Политрук

Юные граждане СССР даже не начали жить по-настоящему, а их – насмерть!

Я забегал по месту преступления, ища хоть малейшие признаки жизни, и не находил. На обгоревшей траве за огрызком кабины автобуса умирал пожилой шофер, скрюченными пальцами удерживая сизое сплетенье кишок, вывалившихся из распоротого живота. Лишь только я наклонился к нему, как дыхание страдальца пресеклось, а в глазах, что уставились в небо, в синюю прорву Вечности, застыл стеклянистый блеск.

Я устало выпрямился и зашагал по обочине к Ботнево. «Одному мне всех не захоронить, – со скрежетом проворачивалось в голове. – Еще бы человек пять с саперными лопатками…»

Следуя за мыслью, я глянул в сторону воронки, где догорала «эмка». Словно в кратере вулкана, в ней заворачивались клубы синей гари, скрывая свежую могилу Тоси Лушина. Дунул ветерок, относя чад, и я замер.

Краем блеснула гладь озера, а на бережку выстроились мои друзья – Паха в черных плавках, Артем в налипших «семейниках» и Кристя в соблазнительном бикини. Между ними и мной надрезала землю мерклая огненная полоса, фонтанировавшая слабеньким «гребнем», почти не заметным на свету.

– Не переступайте черту! – заорал я, отмирая.

– Да что происходит? – тоненьким голоском закричала девушка. Паша успокаивающе взял ее за руку.

Грузной трусцой сбежав с откоса, я замедлил шаг, жадно вбирая глазами облики моих друзей – на долгую память.

– Там, где вы стоите, тикает две тыщи девятнадцатый, – проговорил неторопливо, хоть и задыхаясь слегка, – а здесь, за чертой, сорок второй год. Антона Лушина я похоронил…

Бледнеющий Трошкин забормотал:

– Политрук умер. Да здравствует политрук! Ерунду говорю, да?

Мои губы повело вкривь.

– Чую, скоро все закончится, – вздохнул я. – Распадется связь времен…

– Хроноклазм! – выпалил Артем, блистая эрудицией. – Это, когда прошлое вклинится в будущее… – он смутился, бросая поспешно: – Ну, да…

– Ты переоделся в форму… того Лушина? – вполголоса спросила Бернвальд.

Я кивнул.

– И понял, зачем вы так похожи?

– Не уверен, – мотнул головой в сомнении. – Но все так и должно быть. Я остаюсь.

– И мы! – решительно заявила Кристина, первой переступая черту. Пашка шагнул следом, не выпуская руки девушки.

Артем, испугавшись, что останется один, суетливо перескочил отсвечивавший сиреневым «гребешок». В то же мгновенье вся цветомузыка погасла, а земля вздрогнула, выглаживая сдвиги.

Я глянул в небо. Пусто, ни следа от авиалайнера. Даже белесого выцвета от инверсионного шлейфа не видать.

– Что же вы наделали? – вздохнул я, опуская голову и глядя глаза в глаза – в синие Пашкины, в зеленые Кристинкины, в карие Тёмкины. – Теперь всё, назад дороги нет…

– Ну, и ладно, – пожал плечами Ломов. – Не очень-то и хотелось! Ты, вон, в госкомпании работал, а я на босса вкалывал. Думаешь, приятно? Ну, натура у меня такая, пролетарская! А здесь все, как надо: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!»

– Здесь война, Паха, – напомнил я ему.

– Ну, и ладно! Да, Кристинка?

Девушка молча кивнула, и улыбнулась.

– Наше дело правое! – воскликнул Артем, дурачась. – Враг будет разбит, победа будет за нами!

– Ладно, победитель, пошли! – резковато сказал я.

– Куда?

– Тут автобус с детдомовцами разбомбило, поможете… – в моем голосе зазвучали грубые обертоны. – Хоть в воронку снесем, зароем в братской могиле! Прибарахлитесь заодно, а то вы, мягко говоря, не по моде одеты.

– С мертвых снимать? – дрогнула Кристина.

– Нет, – вымолвил через силу. – Я там чемоданы видел, по всей дороге раскидало…

Мы вышли к дубу. Трошкин, увидав кровавое месиво, позеленел и согнулся в рвотном позыве.

– Бож-же мой… – выговорила Бернвальд дребезжащим голосом. – Они же совсем маленькие!

– Ты тоже не дылда, – сипло выдавил Тёмка, – твой размерчик…

– Дурак! – рассердилась девушка. – Я не о том совсем!

– Не ругайтесь, – тихо сказал Павел, и Кристина покраснела.

* * *

Час или дольше мы сносили останки в воронку под дубом, а после долго отмывали руки. Сил закопать могилу не осталось совершенно.

Кристя нарыла в чемоданах тутошнее белье и простенькое ситцевое платье, я преподнес ей черевички и носочки, снятые с убитой девушки.

Затвердев лицом, Бернвальд обулась – и скрылась за дубом, переодеться.

– Плавки – вон туда, – показал я подбородком на коптящую полуторку.

– Фасон из будущего, – вздохнул Ломов, запуская галантерейное изделие в огонь, – ты прав… Как Кристя только выдержала, она же очень чувствительна…

– Не всегда, – сухо сказала девушка, показываясь за нашими спинами. – Хирургу брезговать нельзя никак, вот я и представила, что тут везде операционная… А тебе идет.

Паха смутился, подсмыкивая широченные, но кургузые штаны.

– Куцые какие-то…

– Ничего, – успокоил я его, – форму выдадут по росту.

– Ну, надеюсь… – проворчал Ломов, натягивая мятую рубашку из синей фланели.

Трошкину достались светлые парусиновые штаны и модная рубашка-апаш. А вот обуви не нашлось ни на Тёмку, ни на Пашку.

– Ничего, – бодрился Артем, – в Красной армии сапоги, чай, найдутся!