ПРЕДАТЕЛЬ

– Честно скажу: не понимаю этикета иконописи, – продолжил Валерьян. – Головой согласен, а сердце не лежит! Взять хоть Богородицу и младенца в вашем храме. Позы неестественные. Это даже не младенец, а цыганенок лет пятнадцати, уменьшенный халтурщиком до размеров кошки.

Серафим и Саша переглянулись.

– Ладно, не буду. Мы с вами не так близки, чтоб откровенничать.

– Не капризничайте! Начали – продолжайте. Ведь к чему-то вы затеяли разговор. Только не богохульствуйте, – попросил Серафим. – Иконопись всегда была святым делом на Руси. После Никона икона, может, не совсем та. Не хватает ей древнего благообразия, как, скажем, в иконах строгановского, устюжского или суздальского письма. В нынешней больше художественности. Но настоящими мастерами сделана! И потом, Богородицу по-разному пишут: Скорбящая, Троеручица, Семистрельная и так далее. Надеюсь, вы не станете требовать от Троеручицы мирской достоверности изображения, отринув предание? – в голосе Серафима слышалась легкая ирония.

– Я понимаю, что наивен. Этикет воплощает идею преображенной плоти в мире горнем. Так? Но почему так бездарно? Впечатление, будто древние богомазы только узнали кисть и старательно размножили по всей Руси византийский лубок! Но ведь оттуда нет возврата. Значит, преображенный тлен – лишь фантазии человека. Кто подтвердит, что он именно такой? Детьми в Эрмитаже мы с братом видели полотна на библейский сюжет. Меня тогда потрясла красота Христа. В Третьяковке я, тогда радивый комсомолец, не мог отойти от «Христа» Крамского. Его глаза! Добела сомкнутые костяшки рук! Не знал его учения! А тут сердцем понял то, о чем молчали для меня иконы. Так, если картина заставляет думать безбожника о вере, где в ней «религиозная двусмысленность» и «демоническое начало», о которых говорил Сергей Булгаков?

– Булгаков говорил о «Сикстинской Мадонне», – поправил Серафим.

– Да-да! Но суть его претензий к светской живописи на евангельский сюжет – та же! И вот теперь оглавная икона Спаса на Убрусе у Царских врат вашего храма! Это не Иисус, а косой мужик с пробором полового. У девы не скорбь на лице, а от флюса раздуло щеку. А им поклоны бьют! – развел Валерьян руками. – Это же настоящее идолопоклонство! В деяниях Бог, сотворивший мир, Он, будучи Господом неба и земли, не в рукотворных храмах жив, не требует служения рук. Так, кажется? Варварство так писать Бога!

– Я говорила – не подряжай того проходимца, – укорила мужа Саша.

Серафим кашлянул в кулак:

– Нет, Саша, наш гость сравнивает иконопись и живопись, в которой нет духа.

– Ну почему же нет духа, если о вере заставляет думать? Первохристиане бережно сохранили слова Спасителя. Но не сберегли Его изображений. Почему? Рисовать не умели? Умели! А потому, что ограждали Церковь от заразы идолопоклонства. Знали: оно вползет в нее с бездарной мазней. Спасителя даже заковали в схему рыбы. Хотя это лишь совпадение аббревиатуры греческой фразы Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель. А как соотнести икону со второй заповедью из Исхода: не сотвори себе кумира и всякого подобия… да не поклонишься им, не послужишь? В Священном Писании Христос тоже не велит писать Его портреты.

– Вспомните возражения преподобного Федора Студита на это! – мягко перебил Серафим. – Спаситель не велел апостолам конспектировать Его. А те написали Евангелие. Следовательно, то, что выведено на бумаге чернилами, можно изобразить на доске красками. Это не противоречит потребности человеческого сердца.

– Слово стало плотью, и обитало с нами, полное благодати и истины. Ничего такого Иисус не говорит о изображении.

Серафим пожевал ус и отхлебнул из чашки.

– Не забывайте, что он проповедовал среди иудеев, а у них запрещено рисовать Бога.

– М-м-м. Допустим: православная иконопись это фронда иудейскому запрету. Согласен и с тем, что, коль люди хотят видеть в иконе первообраз, значит, упрекать их за это противно Богу! Но неужели Спаситель выглядел так, как изображает Его православная икона? Предположим, быль Евсевия Памфила из «Церковной истории» – правда…

– Церковь признала ее апокрифом.

