Фашистская Европа

Финляндия, Эстония, Латвия и Литва отделились от России в ходе революции и гражданской войны. Красная армия, в общем-то, могла раздавить их таким же образом, как республики Закавказья, но прибалтам серьезно помогли немцы, потом их взяли под покровительство англичане. Добавились и грязные интриги. Финляндия за помощь Колчаку и Юденичу запросила крутую цену – Карелию, Кольский полуостров, значительную часть Русского Севера. Получив отказ, заключила мир с большевиками – они за сговорчивость и нейтралитет подарили финнам область Печенги (Петсамо) с никелевыми рудниками, изрядную часть Карелии.

Эстония вроде бы поддержала Юденича, но тоже предпочла тайно договориться с Троцким. В критический момент эстонские войска оставили фронт, открыли несколько участков, где ударили красные. На территории Эстонии отступившие белые отряды разоружали, хлынувшие с ними толпы беженцев с женщинами и детьми держали на морозе, заставляли часами лежать на снегу, потом загнали в концлагеря. Десятки тысяч людей умерли – за это Троцкий заключил Тартуский мир, уступив эстонцам 2 тыс. км приграничных русских земель. Русофобские настроения насаждались и в Латвии, Литве.

А после гражданской войны западная финансово-промышленная «закулиса» вознаградила прибалтийские республики иным образом. При начавшемся разграблении России они стали «таможенными окнами». Из Риги и Таллина отчаливали пароходы с грузом русского золота, произведений искусства, «трофеев», захваченных большевиками в погромах церкви. Вывозились ценные металлы, бриллианты, лес. Прибалтов использовали и в финансовых аферах. Например,

Троцкий, будучи наркомом путей сообщения, заключил с Эстонией контракт на ремонт российских паровозов, хотя там вообще не было соответствующих заводов.

Реальное же положение в экономике прибалтийских стран было совсем не блестящим. Промышленность у них была слабенькой, своего сырья и полезных ископаемых не имелось. А связи с Россией порушились, сбывать продукцию рыболовства и сельского хозяйства стало некуда. Зато парламентскую демократию установили самую что ни на есть «развитую». Правительства не могли сделать ни шагу без санкции парламентов, а многочисленные партии бодались, спорили, вступали в коалиции. В общем, политическая жизнь бурлила, но толку было немного. Провели аграрную реформу – поделили землю крупных хозяев (благо они были немцами или русскими). Но крестьяне, получившие участки, не могли наладить хутора и фермы. Влезали в долги. Пытались создавать кооперативы, но они получались нежизнеспособными.

А Советский Союз рассматривал страны Прибалтики как естественные объекты для будущих революций. Восстания готовились в 1923, 1924 гг. Их удавалось подавлять, но революционная угроза сохранялась. На Литву, кроме того, с немалым аппетитом косилась Польша. Уже откусила Вильнюс и не прочь была скушать остальное. В этих условиях в Литве возникло фашистское движение «Народные» («Tautininkai») – предполагалось, для мобилизации народа против коммунистов, а если понадобится, то и против поляков. В 1926 г. ситуация вообще запуталась. Основные парламентские партии христианских демократов, народных социалистов и социал-демократов не смогли договориться между собой и составить дееспособную коалицию. Дело пахло крупными потрясениями.

Но президент Литвы Сметона 17 декабря произвел переворот. Опираясь на армию, утвердил свою единоличную власть. Объявил себя «вождем нации», а парламент распустил. Но на движение «Народных» Сметона опираться не стал. Стихийные непредсказуемые патриоты ему не были не нужны. Он предпочел сформировать собственную, полностью подконтрольную военизированную организацию «Железный Волк». Хотя и она осталась чисто декоративной. Проводила собрания в поддержку «вождя нации», красовалась с флагами на праздниках. А «Народные», оставшись невостребованными, раскололись. Кто-то перешел к «железным волкам», кто-то разочаровался…

В Финляндии сложилась несколько иная ситуация. Здесь само государство проводило крайне националистическую политику – и весьма агрессивную. Объявлялось, что карелы и вепсы, оставшиеся в составе СССР – это тоже финны, они отторгнуты от «родной» страны. Шли в ход даже «исторические» теории, что вся северная часть Европейской России была когда-то населена финно-угорскими племенами. Следовательно, русские – захватчики. Конечно, с исторической точки зрения это было абсолютной ерундой. Предки финнов – два племени, сумь и емь. А многие другие восточно-финские племена – меря, мурома, мещера, чудь, нарова и др. – со временем «ославянились», влились в состав русского народа. Но такие «частности» оставлялись в тени, и российские области вплоть до Урала провозглашались «исконно финскими».

