Ад в раю, рай в аду. Искушаемые скобцы. Рассказы

Я ей ответил – «Конечно, ты!»

Супруга приласкала меня, и уже на самом деле теряя интерес к «Секундам», я подхватываю ее на руки и уношу в спальню.

Блаженство казалось мне бесконечным. Потом я с чувством исполненного дога, вернулся к телевизору. Я был шокирован и даже огорчен – «600 секунд» еще не закончились, до конца оставалось 90 секунд. Не веря ушам и глазам, возвращаюсь в спальню. – «Любимая, мне показалось, что это длилось довольно долго, а программа еще не закончилась. У меня прямо-таки комплекс какой-то появился».

Одарив меня взглядом, который я предпочитал всем другим женским взглядам, за последние десять лет нашего супружества, жена отвечает – «Успокойся, милый, я все уже посчитала. На диван я к тебе подсела, когда табло в „Секундах“ показывало 150 секунд, вынес ты меня в спальню – на табло было уже 350 секунд. И сколько, ты говоришь, оставалось, когда ты вернулся? Вот видишь, всего лишь 90 секунд. Можешь мне поверить дорогой, ля тебя это совсем неплохой результат».

КАЖДОМУ СВОЕ

Хозяин возвращался уставший, раздраженный, дома его встречала комнатная собачонка, которая при виде его искренне радовалась после дневной спячки. Через несколько минут она, накормленная и справившая нужду на балконе, пристраивалась рядом с сидящим или лежащим хозяином и опять впадала в безмятежную спячку. Поглаживая любимицу, хозяин успокаивался, пытаясь забыть об ублюдочных людях, злости и жестокости, наполнявших его жизнь. Глядя на нее, он думал: «Вот житуха, сыта, в тепле, любима, позавидуешь, ей-богу». Однако предложи ему махнуться с ней – ни за что! Быть животным, зависимым, беспомощным, – никогда!

Неделю спустя хозяина собаки убили. Он являлся членом преступной группировки, той, что была виновата во многих мерзких преступлениях, на которые животные не способны. Перед тем, как пристрелить хозяина собаки, главарь банды ему сказал: «Ты забыл, подлюка, что ты есть всего лишь: зависимое, беспомощное, животное».

ВСЕ ВОЗВРАЩАЕТСЯ

Старый дом на Тверском бульваре со дня своего сотворения был заселен средним классом. Квартиры, как правило, принадлежали чиновникам, служащим в разных департаментах. В начале 1918-го года из квартир стали выводить в неизвестном направлении жильцов – бородатые люди в длинных шинелях. Позднее – люди в кожанках. Квартиры заново заселялись простым людом, закишев большим количеством многодетных семей. Еще позднее, но с завидным постоянством, во двор дома заезжал «черный воронок», увозя кого-нибудь из проживающих в квартирах в места, откуда никто не вернулся. В сороковые годы выселение производилось военкоматскими повестками и похоронками.

Но людей в доме не становилось меньше. Даже в спокойные застойные годы – нет-нет, а к перенаселенному дому подъезжала черная «Волга» с комитетскими номерами. Люди в плащах и шляпах увозили на Лубянку какого-нибудь диссидента с предложением побеседовать, или приходила похоронка из далекого Афгана.

Сегодня к дому подъезжает много иномарок, и старые квартиры сбрасывают с себя позорное прозвище коммуналок. Старый дом на Тверской опять заселяется средним классом. Квартиры, как правило, покупаются чиновниками, служащими в разных департаментах. Все возвращается на круги своя.

ЗАВЕЩАНИЕ

Путь наш во мраке.

Когда состоишь в браке более двух десятков лет, не обзаведясь детьми, то нет – нет, да и заведёшь с супругой, с которой скорей всего до конца придётся свой век коротать. Разговор о том, кто раньше богу душу отдаст.

Жена при этом всегда отмахивалась: «Отстань, конечно, я. Женишься тогда на молодой, а меня схоронишь. А вот, как и где – мне уже будет всё равно». Муж возражал: «А мне не всё равно. Для меня важно, где я буду лежать, и как меня похоронят. Поэтому, если Бог приберёт меня первым, я хочу, чтобы ты знала – как всё обставить. Кого пригласить, как организовать поминки, девять дней, сорок дней. На каком кладбище, в какой одежде, в каком гробу. В какой церкви отпевать, и какой памятник ставить. Так что от тебя зависеть будет, чтобы схоронили меня так, как мне хочется. Я тебя знаю, когда до дела дойдёт, всё сделаешь по-своему, тяп-ляп. Поэтому я подробнейшим образом все свои пожелания изложил на бумаге. А конверт с написанным положил рядом с паспортом, это чтобы ты не искала. Ты лицо не криви, разве мы мало схоронили тех, кто был нас моложе? Все мы под богом ходим. Поклянись, что сделаешь всё, как я написал. «Но жена вновь отмахивалась – «Отстань, надоели твои дурацкие разговоры, здесь умирать пока никто не собирается. А заранее думать об этом она не желает. Садись лучше кушать».

