Сыновья Горгоны

Первая атака была неожиданной и увенчалась успехом. Спланировав вниз, юнкерсы, с ревом пронеслись над палубными надстройками и сбросили на суда свой смертоносный груз. Рвущиеся бомбы накрыли два транспорта и они потеряли ход, а на одном из эсминцев сопровождения, получившем прямое попадание в рубку, вспыхнул пожар, и он отвалил в сторону. Но уже при втором заходе, конвой открыл ответный огонь, и все смешалось в адском грохоте. С ревом пикировали самолеты, оглушительно рвались бомбы и, сотрясая воздух, гремели залпы корабельных орудий.

Выйдя из пике, Крюгер набрал высоту и, решив добить оставшийся без хода эсминец, направил тяжелую машину в его сторону. Корабль окутался дымовой завесой, из которой в сторону атакующего юнкерса понеслись орудийные и пулеметные трассы.

Зайдя к кораблю с кормы, где их было меньше, майор лег на боевой курс, а бортинженер приник к бомбовому прицелу, в котором стремительно нарастал силуэт корабля. Когда, едва не задевая надстройку, самолет пронесся над целью, он нажал кнопку сброса и серия бомб пошла вниз. В ту же секунду в юнкерс попал снаряд, он завалился на крыло и стал терять высоту. Последнее, что увидел Крюгер, были стремительно несущиеся ему навстречу и кипящие от взрывов волны…

В это же время, по блестящему под солнцем фирну, от базы эскадры люфтваффе, в сторону Полюса, удалялись три собачьих упряжки. В первой, за спиной рослого ефрейтора – шведа, выполняющего роль погонщика, полулежал с сигаретой в зубах Макс Ланге, а в остальных находились еще четверо егерей. Вся группа была в арктической экипировке – меховых комбинезонах, защитных масках и темных очках. Их путь лежал к острову Греэм Белл, располагавшемуся в сотне километрах от базы. Именно на нем, по сведениям воздушной разведки и находилась стоянка эскимосов, которую необходимо было разыскать и уничтожить.

Полученное задание не смущало капитана. За время службы в горно-стрелковых частях он привык к такого рода поручениям. Их Ланге не раз приходилось выполнять в свое время в Греции, а потом и в Норвегии.

– Ах, как тепло и солнечно было на Крите, – вспоминал капитан. – А какое вино и женщины? Не то, что здесь, во льдах, где одни медведи и ночные сполохи на небе. Он огорченно сплюнул и толкнул ефрейтора ногой.

– Хельмюрс, вам приходилось иметь дело с эскимосами?

– О да, господин капитан, до войны я плавал на норвежском китобойном судне и видел этих дикарей, – обернулся тот к Ланге. – Мы не раз посещали их стоянки.

– И что они из себя представляют?

– Да как сказать? Это немногочисленное племя, обитающее в Гренландии, и еще на ряде островов в Арктике. Кормятся охотой на китов, медведей и рыбалкой. Живут в снежных норах, грязные и очень любят спирт.

– Знаешь ли ты их язык?

– К сожалению, нет, господин капитан.

Первый день путешествия прошел без приключений, и когда солнце склонилось к горизонту, егеря остановились на ночлег у отдельно стоящего тороса. Не выпрягая собак из упряжек, они накормили их мерзлой медвежатиной и разбили три небольших палатки. Затем, разогрев в них на спиртовках мясные консервы, основательно подкрепились, хлебнули рому и, забравшись в спальные мешки, завалились спать.

Утром, когда немеркнущее солнце вновь покатилось по небу, стрелки позавтракали, свернули лагерь и двинулись дальше. Через десяток километров, путь упряжкам преградила глубокая извилистая трещина во льду, тянущаяся перпендикулярно их курсу. Ланге внимательно осмотрел ее, выругался и приказал объезжать – препятствие оказалось непреодолимым…

Всю ночь старый эскимос Айаго беспокойно ворочался на своей постели из тюленьих шкур, слушая долетающий со стороны фиорда шорох и треск дрейфующих льдин. Накануне, охотясь в скалах на птиц, его сыновья видели в море стаю китов, и вот уже второй день в заливе для них приготовлена сеть, у которой посменно дежурят мужчины рода.