Но в это же время финны продолжали жить под дамокловым мечом революции! В правительстве долгое время лидировала Социал-демократическая партия под руководством Таннера. Проводила весьма левые реформы. Однако многим соратникам Таннера его реформы показались недостаточными. Они отделились и объединились с Коммунистической партией Финляндии (хотя ее руководство базировалось в Москве). Возникшая структура получила название Социал-демократической рабочей партии Финляндии. Она повела себя очень активно, па парламентских выборах получила 10 % голосов.

Правда, выглядело почти очевидным, что деньги для новой партии поступали из СССР. «Социал-демократическую рабочую партию» стали воспринимать как агентов Коминтерна и русских. О любой забастовке сельскохозяйственных батраков, лесорубов, портовых рабочих пресса поднимала шум, что это часть заговора, инспирированного Москвой. В ноябре 1929 г. произошел вроде бы незначительный эпизод. В деревне Лапуа собрались на митинг местные коммунисты и левые социалисты, а крестьяне накинулись на них,

отлупили и выгнали вон. Небольшая националистическая организация «Дверной замок Финляндии» во главе с Виитури Косола раздула этот случай как пример для всех – дескать, правым силам надо самим противостоять коммунистам. За образец взяли итальянских фашистов, стало формироваться «Движение Лапуа». У него нашлись последователи и в соседней Эстонии. Здесь возникло аналогичное фашистское движение – «Союз борцов за свободу».

9. Франция

Как уже упоминалось, Франция в послевоенные годы претендовала на роль мирового политического и культурного центра, взялась восстанавливать сильно пострадавшее хозяйство. Правда, поступающие германские репарации приходилось почти полностью отдавать за долги англичанам и американцам. В годы Первой мировой они захомутали французов очень крепко. Но те же иностранные предприниматели вкладывали деньги во французские предприятия. Да и местные банкиры были людьми небедными. Если в 1920 г. промышленное производство достигло лишь 67 % довоенного уровня, то в 1924 г. положение выправилось, уровень поднялся до 114 %.

Но и демократические безобразия проявлялись в полной мере. Достаточно сказать, что взяточничество во Франции процветало легально и законно. Считалось нормальным, если правительственный чиновник, обеспечивший выгодный подряд той или иной фирме, получал от нее «вознаграждение». Или его «брали в долю» – оговаривали проценты от будущих прибылей.

Во Франции была очень сильной и многочисленной социалистическая партия. А в 1920 г. она разделилась. Три четверти социалистов переметнулись в коммунистическую партию. Только талантами и стараниями лидера оставшихся социалистов Леона Блюма удалось восстановить ядро партии, удержать под своим влиянием ведущие профсоюзы, «Всеобщую конфедерацию труда». Но и коммунисты стали весомой силой, создали собственную профсоюзную организацию,

«Унитарную всеобщую конфедерацию труда». Забастовки и демонстрации, то коммунистические, то социалистические, были совсем не редкими.

Однако во Франции существовало специфическое явление, долгое время мешавшее «моде» на фашизм. Бонапартизм. Движение, культивировавшее идеалы империи Наполеона I, а потом Наполеона III. Кстати, многие западные исследователи приходят к справедливому выводу – между бонапартизмом и фашизмом было много общего. Культ и неограниченная диктатура вождя, демагогия, попытки проводить социальные реформы и опираться на широкие массы народа, агрессивность, проекты строительства великих империй военным путем. К этим сопоставлениям можно добавить еще одно. За Наполеоном и его военными планами стояли крупнейшие для той эпохи банкиры – семейство Ротшильдов. Но и фашистские режимы Муссолини и Гитлера подпитывались (и регулировались) кругами мировой финансовой «закулисы».

