Байрон

Турбин истов «Станок» «гонял» по всей линейке продукции Харьковского турбинного завода и Байрон вышел с его экзамена последним с тройкой в зачётке, но уяснившем для себя разницу между ЦНД и ЦВД конденсационной турбины К-1000–60/1500–2.

Сдавшие экзамен ниогда не уходили в общагу, ночь уже была на дворе, ждали своих менее удалых товарищей, перекусывали в ночном буфете, даже выпивали по-тихому в пустых соседних аудиториях, сгоняв гонца в ночной Гастроном напротив «ментовки», где ночью тогда можно было купить только кубинский ром «Гавана-клаб» или неведомый египетский ликер «Абу-Симбел». Пусть на следующий день, но сдавали практически все, «Станок» просто заставлял нас хоть один раз в жизни – все выучить и получить необходимые знания по его предмету, пусть только на экзамене.

Зато потом бурно отмечали все вместе сдачу экзаменов у Станка, как некое необычное и важное событие в жизни, а на выпускных банкетах всегда подходили с бокалами к нему и вспоминали кто до какого времени сидел у него на экзамене и что готовил для ответа. Вот ведь как – надолго запоминали, однако!

Инженеры!!!

О будущей профессии:

«ИНЖЕНЕР?!.. этот открыто светящийся интеллект,

этот свободный и необидный юмор,

эта лёгкость и широта мысли,

непринуждённость переключения

из одной инженерной области в другую

и вообще от техники – к обществу, к искусству.

Затем – эту воспитанность, тонкость вкусов:

хорошую речь плавно согласованную и без сорных словечек;

у одного – немножко музицирование:

у другого – немножко живопись:

и всегда у всех – духовная печать на лице…»

После таких экзаменов, как у Станка приходилось долго отходить, или наоборот доходить обратно в первозданное студенческое безоблачное состояние. Разместившись как-то компанией после экзамена в комнате № 217 БКК, а в дни сессий – такие комнаты непосвящённые студенты обходили стороной – на цыпочках, и даже вездесущий «Студсовет» не заходил, все понимали, у людей стресс, они теперь почти, как больные и им надо отдохнуть.

Были аккуратно распределены на столе свежие утренние закупки в виде палок колбасы «Докторской» за 2 рубля 20 копеек, батонов «Молочных» по 25 копеек за штуку – все это уже было крупно и поспешно нарезано, банки консервов «Килька в томате» уже вскрыты, и их крышки угрожающе торчали вверх рваными краями, Петро Я. был направлен на кухню жарить картошку с салом, в стаканы был налит Портвейн, девушкам – шампанское, а любителям – Пиво, всё это должно было «заполировать» ночные кубинский ром и бальзам «Абу-Симбел», и принести так необходимое в данный исторический момент отдохновение.

«Ничто, так не старит студента – как ожидание первого тоста!» – и он был сказан, «Ну, за Станочный экзамен!». Выпили и закусили. Помолчали, вникая внутрь в себя и ожидая знакомых ощущений.

Байрон, вдруг спросил: «А почему мне больше всех было налито?»

– А тебе Юра, как в армии двойная порция положена. Там таким, как ты высоким и крупным, дают на завтрак двойную пайку масла и всякие потом добавки на обед предлагают, а на ужин печенье и конфеты дополнительные. – И, что двойную порцию сигарет тоже выдают, или шнапса наливают? – переспросил он, зная уже, что Командир служил в Германии.

– Нет, Байрон, сигарет выдавали всем одинаково, а за шнапсом мы бегали вечером в самоволку, а там кто сколько успеет выпить. —

– «Как это? – уже заинтересовались многие за столом.