Он небольшой, всего четыре десятка мужчин и женщин, не считая детей. В эти места род Айаго переселился прошлым летом, приплыв на каяках с северного побережья Гренландии. Путешествие было долгим и утомительным. Во время него погибли две лодки с людьми. Одна утонула во время сильного шторма, а на вторую обрушился тающий айсберг. Но усилия не были напрасными. Воды вокруг острова кишели рыбой, в скалах гнездилось множество птиц, а в тундре водились белый медведь и песец. На берегу одного из фиордов переселенцы обнаружили несколько бревен и останки кита, которые использовали для постройки трех иглу и рыбных вешал. Здесь же, рядом, вырубили во льду несколько ям для хранения запасов копальхена и рыбы.

Промысел в то лето был небывало удачным. В котлах не переводилось мясо моржа и нерпы, а вешала гнулись под тяжестью жирной трески. Однако за длинную полярную зиму запасы основательно поубавились, и их следовало пополнить.

Айаго встал с постели, подживил нерпичьим жиром едва мерцающую плошку и та, весело потрескивая, осветила подземное жилище. Вдоль его стен, увешанных охотничьим снаряжением, завернувшись в шкуры, спали обитатели иглу – мужчины, женщины и дети. Все они были потомками старого охотника. Здесь же, у низкого, ведущего наверх лаза, свернувшись в клубок и прикрыв морду пушистым хвостом, дремал лохматый Хурх, верный спутник Айаго, не раз спасавший ему жизнь.

Присев на плоский камень у очага, с висящим над ним закопченным котлом, старик набил мхом сделанную из моржового клыка трубку и с наслаждением затянулся.

Внезапно снаружи донеслись удары в железо и пронзительные крики, – катакак, катакак!

В иглу все пришло в движение и через минуту все его взрослое население, оживленно переговариваясь, выбралось наверх и бегом помчалось к берегу. Из других жилищ туда же спешили и соседи с сыромятными лахтачьими канатами на плечах.

В сотне метров от берега, в прыгающем на волнах каяке, напряженно трудились несколько мужчин, выбирая тяжелую сеть. Медленно, метр за метром она появлялась из воды и поочередно перехватывалась их руками. Наконец на поверхности появляется громадная туша белухи со светлыми плавниками и судорожно бьющим по воде хвостом, на который охотники ловко набросили канат. После этого они отпустили сеть и начали усиленно грести к берегу, где их, подбадривая выкриками, с нетерпением ждала толпа сородичей. Когда лодка врезалась в грунт, толпа, вбежав в легкий прибой, схватилась за ее борта и вытащила на сушу. Затем все – мужчины, женщины и дети, уцепившись за канат, потащили его к берегу, преодолевая усилия сопротивляющегося исполина.

Выбравшийся из иглу последним, Айаго, щуря подслеповатые глаза и посасывая трубку, невозмутимо наблюдал за знакомой и такой приятной картиной.

А тем временем мужчины, достав из висящих на поясах ножен острые ножи, приступили к разделке туши. Мясо и жир, распластанные на большие куски, женщины и дети начали перетаскивать в ямы, а сочную шкуру, называемую матак, жмурясь от удовольствия, стали поедать на месте. Не забыли люди и повизгивающих собак, которые вертелись под ногами и те, получив свою долю, жадно пожирали внутренности, рыча и скалясь острыми клыками на собратьев.

Через несколько часов на берегу остался только костяк кита, белеющий громадными позвонками, а над снежными куполами подземных жилищ, появились синеватые дымки – там началось пиршество.

Вынутое из чугунных котлов вареное мясо разделили по числу едоков, за ним последовала жареная на рожнах печень, а на десерт каждый получил по целой миске наваристого бульона.

Потом, сытые и довольные соплеменники собрались в самом просторном иглу, где жил старый Айаго. Теперь жилище ярко освещалось несколькими плошками, в которых, потрескивая, ярко горел китовый жир. Венчая удачу и торжественность момента.

Полулежа на мягкой лежанке из шкур и довольно посасывая трубку, старик рассказывал сородичам очередную сказку, которую они с интересом слушали:

«Шел голодный песец по берегу и нашел выброшенную морем тушу моржа.

– Ого, сколько вкусной еды! – подумал песец и стал есть. В это время к нему подбежал волк и сказал, – я тоже поем с тобой, очень уж проголодался.

– Ладно, ешь, – согласился песец. – Еды много, и я поделюсь с тобой. Стали есть вдвоем. Насытившись, оба от берега на холм пошли. Когда взобрались туда, песец волку предложил, – давай здесь отдохнем, отоспимся после сытной еды.

Волк согласился, они улеглись рядом и уснули.