Имелись, конечно, серьезные различия – Наполеоны откровенно провозглашали себя императорами, не нуждались в поддержке государства каркасами партийных структур. Но после сокрушительного разгрома во франко-прусской войне, отречения и бегства Наполеона III среди французов жила ностальгия по прошлому. При неурядицах и кризисах вспоминали – все-таки при империи было лучше! Ярче, престижнее! Возникали бонапартистские организации, самой крупной из них являлась «Аксьон Франсез» («Французское действие»). У нее существовали отряды для мордобоя с оппонентами, «Королевские молодчики» («Камелоте дю Руа»).

«Аксьон Франсез» выступала против парламентаризма, выдвигала лозунги величия и возрождения нации. Особенно энергично она проявила себя перед Первой мировой. Возбуждала народ призывами к реваншу, требованиями расквитаться с немцами, вернуть Эльзас и Лотарингию. Страшно враждовала на этой почве с социалистами, занимавшими позиции пацифизма. В ходе войны все подобные задачи вроде бы были выполнены. Германии отомстили, отнятые области вернули. Активность «Аксьон Франсез» в значительной мере поубавилась.

Но на пример Муссолини французы оглядываться не спешили. Они слишком задрали носы. Они были победителями, пытались руководить всей Европой – с какой стати подражать итальянцам? Но по разным странам прокатились попытки революционных восстаний, а в самой Франции на выборах 1924 г. победили левые, к власти пришел кабинет Эррио. В таких условиях консервативный депутат парламента и крупный промышленник Пьер Тетенже начал формировать собственную организацию, близкую к фашистской, «Молодые патриоты». Она проповедовала необходимость усилить государство, запретить социалистические движения, выставляла отряды для охраны предвыборных митингов и для потасовок.

А в 1925 г. из «Аксьон Франсез» вышел один из активистов, Жорж Валуа, и основал боевой союз «Фасции» – он даже в названии напрямую копировал итальянцев. Валуа создал собственную теорию, что под знаменами «национального социализма» должны соединиться «фронтовики и производители». Одни устанавливают и поддерживают порядок, другие организуют производство – но должны нацеливаться на общенациональные интересы. Это позволит прекратить классовую борьбу, противостоять коммунизму. «Фасции», как и фашисты Муссолини, должны были стать одновременно политической партией и организацией боевиков.

Но драться им пришлось на два фронта. С одной стороны, с коммунистическими и анархическими смутьянами. С другой – с «Королевскими молодчиками»: они считали сторонников Валуа раскольниками, задирали при любом удобном случае. А на следующих выборах победили правые партии «Национального Блока», правительство возглавил ярый враг революционеров Пуанкаре. Однако в «Фасциях» и прочих боевых организациях он совершенно не нуждался. Использовать их не считал нужным. Порыв патриотов оказался невостребованным, начал угасать.

Однако и «Аксьон Франсез» постепенно угасала. Что ни говори, а бонапартизм становился анахронизмом. Чем дальше, тем несуразнее было мечтать о монархии. Наложился вдруг и конфликт с Ватиканом. Дело в том, что «Аксьон Франсез» включил в свои программы пункт о «галликанской церкви». То есть о независимости французской церкви от папы, как было в империи Наполеона I. До поры до времени в Риме смотрели на это сквозь пальцы. Мало ли какие требования выдвигает та или иная партия? Но, обретя дружбу с фашистами, Ватикан чувствовал себя гораздо увереннее. В 1926 г. папа Пий XI обратился к французам, указал, что запрещает католикам состоять в «Аксьон Франсез». Она сразу потеряла поддержку французского духовенства, ее стали покидать многие члены.

Кто-то присоединялся в «Фасциям». А в конце 1927 г. отставной лейтенант Морис д’Артой создал еще одну организацию, «Огненные кресты» (или «Боевые кресты»). Изначально предполагалось, что это будет клуб бывших фронтовиков, удостоенных боевых наград. Но «Огненными крестами» заинтересовался крупный парфюмерный фабрикант Франсуа Коти (производитель всемирно известных духов «Коти»), Взялся финансировать, и союз фронтовиков стал разрастаться. При нем появились дочерние структуры «Национальные добровольцы» (военизированные отряды), «Сыновья Огненных крестов» (юношеские организации).

