уже год, как с Чукотки уехал. Сын уже большой, в первый класс пойдет. А Вас-то каким ветром сюда занесло?

– Я рад тебя видеть, Коля. Ты, наверное, знаешь, я после Чукотки к себе в институт вернулся, там же на кафедре горючих ископаемых работаю, старшим научным сотрудником. Мы здесь газовую съемку проводим на поле шахты «Распадской». База наша в тайге, на Ольжерасе. Сегодня вот пласт опробовали в шахте. Познакомься с моими ребятами. Студенты наши, будущие разведчики и покорители недр. Ну как там, на Чукотке, как мужики? Не забыл наш с тобой маршрут в бухту Ушакова?

– Что Вы, Сергей Николаевич, разве такое забудешь, одна встреча с китами чего стоит. Вы, наверное, знаете, Борис Дедиков вернулся на Чукотку, со всей семьей, работает на Анадырском участке.

– Это я знаю, он мне писал. Ты расскажи, как поживает Иван Киреев, товарищ мой. Что-то давно перестал он на мои письма отвечать.

– Сергей Николаевич, Иван погиб полтора года назад, за полгода до моего отъезда на материк.

– Мне никто не сообщил. Как же погиб Ваня?

– На буровой во время работы дизельного агрегата сорвался фланец, и приводной кардан ударил Ивана в грудь. Помощь оказали, вездеход был рядом. А умер он в больнице на четвертый день. До этого ходил по больнице, мы его навещали, он все шутил, готовился уже к выписке. И вот…

– Где его схоронили?

– Мы нашли в его письмах и записной книжке адреса и направили телеграммы дочери и матери его. Дочь не отозвалась, а мать Ивана к тому времени умерла, по телеграмме прилетела сестра Людмила. По ее просьбе Ивана отвезли в Комсомольск-на-Амуре и похоронили в ограду к матери. Сопровождающим с Людмилой летал Мурин Толик, друг его еще с Колымы, Вы его знаете.

– Земля ему пухом, хорошим Иван товарищем был, надежным. Не повезло ему в жизни с семьей. Очень сильно его обидели. Вот что, Николай, давай-ка зайдем вон в то кафе, да помянем нашего друга. По-христиански. Ребята мои его не знали, но, думаю, поймут.

В кафе было свободно. Выбрали столик у окна, заказали подошедшей девушке бутылку водки и каждому по салату из огурцов.

– С Иваном нас многое связывало, – начал я рассказ, когда все выпили и уткнулись в салаты, – он был первым, с кем познакомился я на Чукотке. С самого первого дня моего пребывания там, и до последнего, мы были с ним вместе. Много чего произошло за те десять лет, и ссорились мы, и прощали друг другу вольные или невольные ошибки, а в памяти у меня остался случай, когда Иван, по большому счету, спас мне жизнь.

– Расскажите, пожалуйста, Сергей Николаевич, – скромно, в один голос, попросили студенты.

– Дело было так, – рассказываю, – работали мы тогда в верховьях одной речки, оконтуривали небольшую россыпушку золота. Ты, Коля, к тому времени еще на Чукотку не приехал. Как-то утром поставили на плёсе небольшую сетёнку, горбуши поймать на уху, в километре от лагеря ниже по течению. Основная рыба к тому времени уже прошла, так, по нескольку штук ловили, на раз поужинать. Человек шесть нас тогда было. И после работы мы с Иваном поехали на лодке проверить сеть, да и снять уже ее. Выходим на плес, смотрю – кто-то сетку нашу обирает. Взял бинокль, вижу – медведь сетку выволок на косу и сидит себе, рыбу уплетает. И что меня дернуло? До сих пор не пойму. Показываю Ивану на пальцах, что буду стрелять. Подплыли к берегу, прошел я за кустами и выхожу на косу. Вот он, миленький, совсем близко, метров тридцать, не больше. Громко чавкает, из пасти рыбий хвост торчит, меня не видит. Стреляю с колена, целюсь пониже головы. От выстрела медведь опрокидывается и замирает, подбегаю к нему, но тут вдруг он вскакивает и прямо падает в мою сторону, не успеваю сделать второй выстрел, как он сбил меня с ног и навалился своим брюхом мне на голову. «Ну, все» – ужас мелькнул в голове. Не помню, кричал я или нет. Иван сказал, что я «и чирикнуть не успел». Оглушительный выстрел, как удар молнии, раздался у самого моего уха, я чуть сознания не потерял. Очухался, слышу, Ваня кряхтит, упирается, старается свернуть тушу, чтобы мне выбраться. Я уж тут тоже поднатужился, и мы вместе сумели его сдвинуть. Еле вылез я из-под этого лохматого кошмара. Оказалось, Иван увидел, как медведь на меня навалился, и, не раздумывая, выскочил на берег, хотел было стрелять, да испугался, что в меня попадет, подбежал вплотную и выстрелил медведю в ухо с полуметра. Тот сразу голову уронил и обмяк. Когда мы его разделали, то оказалось, что моя пуля попала ему в самое сердце, а прыгнул он в агонии и, уже падая, сбил меня с ног, то есть полуживой. Хорошо, он лапищами своими меня захватить не успел. Тогда бы уж мне было не сдобровать, и не беседовал бы я здесь с вами. А так, ничего не сломал, не порвал. Только два дня руки и ноги тряслись. Конечно, сам я виноват. Очень себя ругаю, что не сдержался тогда. Азарт победил рассудок. Но, что было, то было, теперь уж что говорить. Я хочу сказать вам, мужики, что далеко не каждый побежал бы раненого медведя в упор добивать, чтобы товарища выручить. Вот таким был мой друг и товарищ Иван Киреев. Царствие ему небесное….

