Три дочери

Во дворе дома номер двенадцать незамедлительно собрались восхищенные дети. Илья Миронович отогнал их несколькими взмахами руки и, устало вздохнув, вкатил сверкающее диво в подъезд.

У двери квартиры, на которой масляной краской была выведена цифра «4», остановился и, поспешно переломив что-то в себе, надавил пальцем на блестящую черную пуговку электрического звонка.

На призывное дребезжание вышла сама Елена. Честно говоря, Илья Миронович не ожидал ее увидеть, поэтому напрягся, одернул на себе полы дорогого светлого пыльника.

– Ты? – удивилась Елена. – Что случилось?

– Войти можно?

– А зачем? – в Еленином голосе отчетливо зазвенел металл.

– Ну-у, – Илья Миронович замялся, в следующее мгновение выставил перед собой велосипед. – Видишь, какую красоту я пригнал тебе в подарок?

Хоть и звучал в голосе Елены металл, а невольную улыбку она сдержать не сумела – велосипед в Москве, да еще такой роскошный, был все-таки редкостью. Она протянула руку к призывно поблескивающему рулю – захотелось погладить его, как живое существо, но в следующий миг отдернула.

Попробовала покачать головой отрицательно, отказаться от подарка, но это у нее не получилось.

Велосипед остался у нее, Илья Миронович ушел домой, удовлетворенно кивая сам себе.

Несмотря на декретный отпуск, Елена иногда появлялась на работе, – без этого никак не могла, – сдавала Иришку на руки матери и мчалась в свою контору, в здание без вывески, расположенное в одном из лубянских проездов. Когда она долго не появлялась на работе, внутри словно бы некая пустота образовывалась, от которой портилось настроение, а иногда даже тошнило.

В этом плане Елена походила и на мать, и на отца, – те тоже без работы не могли жить, – не приспособились, как некоторые городские лентяи.

В последний раз, едва она возникла в своей конторе, как первый человек, которого она встретила, была Неля Шепилова – беззаботная, как бабочка легкая, улыбающаяся, в нарядном костюмчике под матроса Балтийского флота, с откидным воротником и белыми полосками, нашитыми на синюю ткань.

Увидев Елену, Шепилова сделала лицо, какое обычно бывает у человека, встретившегося с незнакомцем, и пролетела мимо.

Что здесь делала Нелька, с кем общалась, кто из подружек привечал ее в конторе – секрет… Елена недоуменно покачала головой и пошла в свой отдел.

Конечно, Вовик Нелькин – бандит необычный, ни на кого не похожий, но он – бандит, человек, с которым борется их контора… Есть тут нечто такое, чего Елена не понимала и не могла понять.

Вовику она была благодарна за то, что тот спас ее от ночных грабителей, уложил гоп-стопника, заходящего со спины, на землю. Но ведь Вовик сам тоже гоп-стопник и не факт, что он не занимается грабежами, вполне возможно – успешно потрошит полоротых дамочек где-нибудь в Сокольниках или в Замоскворечье.

Велосипед с успехом освоила Вера – очень быстро научилась на нем кататься и теперь лихо носилась по сретенским переулкам.

На саму Сретенку, на центральную улицу, она выезжать не рисковала – там шустро раскатывали туда-сюда «эмки», тонко пели моторами полуторки, а в переулках было тихо – машины сворачивали в них редко. Мальчишки-первоклассники радостно гоготали, бегали за ней, просили прокатиться на велосипеде, но Вера старалась не обращать на них внимания.

Лена же на велосипед почти не садилась – не ее это конек, можно шлепнуться и разбить себе лицо, а с разбитым лицом ее не подпустит к себе Иришка, зальется слезами.

После конторы Лена старалась завернуть в небольшое кафе, недавно открывшееся на углу Сретенки и улочки, круто спускающейся вниз к Трубной площади.

По улочке ходил трамвай со звонком, звяканье которого походило на склянки, внизу разворачивался и, забрав пассажиров, тихо полз вверх. Зимой, на крутизне, трамвай иногда буксовал, – слишком скользкими становились на холоде гладкие чугунные рельсы. Лене нравилось слушать трамвайные склянки, это была революционная музыка, если хотите, – музыка, от которой люди получали пользу, – в отличие от той, что извлекал из своего саксофона Илья.

В кафе подавали чай с молоком и без молока, по выбору, к чаю – булочки с изюмом, для тех, кто хотел перекусить основательнее – горячие пельмени со сметаной. Вначале заведение было безымянным – под козырьком, прикрывающим вход от дождя, красовалась лишь табличка с часами работы, а потом появилась вывеска более конкретная – «Пельменная».

Теплым летним вечером Лена зашла в «Пельменную». А там – новшество в меню, чай можно было разнообразить, появилась новая строчка – кофе. Если честно, Лена вкуса кофе не понимала, он казался ей горьким, забивал рот мокрой пылью и она невольно морщилась. К слову, большинство людей, приходивших в «Пельменную», тоже морщились: не привыкли еще москвичи к вкусу нового напитка.

Хотя напиток был старый: кофе, говорят, был завезен в Россию еще при Петре Первом, прорубившем окно в Европу.