10. Чехословакия

Чехословакия родилась в хитросплетениях предательств. Сперва она предала Австро-Венгрию. В общем-то в составе империи Габсбургов чехам жилось совсем неплохо. Чехия являлась основным промышленным регионом этой державы, функционировали крупнейшие заводы, рудники, шахты. Прага была важнейшим культурным центром. Однако чешские сепаратисты все равно чувствовали себя ущемленными и обделенными. Точнее, сами себя настраивали на чувство обделенности. Настраивали их и масонские организации, силящиеся развалить империю Габсбургов. А позиции масонов в чешской интеллигенции были очень сильны.

Они накручивали сами себя – почему Австрия и Венгрия имеют собственные правительства и парламенты, а Чехия нет? Правда, чехи были представлены в австрийском парламенте, были они среди министров, при дворе, в военном командовании. Но какая разница, «своего» правительства нет! А чешским общественным деятелям тоже хотелось в политику – порулить, поуправлять. Возбуждалось и недовольство: почему Чехия такая культурная, а официальный язык – немецкий? Почему Чехия такая развитая – а должна «тащить на себе» сельскохозяйственную «отсталую» Венгрию? (О том, что Венгрия кормит Чехию, можно было и промолчать.)

Агитация помаленьку делала свое дело. Межнациональная неприязнь нарастала. А на фронтах Первой мировой в составе австро-венгерской армии чешские солдаты стали самыми худшими. Социалисты внушали себе, что не желают воевать за «реакционную» империю, националисты – что не хотят сражаться за немцев с венграми. То и другое становилось уважительным прикрытием для обычной трусости, и нередко чехи при первом удобном случае поднимали руки вверх. Заправилы британской и французской политики заранее сформировали прообраз правительства будущей Чехословакии во главе с видным масонским деятелем Масариком. Кстати, словаки были совсем другим народом, и чешские особенности касались их в гораздо меньшей степени. Однако закулисные архитекторы послевоенного мира разработали именно такой вариант – присоединить словаков к чехам, чтобы государство получилось посильнее.

Из чехов, сдавшихся в плен на Балканах и на Итальянском фронте, французы создали Добровольческий легион. Провозглашалось, что он борется за свободу своей родины. Русский царь поначалу отнесся к подобным методам отрицательно. Вербовать чужих подданных преступить присягу и изменить своему монарху он считал недостойным. Но Германия создавала части из российских подданных, финнов и прибалтийских немцев, Австро-Венгрия внедряла украинский сепаратизм, Турция призывала под свои знамена российских мусульман. Николай II все-таки согласился.

Первые чешские дружины в составе царской армии создавались из эмигрантов и переселенцев, проживавших в России. Основным назначением было пропагандистское. Чехов распределяли небольшими подразделениями по различным участкам фронта – писать листовки, вступать в переговоры с соотечественниками и склонять к сдаче. Потом к эмигрантам начали добавлять пленных, перебежчиков. А после Февральской революции моральные факторы были отброшены и ограничения сняты. В «легионеры» набирали всех желающих, сформировался Чехословацкий корпус в 45 тыс. штыков.

На фронте он показал довольно высокие боевые качества. Впрочем, «высота» их была вынужденной. Революционные эксперименты развалили русскую армию, солдаты массами дезертировали, при столкновениях с неприятелем сдавались. Чехам дезертировать было некуда, а сдаваться нельзя. Австрийцы изменников в плен не брали, сразу вешали. Поэтому корпус отбивался отчаянно. Когда фронт рухнул, большевики завязали с неприятелем Брестские переговоры о мире, а украинская Центральная Рада пригласила оккупантов для собственной защиты. Чехословацкий корпус отступил на восток и был размещен в лагерях под Пензой. Масарик в это время находился в России. Вместе с представителями Франции и Англии он вступил в переговоры с наркомом иностранных дел Чичериным и Троцким.

26 марта 1918 г. было достигнуто соглашение, что корпус будет отправлен во Францию, на западный фронт. Там намечалось сформировать Чехословацкую армию, ее командующим был назначен французский генерал Жанен. Однако сразу же начались некие загадки. Отправлять чехов почему-то решили не через Мурманск, что было гораздо ближе, а через Владивосток. Для этого понадобилось 63 железнодорожных эшелона, их разбили на четыре группы, и они двинулись через всю Сибирь. Но 27 апреля Троцкий переменил решение. Союзники высказали просьбу перенацелить часть чехов все-таки через Мурманск – с тем чтобы «до отправки во Францию» использовать на их Севере. Лев Давидович любезно пошел навстречу. Отдал приказ – для тех эшелонов, которые еще не проследовали за Урал, продвижение остановить. Около 10 тыс. чехов осталось в Пензе, примерно столько же застряло в районе Челябинска.