– …Да-да. Но предположим. И Авгарь Черный, правитель Озроэны, таки получил от Иисуса убрус. Единственное прижизненное изображение Христа. Но в 1204 году братья по вере, – сделал Валерьян ироничное ударение на «братьях по вере», – разгромили Константинополь. Святая реликвия утонула в бурю. Остались лишь описания Иисуса. И что в них? Еврипид, не античный, а другой, через три века после Христа привел донос проконсула Иудеи Публия Лентула римскому сенату. Из него следует: волосы Спасителя гладкие и каштановые, борода рыжая и густая, глаза голубые и необыкновенно блестящие. Иоанн Дамаскин «завил» Спасителю волосы. Бороду «выкрасил» в черный цвет. Никифор Каллист Ксанфопул решил, что волосы Его русые, глаза «подходили близко к черным», борода русая и довольно короткая. Кто из них прав? Не имея достоверного описания Иисуса, люди начали его изображать. По какому праву? В послании римлянам сказано: славу нетленного Бога, изменили в образ, подобный тленному человеку, обожествили неодушевленный предмет, то есть пустоту. А послание к коринфянам! Идол в мире ничто, и… нет иного Бога, кроме Единого.

– У вас хорошая память! – похвалил Серафим. – Хорошо. Давайте придерживаться вашей точки зрения! Но и тогда верующих можно оправдать молитвенным усердием. Они направляют его не на предмет, как вы называете, доску и краски, а на Того, Кто стоит за предметом. Через образ к первообразу…

– Так к чему тогда предмет? Священное Писание, откровение Божье, люди сохранили в письменности. Икона, по мнению Церкви, богословие в зрительных образах. Воплощенная молитва! Допустим! Но на сколько же убого это воплощение в сравнении с Писанием! Писание – лаконичный шедевр литературы! Соотнесите с телом человека материальную основу иконы: доски, краски и так далее. А с душевной стороной, интеллектом и чувствами сравните символику иконописного изображения. Его эмоционально-образный строй. Результат получится удручающий!

Допустим, человек – икона Бога. Ибо сотворил, как написано в Бытие, Бог человека по образу Своему. Тогда выходит: византийские иконописцы унизили до собственного внутреннего безобразия Его Священный Образ! Пренебрегли 82-м правилом Трульского собора. А это правило запретило изображать Христа символически. Повелело усматривать чрез этот образ высоту смирения Бога Слова. Повелело приводить себе на память Его житие во плоти, страдание, спасительную смерть и искупление мира.

– Да, но правило 100-е решительно отторгает всяческие изображения, чарующие зрение, растлевающие ум и приводящие к взрыву нечистых удовольствий.

– А Евангелие не чарует?

– Это другое. Икона хранит в себе канонизированный Церковью символ. А если вы отрицаете каноны, то наш разговор упрется в сектантство и потеряет смысл.

– Согласен. Но способен ли необразованный простак расшифровать эти коды без богослова? Как ранние христиане могли усвоить эту заумь? Посредством высокой воцерквленности? Быть ее у них не могло! Тогда Христианская Церковь была слаба и не имела точных правил! Потом, скажите, к чему изобретать велосипед, и вместо графических знаков Писания городить еще более сложные образные знаки на доске?

– На чке. Ее настоящий мастер сам строгал. Все?

– Нет, не все. Древние знали пропорции фигур. Хорошо передавали фактуру материалов. Знали о законах линейной перспективы. У них был опыт античного искусства. Техника обратной перспективы – это вообще шедевр! А горы на иконах – ступени восхождения – образная символика веры! А линии складок на хитонах! Они подчинены общему композиционному ритму! Художественный замысел иконы – совершенен! Так почему воплощение так схематично?

– Послушайте, икона вне времени. Это – символ инобытия, творение соборное. Иконописание в православии не самовыражение, а служение. Аскетическое делание! Даже Горький «В людях» описывает это как артельное ремесло.

– Хорошо! А Алипий, Даниил Черный, Феофан Грек? Почему Стоглавый Собор 1551 года постановил писать иконы так, как писал «Троицу» ученик Грека, Андрей Рублев? Если их отметили среди «соборных», зачем протоирей Булгакова чванно хает «Сикстинскую Мадонну» Рафаэля? Противопоставляет православную икону живописи? Где за «дивную человеческую красотой», с ее, якобы, «религиозной двусмысленностью», он увидел «демоническое начало»? Ты же, брат, в Дрездене видел Мадонну.

– Не впутывай меня! Мне еще тут жить! – отшутился Андрей.

– А теперь протестанты обвиняют православных в идолопоклонстве.

– Что же вы так ополчились на иконы? – спросила Саша.

– Я не против икон, – в конце концов, католические вертепы не лучше! – а против того, как на православной иконе изображают Христа! Это спор решали с 723 года. Византийцы боялись войны. И прогнулись перед халифом Иезидом. Нашли повод для революции! Халтура обрыгла всем: басилевсу Льву третьему, патриарху Анастасию, их подданным. И они стали раскраивать мазилам черепа. Клали их на расписанную доску, а другой доской – бац по голове! – образно махнул Валерьян. – Не халтурь! Не халтурь!