Время спустя мужу понадобился паспорт, он открыл шкатулку, где хранились документы, и конверта со своими пожеланиями не обнаружил. В гневе он потребовал от жены объяснений. Та сначала отпиралась, а после заявила, что разорвала конверт в клочья и спустила в унитаз. Мотивируя тем, что это дурная примета, при жизни себя хоронить. И вообще, потому как умрёт первой. Поскольку у неё больное сердце, а он своей маниакальной дурью вгоняет её в могилу».

После скандала муж не спал всю ночь – думал. В голову лезли невесёлые мысли. А что если жена и в правду умрёт первой? Кто же его тогда хоронить станет? А даже если первым умрёт он, то ведь упрямая баба не станет считаться с его пожеланиями, а схоронит его по-своему. Нет, такого он допустить не может, поскольку смерть также важна, как и рождение. Утром муж побросал свои вещи в машину и уехал проживать на дачу. После подал заявление на развод и нежданно-негаданно стал холостяком.

Однажды в магазине он познакомился с моложавой женщиной. Пригласил в ресторан после в гости. И спустя три месяца ухаживаний, женился на ней. При этом про смерть и собственные похороны сразу забыл.

Через два года у него обнаружили запущенную, злокачественную опухоль. Обнаружили, но поздно. Недолго пролежав в больнице, он скоропостижно скончался.

На сельском кладбище, возле деревянного креста, воткнутого в свежий холмик земли, накрытый дешёвым венком, стояла его первая жена. В сумочке лежал конверт с пожеланиями её любимого мужа. «Глупый, глупый», – бормотала она, вытирая слёзы. – Как ты мог во мне сомневаться? Конечно, я бы всё сделала бы, как ты хотел».

ЧУДАК ЧЕЛОВЕК

Если кто-то ведёт себя так, как вас не устраивает, стоит ли терпеть? Может, есть смысл поискать кого-то другого?

Он был человеком со страстями. В нём сидела какая-то одержимость, может быть, поэтому она его и полюбила. По крайней мере, он не был похож на других, и это привлекало её. Заветной мечтой было – окончить институт и завести ребёнка, но пока об этом и речи быть не могло.

Они снимали квартиру на краю большого города. Приходилось тратить полтора часа, чтобы добраться до центра. В съёмной квартире не было телевизора, но они не скучали. Когда были вместе – занимались любовью, потом тут же в постели игрли в шашки. Когда это надоедало – сорились и даже дрались. Но быстро мирились и опять занимались любовью. Беда была в том, что он не мог найти работу, точнее он её не искал – не хватало силы воли. Но и денег тоже не хватало. Они жили на деньги родителей. Это происходило, потому что он не знал, кем бы он хотел работать. Задумываясь об этом, приходил к решению, что, пожалуй, никем.

В таком состоянии он пребывал потому, что приехал из маленького курортного городка, где жил с мамой и от нечего делать подрабатывал спасателем на пляже, где и познакомился с будущей женой. А теперь вокруг чужой, огромный, холодный город. И лишь в этих четырёх стенах съёмной квартиры он чувствовал себя защищённым.

Просыпаясь поздно утром, он долго лежал с открытыми глазами и смотрел в потолок. Елозил ногами под одеялом, накрывался с головой и не испытывал ни каких желаний ходить по незнакомым улицам в поисках работы. Молодая жена уже сбегала в магазин, приготовила завтрак. Теперь она подкрадётся к нему тихонечко и нырнёт с головой к нему под одеяло. Оба замлеют от удовольствия. Она от запаха тёплого заспанного тела, он от прохлады её рук и щёк. Растормошённый он наконец-то вставал, потягивался и, набросив халат, шёл на кухню. Перекусив и запив крепким чаем, возвращался в комнату, закуривал. Посмотрев в окно, возвращался к кровати, ложился на спину и, глубоко затягиваясь, опять смотрел в потолок. Когда состояние блаженства отпускало, он давал себе слово, завтра пойти на поиск работы. Но наступало утро и всё повторялось. Жена не подгоняла, она была молода и ещё не дожила до возраста, когда женщина начинает брюзжать.

