Осенний карнавал смерти – 2

Господин Шульц из хрустального графинчика в хрустальную же рюмочку винца налил.

– Отведайте, Лизанька. – протягивает рюмашку Егору. – Ваше любимое. Бургундское.

Сладкосолев отведал. Честно сказать, так себе. Слабенькое. То ли дело первачок.

А господин Шульц мягко, но настойчиво уже тянет Егора к кровати.

– Лизунчик, – страстно шепчет, – вы обещали именно сегодня. В годовщину вашей смерти.

Понял тут Егор, что ежели он и далее будет хранить своё инкогнито, то господин Шульц его, пожалуй, и… Сладкосолева аж в жар бросило. Этого ещё не хватало, думает, не ровён час и рожать придётся.

– Вы же обещали, Луиза, – прямо-таки сгорает от похоти господин Шульц, – обещали…

– Ничего я вам, господин Шульц, не обещал, – холодно промолвил Егор. – Не выдумывайте.

Господин Шульц резко голову откинул, словно его в лоб звезданули.

– Егор?! – вскричал. – Ты что ль?!

– Я, – отвечает Сладкосолев.

Тут господин Шульц как примется хохотать. Хохочет и хохочет… На кровать от смеха повалился, слёзы из глаз ручьями бегут.

– Ой, не могу! – ухахатывается.

– Вам-то смешочки… – Егор тяжко вздыхает. – А мне каково? Даже по нужде теперь по-нормальному не сходить.

Отсмеялся наконец господин Шульц и сигару закурил.

– Не переживайте, Егор, – попыхивает. – Знаете, что гласит восточная мудрость: «Женщина, не печалься, что ты женщина, ибо в следующей жизни станешь мужчиной. Мужчина, не радуйся, что ты мужчина, ибо в следующей жизни станешь женщиной».

– Чё-то я вас не понимаю, – пожимает девичьими плечами Сладкосолев.

– А я сейчас объясню, – говорит господин Шульц и объясняет: – Многие люди помнят свои прошлые жизни. Вы же, как это ни странно, помните свою будущую жизнь. Короче, французская балерина Луиза Дюваль в следующей жизни станет русским трактористом Егором Сладкосолевым. Уяснила, Лизавета?.. – игриво ущипнул господин Шульц Егора за щёчку.

Ни-чё Егор не уяснил.

– А как же – вы? – спрашивает. – Вы вон как были мужиком, так мужиком и остались.

– Я – это совсем другое дело, – отвечает господин Шульц. – Я, если хотите знать, вообще не человек.

– А кто же вы? – недоумевает Сладкосолев. – Скунс что ли?

– И не скунс… – Господин Шульц помолчал немного и прибавил значительно: – Помните чёрного кота с подпалинами из своего сна?

Егор насторожился.

– Ну?

– Баранки гну… Вот и подумайте на досуге своей… – господин Шульц по Егорову лбу пальцем указательным постучал, – жопой.

Сладкосолев принюхался и прислушался.

– Горелым пахнет, – сказывает. – И будто кричит кто.

Плотные занавески на окнах заалели. Господин Шульц их в сторону отдёрнул. А за окнами всё пылает!.. И пристройка, и амбары, и конюшня… А по двору в зареве пожарища чьи-то тени мечутся.

– Что такое?.. – растерялся господин Шульц.

– А вот это уже я вам объясню, – говорит Егор, ощущая в душе странное удовлетворение. – Крестьяне вам красного петуха пустили! Ну, держитеся, господин Шульц! Счас они с вилами заявятся!

И точно. Двери распахнулись, и в опочивальню ворвались бородатые мужики с вилами, топорами и дико горящими глазами.

– Ага-а! – заорали, – вот ты иде, колдун проклятый, с ведьмакой-полюбовницей!

– Господа! Господа! – заверещал господин Шульц.

Тут ему «господа» острые вилы в живот и воткнули. А вслед за этим и Сладкосолева рубанули топором по прелестной французской головке.

7

На сей раз очнулся Егор в общественном туалете, на полу… Поднялся Сладкосолев, оглядел себя. Бродяга бродягой. Одежда на нём вся как с помойки – рваная, грязная… Голова гудит, будто по ней обухом вдарили (впрочем, так ведь оно, по сути, и было). Вышел Егор на улицу, смотрит – а он снова в Бежецке, куда год назад на базар ездил, бычка Степана продавать. И так же электричка стоит на Сонково. Сел Сладкосолев в вагон. Билет, конечно, не взял, на какие шиши?.. Вскоре поехали.

Напротив Сладкосолева опустилась на скамейку тётка с авоськами и сумками. Здоровенная, грудастая, чем-то Егорову жену Нюру напоминает… Сладкосолев, чтоб с тёткой глазами не встречаться, в пол уставился. Неудобно ему от своего бомжеского вида.

Смотрит: а на полу билет валяется. Егор ногой его к себе подвинул и, наклонившись, поднял. И как раз во?время.

– Билеты, билеты проверяют, – тревожно пронеслось по вагону. Разговоры разом стихли, даже дети малые и те примолкли… Все чего-то ждут. Чего?.. – недоумевает Сладкосолев. Ко всему прочему ещё и электричка остановилась. Прямо в чистом поле. Дверь в вагон отворилась, и вошли два контролёра – молодые ребята в чёрной форме и с короткоствольными автоматами.

– Прошу приготовить проездные документы, – вежливо сказал один.

И пошли по проходу. А тишина в вагоне стоит, прямо как на кладбище.

– Ваш билет, мужчина, – обратился контролёр к Сладкосолеву.

Егор показал. Контролёр повернулся к грудастой тётке.

– Ваш билет, женщина.

Тётка полезла за билетом в карман линялой кофты – не нашла, сунула руку в другой карман – тоже нет. Лицо её жалко исказилось.

– Я брала, брала… – умоляюще смотрела она на мальчишку-контролёра.

– Да вы не волнуйтесь, – успокоил её тот. – Поищи?те в сумке. Я подожду.

Тётка принялась лихорадочно рыться во всех своих сумках и авоськах. Билет не находился.

– Да брала же я! – голос её истерично звенел. – Вот те крест, брала!