На самом деле вывозить чехов никто не намеревался. В правящих кругах США, Англии и Франции вынашивались в это время планы интервенции в Россию. Десанты Антанты по приглашению Троцкого высадились в Мурманске – якобы для защиты от немцев. Японцы высадились во Владивостоке – тоже объясняли, что опасаются немцев. Вдруг приедут туда по Транссибирской дороге, будут угрожать Японии. Особенно интересовала иностранцев сама Транссибирская магистраль. Англичане и американцы подкатывались к Троцкому, чтобы пригласил их. Но он был не всесилен. Ленин решительно противился, да и Германия предъявила ультиматум – в случае уступок державам Антанты грозила возобновить войну.

Ну что ж, в подобном случае западные друзья готовы были действовать куда более бесцеремонно, а чехи представляли для этого отличный инструмент. Уникальное положение, которое занял корпус, растянувшийся вдоль железной дороги до Тихого океана, было очевидным. Американский посол в Китае Райниш писал Вильсону: «Было бы огромной ошибкой позволить чехословацким войскам уйти из России… они могут овладеть контролем над всей Сибирью. Если бы их не было в Сибири, их нужно было бы послать туда». Но подсказки Райниша никому не требовались. Руководство Антанты хорошо представляло, что делает. 11 мая 1918 г. в Лондоне в резиденции Ллойд Джорджа состоялось секретное заседание специального правительственного комитета, на котором было решено: «рекомендовать правительствам стран Антанты не вывозить чехов из России», а снабдить их оружием, боеприпасами, выделить для командования опытных генералов и использовать «в качестве интервенционистских войск союзников в России».

И тут же подыграл… Троцкий. 14 мая, через три дня после указанного совещания, в Челябинске произошла драка между чехами и венграми. Местный Совет принял сторону венгров, арестовал нескольких чехов. Эшелон с оружием в руках вступился за товарищей и добился их освобождения. Случай был далеко не первым. Освобожденные из плена немцы и венгры ехали из сибирских лагерей навстречу чехам. Одни направлялись воевать против Антанты, другие на стороне Антанты. Немцы и венгры, поступившие на службу к Советской власти, также относились к чехам враждебно. Конфликты случались постоянно. Но на драку в Челябинске Троцкий почему-то обратил особое внимание и 25 мая издал приказ о разоружении корпуса: «Каждый чехословак, найденный вооруженным… должен быть расстрелян на месте. Каждый эшелон, в котором найден хотя бы один вооруженный солдат, должен быть выгружен из вагонов и заключен в концлагерь».

Приказ сыграл откровенно провокационную роль. 45 тыс. отлично вооруженных и обученных солдат – это для мая 1918 г. была не шутка. Когда слабенькие красные отряды сунулись к чехам выполнять распоряжение, эшелоны взбунтовались. Легко разогнали противника и свергли Советскую власть в тех городах, где их застало нападение. По железнодорожной связи вызывали другие эшелоны и предупреждали: «Советы объявили нам войну». Через французского посла Нуланса, американских консулов в Иркутске и Владивостоке чехам передавались подробные инструкции. Задача ставилась однозначная – взять под контроль Транссибирскую магистраль.

Чехословацкий мятеж стал детонатором целой цепи восстаний. Сразу активизировались все силы, недовольные властью большевиков. Казаки, белогвардейцы, интеллигенция. Возникли «правительства» в Самаре, Омске, Владивостоке. Но вмешались и западные державы. Министр иностранных дел Англии Бальфур и американский президент Вильсон выступили с заявлениями: дескать, несчастных чехов надо выручать! В Сибирь были направлены американские, английские, французские контингенты. Впрочем, они были малочисленными. Не для боев, а для того, чтобы регулировать обстановку, застолбить сферы интересов.