Но хитрый песец не спал, а лишь притворялся и исподтишка наблюдал за волком. Убедившись, что тот погрузился в крепкий сон, песец сбегал на берег, принес оттуда моржовые позвонки и нанизал их серому на хвост. А после этого стал будить волка и кричать.

– Вставай скорей, сюда идут враги! Вон они, уже близко, на холм поднимаются. Сейчас убьют нас! Спасайся! И убежал в тундру.

Волк тоже вскочил и с испугу понесся, куда глаза глядят. Бежит и слышит, как сзади что-то гремит и хватает его за хвост.

– Ну, думает, – враги совсем близко, уже к хвосту подбираются. Прибавил ходу. А сзади гремит все сильнее, чуть хвост не отрывается. Бежал, бежал волк, пока совсем не обессилел. Упал он на снег и подумал, – все, конец, сейчас враги меня убьют. А потом оглянулся назад – там никого, а на хвосте несколько моржовых позвонков висят. Понял волк, что это песец над ним подшутил и взвыл от злости – поймаю, проклятый песишка, разорву!

С тех пор песец всегда прячется от волка, а тот его постоянно ищет, что б отомстить за злую шутку», – закончил свою сказку старый Айаго.

Затем в иглу начинаются танцы.

В центре, вокруг горящего очага, изображая сцену охоты, под рокот бубна ритмично заскользили несколько молодых охотников, а сидящие вдоль стен соплеменники, начали хлопать в ладони и петь. Звуки бубна и горловые звуки встревожили дремлющих наверху собак и, время от времени, задирая к небу лохматые головы, те стали выть. Переливчато и тоскливо.

…Немеркнущее солнце неподвижно зависло в зените. На вершине вмерзшего в ледяное поле айсберга, у которого на отдых остановились егеря, широко расставив ноги стоял Ланге и внимательно осматривал в бинокль открывшуюся перед глазами панораму острова. Внезапно он заметил три едва различимых, поднимающихся к небу голубоватых дымка у низкой гряды прибрежных скал, удовлетворительно хмыкнул и, оскальзываясь шипованными ботинками начал быстро спускаться.

– Мольтке! – позвал капитан, ступив на лед.

С одной из упряжек вскочил коренастый фельдфебель с бородой и поспешил навстречу командиру.

– Мы у цели, – сообщил ему Ланге. – Впереди, в нескольких километрах, три дыма. По – видимому, там жилища аборигенов. Атакуем их веером, с ходу. Прикажите парням проверить оружие и упряжь.

– Яволь господин капитан! – рявкнул Мольтке и бегом вернулся к саням. Там возникло оживление, сопровождаемое лязгом затворов и визгом собак. Почувствовавших настроение двуногих.

Через несколько минут, по сигналу Ланге, все три упряжки устремились вперед. Все убыстряясь. По мере приближения к скалам, они разошлись веером, охватывая с флангов уже хорошо различимые дымы, относимые поднявшимся ветром в сторону залива.

В полукилометре от стойбища, навстречу саням с рычанием вымахнули эскимосские лайки. С передовой упряжки по ним хлестнула автоматная очередь, две собаки с визгом зарылись в снег, окрасив его первой кровью, а остальные, поджав хвосты, стремглав бросились обратно.

Сделав крутой разворот в вихрях снега, упряжки остановились неподалеку от снежных жилищ, из которых появились встревоженные эскимосы и, выпрыгнув из саней, егеря почти в упор начали расстреливать обезумевших от страха людей. Поливая их градом свинца и весело скалясь. Потом, перепрыгивая через еще шевелящиеся тела и добивая их выстрелами в головы, солдаты подбежали к темным входам в иглу и, одну за одной, выдергивая шнуры из рукояток, стали швырять вниз гранаты.

Через полчаса все было кончено. На окровавленной площадке перед иглу и чуть дальше, в скалах, лежали убитые эскимосы, среди которых, изредка перебрасываясь гортанными словами, бродили егеря. Изредка кто-нибудь из них снова вскидывал автомат и гремела короткая очередь.

По приказу Ланге, Мольтке с двумя солдатами обследовал жилища эскимосов и, не обнаружив там живых, выбрались наверх. Внимание капитана привлек лежащий у самого входа белоголовый старик, в откинутой руке которого была зажата необычного вида трубка. Он нагнулся, вывернул ее из окостеневших пальцев и криво ухмыльнувшись, сунул в карман. Истинный ариец любил экзотические сувениры.

После этого егеря разбили у подножия скал палатки, развели перед ними жаркий костер из обнаруженного в яме белушьего жира, до отвала накормили им ездовых собак и занялись ужином.