– А так, под колючей проволокой, ограждающей периметр нашей части на окраине немецкого городка Люббен у нас был прорыт подкоп, а напротив через дорогу немецкий ресторанчик «Гаштет» – называется. Надо было успеть пока на смене караула твой друг стоит, перелезть через подкоп, забежать в ресторан, быстро сунуть немецкие деньги, которые марками называются бармену и сказать:

– «Гутен абенд геноссе, битте цвай кляйне фляше водка унд айне гроссе бир, шнеллер!». – (Добрый вечер, шеф, дай пожалуйста две маленьких бутылки водки и один большой бокал пива, и быстро!)

Когда он подаст это всё на подносе, надо быстро, под удивлёнными взглядами немцев, сидящих в зале, перелить водку из шкаликов в два стакана, быстро один за другим выпить водку из этих стаканов, быстро закусить бесплатным брецелем (мучной печёный крендель с солью), лежащем на каждом столе, также быстро запить пивом, сунуть остатки брецеля в карман и также быстро убежать назад в подкоп под проволокой в родную часть и уже там забившись в уголок доходить до нужной кондиции…». —

Немцы таких спектаклей в гаштетах ждали и всегда потом готовы были угостить бесплатно, чтобы ещё раз посмотреть, как это русский солдат может так лихо выпить стакан водки, запить его пивом и попросить добавки, а потом нормально уйти слегка пошатываясь.

«Что русскому здорово-то немцу смерть!»

    А. В. Суворов

Компания наша уже тоже дошла до нужной кондиции, у всех уже зажглись «свечки в желудке» и как обычно в такие моменты всех тянет поговорить о сущности бытия и о девушках, в частности.

Нашу увлекательную беседу с Байроном о шнапсе, прервал пьяный возглас Антона:

– «Блин, если мы такие сложные экзамены будем сдавать, так кем мы будем после окончания института?

– Как кем, – философски ответил «Длинный».

– «ИНЖЕНЕРАМИ, и это звучит гордо», – глубокомысленно продолжил он.

– «А инженер – это кто?» – продолжал «тупить» Антон.

– «Ну, к примеру, широко известен инженер Авессалом Изнуренков, настоящий художник» – поддержал застольную беседу, начитанный Миша М., чем окончательно запутал тупеющего на глазах тщедушного Антона-так инженер или художник?!»

Разговор за столом между тостами пошёл о том, что инженеры бывают разные, ведь у всех бывают определённые специализации, вот как у нас турбинисты, котельщики, атомщики или просто все энергетики, кто-то вообще пока не знал точно на кого он учится, поступил просто туда – куда папа послал.

Байрон взял гитару в руки и хотел начать что-нибудь играть, как в это время из-за стола встал Миша «Клапан», сказал громко «Стих!» и пафосно выкинув руку в пространство и закатив глаза к потолку начал декламировать:

«Я – не поэт, я – ИНЖЕНЕР, простите
Болтами рифм скрепляю балки строк.
Из этого должно ведь что-то выйти
Ну хоть какой-нибудь, хоть самый малый толк?
Я не ропщу, согласен на бесславье,
Я день и ночь, чертить стихи готов.
Но тут, признаюсь (скрыть от Вас не вправе – я)
Мне будет очень жаль тогда болтов».

Все зачарованно молчали, тишину момента нарушил Байрон деловито спросив:

– «Клапан, ты это сам написал? —

– Нет, муза! (чья это была муза, он не уточнил). —

Байрон сунул ему листок бумаги с ручкой.

– На слова перепиши, может я их на музыку положу. —

– Юрчик, а ты что притих, о чём задумался? – заботливо спросил Чиба, Антона, уставившегося мутным взглядом в «Схему эвакуации 2-го этажа БКК при пожаре», висящую в рамочке на стене возле двери.

– «Там неправильно нарисовано, если будет пожар, то тут предлагают всем из своих комнат бежать к главному выходу, а вдруг там будет толкучка или задымление, или очаг пожара. Должен быть аварийный выход!» – неожиданно умно заявил Антон, почёсывая по привычке свой длинный нос.

Байрон тут же выдал ему листок бумаги с ручкой.