Воевать предоставили тем же чехам и русским. Возникли фронты в Поволжье, на Урале, в Западной и Восточной Сибири. Различные части Чехословацкого корпуса, раскиданные на огромных пространствах, возглавили прикомандированные к нему генерал русской службы Дитерихс, полковник русской армии Войцеховский, а также чешские генералы Чечек, Сыровы и Гайда. Впрочем, в их «генеральстве» позволительно было усомниться. Чечек в Австро-Венгрии окончил курсы офицеров запаса и получил чин прапорщика. Работал бухгалтером в Москве, в представительстве торговой фирмы, и с началом войны поступил в Чешскую дружину. Дослужился до поручика. Ян Сыровы отслужил в австро-венгерской армии рядовым. Война застала его в Варшаве, и в Чешскую дружину он записался тоже рядовым. В боях проявил себя хорошо, а «национальных» командных кадров не хватало, и в 1917 г. Сыровы произвели в офицеры, он дорос до поручика.

А уж Радола Гайда (Рудольф Гайдль) был махровым авантюристом. Отец его был то ли чехом, то ли немцем, мать – черногоркой. После гимназии Рудольф изучал косметику, работал фармацевтом в аптечной лавке. В австро-венгерской армии его назначили санинструктором, ему был присвоен унтер-офицерский чин. Часть, где он служил, направили в Черногорию. В сентябре 1915 г. Гайда улучил момент и сдался. Объявил себя черногорцем по национальности, военным врачом в чине капитана. В нищей и малочисленной черногорской армии специалистов ох как не хватало! Гайду без всяких проверок приняли доктором и офицером.

Но… как раз в это время, осенью 1915 г., Австро-Венгрия, Германия и Болгария развернули наступление на Балканах. Черногория была разгромлена и капитулировала. Часть ее войск сдалась, часть присоединилась к разбитым сербам. Вымирая от тифа, уходили с колоннами беженцев через горы, в албанские порты. Неприятели продвигались следом, расстреливали и добивали сербов, попавшихся под руку. Гайде сдаваться было нельзя, он проделал весь путь отступления. Но из Албании корабли Антанты эвакуировали остатки сербских и черногорских частей на остров Корфу, переформировывали и направляли в Грецию, воевать под французским командованием.

Гайду подобная перспектива не прельстила. Он очередной раз «перевоплотился», выдал себя за русского врача – в Сербии действовало несколько добровольческих отрядов из русских медиков. Самозванцу удалось выехать в Россию. Там он опять стал «черногорцем», был зачислен военным врачом в сербскую дивизию, сформированную в составе царской армии. Но то ли возникли сомнения в его медицинском образовании, то ли потянуло на более яркие подвиги. В 1917 г. Гайда перешел в Чехословацкий корпус, используя легенду уже не врача, а только «капитана». Стал командиром роты, потом батальона.

Генеральские погоны чешским офицерам понавешали слабенькие белые правительства. А для общего командования иностранными контингентами Антанта назначила уже упоминавшегося генерала Жанена. Вроде должен был командовать чешской армией во Франции, а принял ее в Сибири. Гайда и Чечек командовали фронтами, одерживали победы. Это было нетрудно. Вместе с ними действовали белогвардейцы, казаки, а против них – разношерстные красные формирования. Но впоследствии выяснилось, что чехи воевали отнюдь не безвозмездно. «За освобождение от большевиков» сибирских и уральских городов, заводов они выставляли кругленькие счета союзному командованию. А союзное командование предъявляло белым правительствам. Да и вообще легионеры не отказывали себе в праве поживиться «плохо лежащими» ценностями.

Но в ноябре 1918 г. закончилась Мировая война. А чехам внушали, что они по-прежнему борются за освобождение своей родины, поскольку большевики – немецкие и австрийские союзники! Теперь легионеры заявляли, что под пули подставляться им больше незачем, требовали отправить их домой. А с другой стороны, в Сибири и на Урале мелкие областные правительства объединились, возникла Директория. Но это правительство составилось из эсеров во главе с Аксентьевым, заместителем Керенского. Оно упрямо повторяло катастрофическую политику Керенского, разваливало «демократией» собственную армию и гражданское управление. А большевики, наоборот, суровыми мерами укрепляли дисциплину, привлекали военных специалистов. Белых выбили из Поволжья, теснили на Урале.

Среди офицеров и сибирских казаков росло возмущение. Заговорили, что надо передать власть авторитетному военному начальнику. Чешский генерал Гайда присоединился к заговору. 30 ноября в Омске произошел переворот. Директорию свергли, новую власть возглавил адмирал Александр Васильевич Колчак – для него был введен особый пост Верховного Правителя России. Он провел переговоры с чехами, и было заключено соглашение. Они все-таки оставались в Сибири, но с фронта их снимали. За особую плату они брались охранять Транссибирскую железную дорогу – таким образом, русские части можно было забрать на передовую.

