Ну и, конечно, донимали область кочующие таборы. Гаданья, кражи, мошенничества шлейфом тянулись за цыганскими кибитками. И управы на них никакой не было.
Но это все цветочки. Ягодки начались после Указа 1954 года об оседлости цыган. Вот тогда эти веселые свободолюбивые кочевники дали милиции прикурить. Уже тогда Васин, истинный коммунист-интернационалист, со стыдом стал осознавать, что начинает испытывать глухую ненависть к цыганам. Притом не к отдельным преступным представителям, а ко всему этому народу…
Был уже девятый час вечера, когда Васин вошел в кабинет следственно-оперативной группы. Ломов изучал прикрепленную кнопками к стене карту области. Апухтин листал материалы дела, делая выписки на листе бумаги, – только золотое перо скрипело.
– Ну что, со щитом или на щите, практикант? – Ломов посмотрел на запыхавшегося и притомившегося лейтенанта с ироничной усмешкой.
– Да опять пустота, – отмахнулся Васин. Он налил из графина в стакан воды и жадными глотками выпил. – Не знают в этом таборе ничего о герое цыганского народа Копаче.
Плелся он на перекладных до Абызовки почти двести километров, если считать туда-обратно. Вымотался прилично и хотел, чтобы его хотя бы на время оставили в покое. Но какой там покой? Он только снится. А так – вечный бой. В том числе и с язвительностью Ломова.
– Может, плохо спрашиваешь? – не отставал майор. – Без огонька и пристрастия?
– С пристрастием и огоньком – это уже инквизиция, – хмыкнул Васин. – Хотя с такой публикой ее методы в самый раз.
– Эка ты разогнался, – хмыкнул Ломов.
– Я уж в меру сил стараюсь наладить конструктивный диалог, шеф. Но глухо, как в среднеазиатском колодце. Этот Копач – как привидение какое-то: возникает из ниоткуда и исчезает в никуда. Когда захочет.
По другим линиям расследования никто успехами похвастаться тоже не мог. Действительно, банда была как заколдованная. Как будто шапка-невидимка у них, а заодно и ковер-самолет.
– Что-то мы упускаем, – поморщился Ломов, снова обернувшись к карте и прочерчивая стрелку красным карандашом.
Рядом висела еще одна карта – Российской Федерации, тоже испещренная значками и линиями.
– Может, они вообще из области двинули на оперативный простор? Степь да степь же кругом, – выдвинул предположение Васин и обвел рукой карту РСФСР. – Их надо где-то там искать.
– Молодые люди, – Апухтин оторвался от бумаг и посмотрел на оперов хитрым взглядом. – Клянусь своими почтенными сединами, здесь они. И заявят о себе в своей манере – самым наглым и подлым образом. Притом в самое ближайшее время. Я их повадки шакальи хорошо изучил.
– Ох, накликаете, Александр Львович! – воскликнул с чувством Ломов.
– Не будь суеверным… Но они все равно о себе заявят, – Апухтин сладко зевнул, встряхнул головой и снова было углубился в свои бумаги, но тут на его столе зазвонил телефон.
Следователь резко сдернул трубку:
– Апухтин на проводе!
По мере того, как он слушал, сонливость и ирония исчезали на глазах. На их место приходила угрюмая сосредоточенность.
– Понял… Машину к прокуратуре, – следователь в сердцах бухнул трубкой о телефон.
– Все же накликали? – невесело спросил Ломов.
– Накликал! Черт возьми, еще как накликал! В Жигунино двойное убийство. Дом священнослужителя.