В те дни, когда жена уходила в институт, он бродил по комнате, включал старый кассетный магнитофон, пел вместе с ним, дурачился, кривлялся у зеркала, читал. Иногда шёл в ближайший кинотеатр – была зима. Жена возвращалась, когда на улице было уже темно. Она была пугливой девочкой и это его забавляло. Он обожал пугать её. Когда она звонила в дверь, он часто звонки игнорировал. Когда она открывала дверь своим ключом, в прихожей не горел свет. Она боясь войти, стояла у открытой двери и кричала в темноту: «Милый, ты дома?» А он, заранее убрав, из прихожей своё пальто, залезал под кровать или в шкаф. Затаившись, ждал, когда она войдёт в комнату, включит свет. И когда она проходила мимо кровати, хватал её за ногу. Она, испугано вскрикнув, садилась на пол и начинала нервно смеяться от испуга. Он тоже смеялся, но от радости.

Каждый раз он придумывал что-нибудь новое. Например, посадит красное пятно на рубаху, возьмёт кухонный нож, ляжет посреди комнаты, положит нож рядом, примет нелепую позу и ждёт. Жена войдёт, включит свет, замрёт от ужаса, потом броситься к нему – «Что с тобой. «А он захохочет – весело ему. Или ночью встанет потихоньку, прокрадётся на кухню, не включая свет, загремит посудой, чтобы она проснулась. Луна в окно светит, тишина кругом. Она спросит: «Ты чего там?», а он молчит. Жутко ей становиться, встать боится, натягивает на себя одеяло и дрожит. А он возьмёт маленький топорик, сделает страшное лицо, руки расставит, глаза закатит и медленно к кровати приближается, пока она не расплачется со страху. Так шутки вошли у него в привычку, можно сказать стали манией. Так же вошло в привычку, поздними вечерами рассказывать страшные истории, которые сам придумывал – получалось у него здорово. Бывало, начнет рассказывать о вампирах или покойников, входит в экстаз, и уже сам дрожит от страха. Залезут оба под одеяло и вздрагивают от каждого шороха. Кажется им, что в комнате они уже не одни. И не дай Бог любую часть тела из-под одеяла высунуть – страшно.

Наступало утро и ночные ужасы казались смешными и нелепыми. Он же, опять оставаясь один, только и думал, чтобы придумать новенького к приходу жены. И если ничего не приходило в голову, места себе не находил-злился. Иногда молодые ругались и тогда в самый разгар ссоры, он падал на пол и начинал эмитировать эпилептический припадок. Это получалось у него так страшно и естественно, что она никак не могла поверить, что муж притворяется.

Время шло денег на жизнь не хватало. Ей приходилось занимать, а он так и не нашёл работу, думая только о том, как бы придумать новую страшилку для любимой. И вот, в один прекрасный день, оставшись один, он вдруг почувствовал острую скуку. Такая тоска напала, что он вместо пения завыл. Потом покружился по комнате, попробовал экспромтом сочинить похабные стихи – сел на пол и понял, что он пустой-пустой, как барабан. Никаких интересных мыслей в голову не приходило. А главное он уже ничего не может придумать, чтобы напугать её. Ходя из угла в угол, он перебирал всё, что было им придумано раньше, чтобы напугать её. И тут эврика – Надо сделать своё чучело и повесить его. Она войдёт, включит свет. А он повесился – класс. Главное, чтобы чучело выглядело натурально. И он как одержимый взялся за дело. В проёме двери на кухню он вбил крюк из бельевой верёвки петлю. Время оставалось мало, на улице начало темнеть. Он взял пальто, брюки – набил их тряпьём. Прикрутил тонкой проволокой туфли к брюкам. Взяв кастрюлю, он надел на неё шапку, прикрутил к пальто, обвязал шарфом. Принёс табурет. Чучело висело, но ничего общего с человеком у него не было. Он был ужасно огорчён – ничего не получалось. Психанул, сорвал чучело и стал яростно пинать его ногами, Время истекало, сейчас она должна прийти. Рушиться такая затея! Сквозь тишину комнаты ему послышались шаги на лестничной клетке – это она, ну нет! Быстро, как в лихорадке он вскочил на табурет, совершенно не осознано всунул голову в петлю – ох, и испугается же она! В входной двери повернулся ключ, и он оттолкнул от себя табурет.