В ЕРЕВАНЕ

«Где это я?» – осторожно спросил себя Славин, очнувшись от неожиданного толчка, ему понадобилось некоторое время, чтобы прийти в себя и вернуться в реальность.

– Что, уже прилетели? – несколько растерянно, и как будто бы нехотя, спросил он рядом сидящего мужчину.

«Уважаемые пассажиры, наш самолет совершил посадку в конечном пункте нашего полета, в аэропорту Звартноц столицы Армении города Ереван, командир судна и экипаж прощаются с вами и желают вам всего хорошего», громко прозвучал в репродукторе приятный голос стюардессы. Славин, не дожидаясь остановки двигателей самолета, выбрался из удобного аэробусного кресла, освобождая затекшие от почти трехчасового сидения ноги и разгибая спину. «Как жалко, что прервался этот замечательный сон, – посетовал он, и с потоком пассажиров направился к выходу из самолета, – да только это вовсе не сон, это тоска моя по любимой работе, по дорогим моим спутникам».

Легко отыскав в груде разномастных чемоданов и узлов свой саквояж, Славин прошел по указателям и вскоре оказался у выхода на площадь перед аэровокзалом. Площадь была сплошь заставлена машинами. Славин закурил, постоял у выхода, рассматривая причудливое здание аэровокзала, и, не найдя глазами никого, похожего на встречающих его, направился к автобусной остановке, как вдруг, в глазах промелькнула надпись «Госстрой России». Надпись оказалась на синем микроавтобусе «РАФ». «Ну вот, другое дело», подумал Славин и поспешил к стоявшему в крайнем ряду «РАФику».

– Кого встречаете? – спросил он скучающего водителя.

– Сейчас скажу, – водитель заглянул в лежащий перед ним блокнот, – если Вы Славин, то Вас, геодезисты уже здесь.

Славин загрузился в микроавтобус, в салоне которого уже находились двое мужчин, а весь проход был завален рюкзаками и ящиками, вероятно, с оборудованием. Познакомились, оказалось, что геодезисты, Виталий и Иван, тоже направляются в Степанаван. Там им предстояла работа по разметке площадей под строительство новых сел, а в Ереване они должны вооружиться основой местной триангуляции, для «привязки» нулевого репера.

– Я свезу вас в гостиницу, – объявил немногословный водитель, – а завтра утром, часов в восемь, за вами заеду, и в штаб.

Под гостиницей водитель подразумевал помещение Ереванского индустриального техникума, временно приспособленного под перевалочный приют для приезжающих спасателей. Размещением приезжих здесь руководил комендант, Сироп Андроникович, которому для поселения нужно было предъявить только командировочное удостоверение. Комендант объяснил, что занятия в техникуме, на время проведения спасательных работ в районах землетрясения, отменены. Славина с геодезистами он разместил на третьем этаже в одной из аудиторий, где

между сдвинутыми столами были расставлены кровати, оснащенные матрасами, подушками и шерстяными одеялами, без постельного белья.

– Да ничего, мужики, главное тепло, и вода есть, – успокаивал спутников Иван, – нам только ночь здесь проконтоваться, ну две, а дальше – в поле.

Но никто и не волновался, все прекрасно всё понимали. Разместившись и воспользовавшись коммунальным умывальником, Славин предложил поискать поблизости какую-нибудь столовую или кафе, где можно было бы поужинать, поскольку время было уже вечернее, около шести часов, а у него с самого утра во рту не было ни «маковой росинки». Виталий и Иван, не раздумывая, согласились, и вся троица вышла из своего приюта на улицу.

Бросилась в глаза неопрятность улицы, видно было, что ее давно не касались ни уборочная машина, ни метла дворника. На мостовых и тротуарах скопилось много пыли, которую, вместе с окурками, обертками от жвачек, конфетными фантиками, гонял пронизывающий декабрьский ветер. Людей на улицах было немного, в основном мужчины, одетые в одежды черного цвета, похожие на траурные. Редкие машины проносились мимо, унося за собой шлейф уличной пыли вместе с мелким мусором. Общее впечатление складывалось такое, будто столица Армении частично оцепенела от большой беды, которая пришла на ее землю.

Мужики шли от улицы к улице, на их пути часто встречались кофейные «забегаловки», но есть хотелось по-настоящему. Ближайшее кафе, где, похоже, можно было сытно поужинать, оказалось минутах в двадцати от гостиницы, на улице Манукяна. Узнав о том, что вошедшие с улицы посетители только сегодня прилетели из Москвы, чтобы участвовать в восстановительных работах в районах землетрясения, директор Тигран Ашотович распорядился накормить «этих мужественных людей» за счет заведения.

– Не стесняйтесь, дорогие наши гости, кушайте на здоровье что хотите, – говорил он, ставя дорогим гостям на столик бутылку марочного коньяка «Ани», названного так в память о разрушенной землетрясением древней столицы Армении, – ни о чем не беспокойтесь.

На столе появились традиционные армянские салаты, бастурма, шашлык, вода из армянских минеральных источников – «Джермук» и «Арзни». Хлебосольству хозяина не было предела. Часа через полтора пораженные таким гостеприимством гости, насытившись и слегка захмелев, попросили обслуживавшего их молодого человека пригласить к ним Тиграна Ашотовича. Через минуту к столику подошел улыбающийся хозяин заведения.

– Ну что, дорогие гости, понравилась вам наша кухня? Может быть, что-нибудь еще захотите? Не стесняйтесь, говорите.