Зажигалка с драконьей головой

– Тогда с чего же у него плохое настроение? Не хочет выставлять отделу положенное шампанское?

– От него не то, чтобы шампанского – стакана кислушки не дождешься, – Нестеров неожиданно хихикнул. – Ты слышал, как царь Александр Третий одному купцу фамилию на свой лад выправил?

– Нет.

– Жил один купец, первую гильдию имел, а фамилию имел странную – Семижопов. Мужик богатый, при золотых цепях и кольцах, а фамилию свою в деловых бумагах ставить стеснялся. Вместо него ставили фамилию старшего приказчика.

– Какого-нибудь Перышкина или Гайкина, – усмехнулся Шайдуков.

– Вполне возможно. Может быть, даже Пупкова. Чтобы избежать дальнейших конфузов и привести фамилию в соответствие с богатством и положением, Семижопов послал нижайшее прошение на имя государя. Царь Александр Третий был остроумным человеком, прочитал прошение и написал толстым синим карандашом: «В ознаменование личных заслуг господина Семижопова разрешаю две жопы снять». – Нестеров кисло улыбнулся и схватился рукой за щеку. – М-м-м!

– Это не анекдот?

– Это наше историческое прошлое, документально подтвержденное. А начальника нашего все-таки поздравь.

– Надо подумать, – сказал Шайдуков.

– Вдруг шампанское выставит? В магазине как раз появилось. Теплое. Сладкое.

– Тепло-сладкое.

Хомыря он поздравлять не стал – все равно ему «тепло-сладкое» шампанское не пить, пристроился было на попутную трехтонку – шла в Клюквенный с мукой, – вдвоем все веселее будет, но через несколько минут Шайдуков передумал и попросил подбросить его до аэропорта.

– Чего так? – удивился шофер.

– Спешу!

– Денег, что ли, не жалко? Я бы бесплатно, к самому порогу, к дому доставил.

– Время, время, – пробормотал Шайдуков, – время дороже денег.

– Ну, как знаешь, – недовольно пробормотал шофер, зашмыгал носом, будто обиженный школьник.

Просьбу Шайдукова он выполнил, доставил до аэропортовской площадки, круто развернулся и, подняв столб пыли, укатил.

Рейсовый Ан-2, идущий в поселок Клюквенный, затем в Куропатку, Ивантеевку и Шиловку, был уже заправлен. Пассажиров набралось немного, и Шайдуков свободно купил себе билет, в самолете пристроился на жесткое железное сиденье напротив двери-люка и, подчиняясь команде, покорно перетянул себя ремнем. Невольно ощутил, что теперь составляет единое целое с сиденьем, с полым металлическим корпусом Ан-2, с игрушечными истертыми колесами, похожими на колеса садовой тележки, с мотором и винтом, и это ощущение родило в нем легкое хмельное чувство, схожее с весельем.

Из кабины, по-журавлиному переступив через высокий дюралевый порог, вышел второй пилот, одетый в серую, почти милицейскую рубашку с погончиками, украшенными двумя нашивками, остановился рядом с Шайдуковым.

– Ба-ба-ба, кого я вижу! – голос у второго пилота был густой, сочный, будто у оперного певца.

– Здорово, Егор Сергеевич, – сказал ему Шайдуков, – давненько не встречались!

– Летаешь редко, потому и не встречаемся, – второй пилот рывком сдернул люк с места, ловко вогнал его в проем и повернул длинную красную ногу, закрепляя, потом, чтобы никто не вздумал сдвинуть люк без разрешения, перекинул через дверь цепочку, также окрашенную в алый сурик. – Заходи к нам, – пригласил он Шайдукова и показал пальцем на кабину. – Сейчас не надо – нельзя, а когда взлетим и наберем высоту – заходи! Посмотришь на землю с неба.

Егор Пысин родом был также из Клюквенного, учился в школе в одно время с Шайдуковым, потом женился на дочке заведующего финотделом райисполкома и пошел в примаки, переехал жить в райцентр. В Клюквенном он, конечно, бывал – у матери с отцом, – но редко, и с Шайдуковым встречался также редко – тропки их почти не пересекались.

Ан-2 набирал высоту медленно, рывками, тарахтел, находясь на одном месте – совсем незаметно было, чтобы земля удалялась или уплывала назад, она неподвижно висела под крыльями, а самолет, словно воздушный шар, прикованный к цепи, также неподвижно висел над ней, иногда под машиной оказывалась яма, и тогда Ан-2, беспомощно тарахтя винтом, проваливался в нее.