Взяла Елена чай, взяла булочку, отошла к одинокому мраморному столику, стоявшему у окна. Отсюда было хорошо видно Сретенку, деревья, растущие в сквере, обнесенном узорчатым металлическим забором, – в середине забора было снято несколько секций, вместо них поставили деревянную ограду, видны были люди, озабоченно бегущие по тротуару, изрядную долю пространства занимало монументальное здание с роскошными балконами, когда Лена видела это здание, ей казалось, что оно обязательно должно иметь колонны, но колонн у этого большого дворянского дома не было…

Из «Пельменной» интересно было наблюдать, что происходит снаружи, – перед глазами протекала чужая жизнь, в которую Лене не было входа, но она легко угадывала ее сюжетные повороты и со школьной простотой могла определить, куда направляется человек, на работу или в магазин за буханкой свежего хлеба.

Рядом со столиком остановился военный в коверкотовой гимнастерке модного сиреневого цвета, перепоясанный новеньким командирским ремнем. В черных петлицах – серебряные молоточки и две шпалы. Черные петлицы – это инженерные войска, две шпалы – это командир средней руки. Вполне возможно, командует саперным батальоном.

– Не помешаю? – спросил военный, поставил на толстую мраморную крышку стола блюдце с булочкой и чай в тонком прозрачном стакане, втиснутом в подстаканник. Чай был крепкий, темного густого цвета, командир попросил двойную заварку – видимо, любил крепкий напиток.

– Не помешаете, – запоздало ответила Лена, отодвинула свой чай на край столика.

– Хорошая сегодня погода, – неожиданно проговорил военный, – тепло, но не жарко.

«Когда не о чем говорить, обязательно говорят о погоде», – отметила про себя Лена.

Впрочем, лицо у этого человека не было зашоренным, примитивным, какими бывают лица людей, чьи мозговые способности не распространяются дальше кустов акатника, растущих в ближайшем сквере.

Чисто выбрит – явно пользуется бритвой, сработанной из немецкой стали, только она не оставляет на щеках ни одного волоска, такой бритвой пользуется отец. Глаза темные, вот в них возникла насмешливая теплота, и это было интересно, зубы белые, словно с плаката, где улыбчивый молодец приглашает хранить деньги в сберегательной кассе… Неплохое лицо, в общем. Лене оно понравилось.

– Да, хорошая погода, – немного подумав, согласилась она.

Военный улыбнулся. Он все понял. И вообще он, похоже, относился к категории людей, которым не надо было что-то объяснять, втолковывать, им достаточно было видеть, поскольку они знали не только язык разговорный, но и язык взглядов, жестов, выражений, возникающих на лице собеседника, внешних проявлений, походок. Говорят, что языком этим владеют только разведчики, но на деле оказывается, что не только они – военные инженеры его тоже знают.

Вдруг Лена увидела Верку, свою младшую сестричку – та, длинноногая, светленькая, словно бы у нее выгорели на солнце волосы, держала за руку ладного мальчика, такого же длинноногого, в пижонских клетчатых брюках, в футболке, украшенной спартаковским ромбом, и царственной походкой двигалась в сторону сквера.

«Ну, Верка!» – едва не выдохнула вслух Лена, но сдержалась – постеснялась военного.

Тот улыбнулся вновь – кажется, и на этот раз понял, в чем дело. Хотя не должен был понять: откуда он знает, что Верка – ее сестра?

А Верка с парнем пересекла трамвайные пути и оказалась в сквере, остановилась около мороженицы, с лотка продающей круглые вафельные плошки с зажатым между ними кругляшом мороженого, похожие на спортивные шайбы.

Военный проследил за взглядом Лены и спросил:

– Что, знакомая девочка?

– Младшая сестра, – ответила Лена.

– Понимаю, – вновь улыбнулся военный, – еще вчера она сидела в кроватке и пускала пузыри в слюнявчик, повязанный на грудь, ходить не умела, даже говорить не умела, а сегодня уже разгуливает под руку с мальчиками и ведет умные беседы на тему, есть ли жизнь на Марсе и когда мы полетим на Луну?

– Ну, до таких бесед ей еще далеко.

– Это сегодня далеко, а завтра будет очень даже близко.

Лена поспешно допила чай, сжевала булочку и, небрежно попрощавшись с военным, выбежала на улицу. А Верки уже и след простыл – куда-то переместилась со своим кавалером. Может, к Главпочтамту, может, к недавно построенному диковинному зданию, которое спроектировал великий француз Корбюзье, а может, в один из светлых, но безлюдных, глухих сретенских переулков, с которыми даже московская милиция не была знакома – слишком уж много их набиралось…

– Ах, Верка, Верка! – огорченно пробормотала Лена и двинулась домой.

А с другой стороны, чего огорчаться-то? Ведь она сама была такой, как Верка, встречалась с мальчиками и выслушивала от взрослых всякие глупые слова, пока не вышла замуж. Неудачно, к сожалению, вышла. Может быть, было бы лучше, если на месте Ильи Мироновича оказался кто-нибудь другой… Например, военный с двумя шпалами в петлицах.

Она неожиданно поймала себя на мысли, что военный… военный… в общем, он понравился ей. Хотя первое впечатление, когда он заговорил о погоде, было не самым лучшим.