– Вы, прям, смакуете такое иконопочитание! – ноздри попа возмущенно расширились.

– Не обижайтесь. Просто для меня икона не стоит человеческой жизни. В тех лубках для пращуров было что-то противное вере, если хотя бы один Фома даже сейчас не верит им. Кстати, все могло повернутся иначе, и у нас стало бы, как у лютеран, если б на Никейском соборе басилевс Лев пятый взял верх. Император Константин Копроним в своем трактате как определил понимание иконы? Образ – единосущен с первообразом, тождественен ему; если нет тождества, то нет и образа…

– Вы не докончили. Икона Спасителя, написанная художником, не имеет ничего общего с самим Спасителем. Следовательно, единственным образом Христа может служить только Евхаристия! – Серафим смотрел на брата насмешливо.

– А Халкедонский догмат о Богочеловеке Иисусе Христе? Он четко раскрывает различие между природой и личностью Спасителя. Так?

– Иконы Спасителя являют Его личность, а не природу.

– Да, но изображение плоти Христа, отдельно от Божества – несторианская ересь, во-первых. А, во-вторых, Его личность не так схематична, как на византийских образцах. Иначе вряд ли миллиарды смертных поверили бы в такое бессмертие.

– Мы ходим по кругу. Вы смешиваете понятия…

– Что простительно мирскому художнику, служителю красоты, непростительно служителям Бога. Иконы пишут смертные! Но, разве были менее христианами светские художники? Не умаляя византийские образцы, они показали веру такой, какой донес ее до них Тот, кому они посвятили свое искусство! Откуда у православных упрямая спесь подростков, решивших, что они единственные познали истину в вере? А я вам скажу. Они слепо усвоили канонизированную историю евреев. Кичливо возвысились над всем христианским миром. Провозгласили себя народом богоносцем. И впали в смертный грех – гордыню! Евреи тоже считают себя народом избранным Богом. А подвиг Христа не признают. Церковь, тело Господне, носит, говоря образно, разные облачения. Поэтому противоречия конфессий сводятся к спору о фасонах. На груди католика, православного, протестанта, лютеранина, раскольника, униата, католиков православного обряда и множества прочих – единый для всех христиан символ веры. Крест! А Церкви, как у Свифта, решают: с какой стороны разбивать яйцо – с тупой, или острой?

– У-у-у-ху-ху! – Серафим засмеялся и беспомощно замахал руками. – Эк вас понесло! Начали за здравие, кончили Гулливером! Причем здесь икона то?

– Да притом! Если сфальшивить хоть раз и утверждать, что это истина, и в остальном не поверят! Не те, кто воспитаны в Православии, а – вне него. Утверждать, что Спаситель такой, как на иконе, никогда не видя его – ложь. А из таких мелочей состоит вера. Если Церковь произвольно трактует откровение, тогда позвольте и мне заполнить белые пятна в Евангелии на мое усмотрение! О детстве Иисуса, о юности и до начала его земного служения! И не по-булгаковски, якобы устами лукавого, – что, кстати, очень полюбилось нашей интеллигенции, – а так, как подсказывает сердце!

Церковь две тысячи лет строит храм любви к ближнему. Срок солидный для любого строительства. Но даже его подобия не может соорудить. Так, может, Ему нужны не рабы, а друзья? Ведь, кажется, в Евангелии от Иоанна Иисус говорит ученикам: «Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего… Сие заповедую вам, да любите друг друга». Я недавно читал то ли у Курбатова, то ли у Варламова о неверии Толстого. Они словно специально замалчивают «Исповедь» и «В чем моя вера». А ведь эти вещи не пустяк. Толстой спорил с церковью в плоскости известных представлений о Боге. По сути, он говорил, что Бог не такой, каким Его представляют люди. Каков Он, они не знают. Не знал этого и граф. Чем все закончилось, известно! Его наместникам удобнее собирать оброк за посредничество с покорных рабов, чем отвечать на непростые вопросы.

– Вы что же, отвергаете Церковь? – спросил Аркаша из своего угла.

Все обернулись к парню. Пустая чашка стояла на полу у кресла. На лбу Аркаши выступила испарина. Верхний край очков запотел, но парень не решался протереть стекла.

– Никто не отвергает Церковь, сынок! – успокоил Серафим. Он не смотрел на гостя: видно, разговор стал ему неприятен. – Здесь и «нетовщина» и протестантизм…

– …и арианство, и марцианитство, и манихейство, – иронично подхватил Андрей.

– …и гностицизм, и…

– А ну вас! – отмахнулся Валерьян, и мужчины засмеялись.