Шайдукову казалось, что во время падений из него вылезает вся начинка, все, что Бог напихал ему внутрь – сердце, легкие, печень, желудок, он крепко стискивал зубы и старался накрыть начинку грудной клеткой, как кошелкой. Люди, сидевшие в самолете, горбились надсаженно, какая-то бабка даже заплакала.

Но поднялись чуть выше – и сделалось легче, и дышать стало легче, провалы пропали, а когда набрали высоту, Шайдуков расстегнул ремень и, хватаясь за спинки кресел, двинулся в кабину.

– Космонавтом себя почувствовал, – стараясь перекричать шум мотора, пожаловался он.

– Взлет был тяжелый. Из-за жары, – пояснил Пысин. – Много восходящих потоков, ям, штурвал иногда приходится держать вдвоем. Для этого силу лошадиную иметь надо.

– В жару всегда так?

– Всегда.

Командира самолета, известного молчуна Иваненко Шайдуков также знал – доводилось встречаться раньше, Иваненко кивнул ему и отвернулся. Он и на земле разговаривал редко, а уж в воздухе и подавно. Егор перекинул от одного сиденья к другому брезентовую лямку и усадил на нее Шайдукова. Потыкал пальцем вниз, в задымленную зелень земли – смотри, мол. Шайдукову хотелось поговорить с Егором, но он понял – поговорить особо не удастся, – Иваненко уже косит на него неодобрительными маленькими глазами. Шайдуков склонился к Егору, прокричал ему в наушник:

– Сеню Парусникова помнишь?

– Ну! Вместе за девками бегали.

– Убили Сеню!

Пысин охнул, словно от крепкого тычка в поддых, неверяще глянул на Шайдукова:

– Как? Быть того не может!

– Может. И знаешь, где я его нашел? – Шайдуков рассказал, как и где он отыскал останки – малую часть того, что когда-то было Семеном Парусниковым.

Пысин, плотно сжав губы, неверяще покачал головой, глаза у него сделались маленькими, какими-то беспомощными. Хоть и решил Шайдуков, что ему не удастся поговорить с Егором, а все-таки они поговорили; Егор так расстроился, что у него даже затряслась нижняя челюсть.

– У вас, среди летчиков не ходили никакие слухи, что кто-то пропал? А? – спросил Шайдуков.

– Как это? – не понял Егор.

– Да очень просто. Взял человек билет на самолет, зарегистрировался в окошечке и исчез.

– Не-ет, – медленно покачал головой Пысин, – не припомню такого.

– Если о чем-нибудь похожем услышишь или произойдет что-нибудь, дай, пожалуйста, знать. Не в службу, а в дружбу.

– В стукачи вербуешь? – рассмеялся Егор.

– Ты чего, сдурел? Я же сказал – в дружбу.

Шайдуков вернулся на свое место, вновь пристегнул себя ремнем, сморенно глянул в иллюминатор вниз, в задымленную рябь тайги, увидел остро блеснувшую вдалеке воду – рыбное озеро, показалось оно на мгновение и тут же спряталось, накрылось зеленым одеялом, потом одеяло гнило расползлось, показало темное нутро – тайгу разрезал золотоносный ручей. «Вполне возможно, что Сеня где-нибудь здесь и промышлял», – подумал Шайдуков.

Через несколько минут показался новый разлом – еще один ручей, потом еще – ручьев было много и каждый обихаживали старатели. «Как же они, прячась друг от друга, умудряются не сталкиваться? Метки ставят, что ли? Но по меткам и уголовник с заточкой может выйти на безоружного старателя. Высшая математика, тригонометрия с химией, и только!» – Шайдуков поморщился: тригонометрию и химию он не любил в школе особенно, до сих пор, когда вспоминает, испытывает изжогу, которую невозможно сбить никакими таблетками. Если бы была его воля, он вообще изъял бы эти предметы из списка муторных школьных дисциплин – и без них одуревшим парнишкам и девчонкам за партами тошно.

Невесело сделалось Шайдукову. В таком невеселом состоянии он и прилетел в Клюквенный.

Игорь Сметанин происходил из хорошей семьи: отец – специалист высокого класса с прекрасной головой и умелыми руками, прекрасно справляющимися со всякой тонкой работой, доктор наук, главный сварщик крупного московского завода, мать – начальник отдела в номерном институте, разрабатывающем пластмассы для космоса, детей, кроме Игоря, в семье не было, поэтому единственному сыну родители отдали все…