Но Гайда выразил желание перейти на российскую службу, непосредственно к Колчаку. Надо сказать, чешские представители честно предупреждали адмирала, что Гайда совсем не подарочек. В его лице Верховный Правитель может приобрести серьезные проблемы, если не изменника. Однако Александр Васильевич не послушался. В политических интригах он был совершенно неопытным, да и в Сибирь приехал недавно, здешние кадры знал плохо. После участия Гайды в заговоре доверчивый Колчак считал его своим искренним другом и сторонником. Среди участников «освобождения» Сибири он пользовался большим авторитетом. Была и надежда, что за Гайдой последует какая-то часть чешских офицеров и солдат, подкрепит белогвардейцев.

Тут надо отметить, что в ходе гражданской войны армейские кадры распределились крайне неравномерно. На юге России офицеры были в избытке. Нередко случалось так, что капитаны и подполковники сражались в качестве рядовых. На востоке опытных командиров катастрофически не хватало, к руководству прорывались выдвиженцы гражданской войны. Одним из них стал Гайда. Козыряя своим авторитетом и успехами в недавних боях, он получил чин генерал-лейтенанта, стал командующим Сибирской армией – одной из двух основных армий Колчака.

В марте 1919 г. эти армии предприняли решающее наступление. Гайда вообще занесся, выставлял себя спасителем России. Окружал себя помпой, оркестрами. Собрал пышный конвой и нарядил его в форму императорского конвоя. Только на погонах вместо вензеля Романовых красовался личный вензель Гайды. Ко всему прочему, «коллекционировал» подарки от освобожденных городов. Приближенные намекали местным купцам и промышленникам, что надо бы поднести командующему золотишко, драгоценности. В его поезде для «подарков» предназначались специальные вагоны.

Но в военном отношении он оказался бездарностью, а по характеру – эгоистом и склочником. В Ставке Колчака было определено, что главный удар наносит не Сибирская, а Западная армия генерала Ханжина. Гайда воспринял это как оскорбление. А красные были уже совсем не те, что в период «освобождения» Сибири. Западную армию, рванувшуюся вперед, Фрунзе взял в клещи, стал громить. Гайда встретил известия об этом даже с радостью. Из Ставки Колчака сыпались приказы повернуть, помочь соседу. Не тут-то было. Гайда не выполнял их, переругался с начальником штаба Колчака Лебедевым – считал его юнцом и «выскочкой» (Лебедев был произведен в генералы из капитанов генерального штаба, хотя сам Гайда и такого образования не имел).

Когда положение армии Ханжина стало безнадежным, Гайда все-таки «смилостивился», повернул на юг ударный Екатеринбургский корпус. Но действовал совершенно безграмотно, даже не вел разведки. Его корпус сам влез в промежуток между двух советских дивизий. Возле села Байсарово его зажали с двух сторон, прижали к Каме и уничтожили. Сибирская армия покатилась отступать вслед за Западной, а Колчаку стало ясно – с Гайдой лучше расстаться. Но и это оказалось непросто! Верховного Правителя предупреждали, что заносчивый самозванец может изменить или взбунтоваться. С ним начались деликатные переговоры, и кое-как выработали компромисс. Гайду не уволили, а отправили в «бессрочный отпуск», да еще выплатили огромные «отпускные», 70 тыс. франков золотом.

Кроме «отпускных», он увез с собой несколько вагонов «подарков». Но все равно затаил злобу. Во Владивостоке сошелся с эсерами свергнутой Директории. Существуют данные, что с этой теплой компанией установили связи красные, и Гайда опять сменил политическую ориентацию. Организовал бунт против Колчака. Однако местный начальник генерал Розанов поднял отряд юнкеров, гардемаринов, пару взводов солдат и в одной стычке разогнал мятежников. Сам Гайда был ранен и арестован. По всем законам за вооруженное выступление следовал военно-полевой суд. Но вмешались иностранцы, и Гайду передали в распоряжение Чехословацкого корпуса. В декабре 1919 г. он со всеми удобствами покинул Россию.