Люди без прошлого

Утром в среду перед зданием РОВД крутился незнакомый тип, не решаясь войти. Павел прибыл раньше положенного, курил на крыльце, настраиваясь на рабочий лад. Улица наполнялась народом, ползли машины. Но этого гражданина он запомнил. Сначала тот прохаживался по другой стороне дороги, при этом заметно нервничал, потом перебежал проезжую часть и продолжал маяться – теперь уже совсем близко.

Субъект был физически развит, не молод, курил папиросу. В чертах лица присутствовало что-то монголоидное – в разрезе глаз, в скулах. Он прогуливался взад-вперед, бросал на здание нерешительные взгляды. Как-то даже вспотел, хотя особой жары этим утром не было. С улицы свернул сержант в форме – шагал размашисто, помахивая картонной папкой. Субъект проводил его неприязненным взглядом, задумался. Во двор въехал «Запорожец» старшего лейтенанта Чекалина. Машина еле ползла, трещала, изрыгая клубы двуокиси углерода.

Карикатурная сценка отвлекла внимание. «Запорожец» подъехал ко входу, встал, испустив напоследок ароматную струю. Из него выбрался злой оперативник, с силой захлопнул дверцу. Оживились милиционеры, курящие у патрульной машины. Заспанные лица озарились улыбками.

– Будь проклят тот день, когда ты сел за баранку этого пылесоса? – осторожно спросил Болдин.

– Он сводит меня с ума, – огрызнулся Чекалин. – Думаешь, это он меня везет? Это я его везу! Полдороги толкал!

– Так выбрось.

– А зачем тогда покупал? – Чекалин в сердцах пнул по колесу. – Ладно, пошли, заряд раздражения перед рабочим днем уже получен.

Пропустив коллегу вперед, Павел обернулся. Тип, вертевшийся возле здания, пропал. Ни во дворе, ни на тротуаре его не было. Видимо, передумал. Болдин пожал плечами и вошел в здание.

Подвижек в расследовании двойного убийства пока не было. Все предстояло заново – опрос населения, проработка прошлого жертвы. Заглянул на огонек медэксперт Короленко, поделился свежими новостями:

– Отпечатки в доме принадлежат кому угодно, но не убийце. Представьте, он не дурак. На теле убитых обнаружены мелкие чешуйки, фактически пыль. Анализ показал, что это заменитель кожи. Старые «сыплющиеся» перчатки, понимаете, что я хочу сказать? Кожа отслаивается, трескается, теряет частички – особенно если в них что-то делать или тереть друг о друга. Цвет перчаток, предположительно, темно-коричневый. Думаю, тонкие – уж точно не верхонки. Убийца просто не знал, что его перчатки оставляют такой след… и это, увы, пока его единственная ошибка.

– И что нам делать с его ошибкой, Петр Анисимович? – проворчал Микульчин. – У каждого второго есть старые перчатки из кожзама. Одни их носят, другие прячут в шкафах, потому что жалко выбросить.

– А мне безразлично, Константин Юрьевич, как вы распорядитесь данной информацией, – ответствовал криминалист. – Я свою работу сделал, а вы уж чешите затылки. Чай у вас, кстати, плохой – горький, сахар жалеете, оттого и злые такие. Могли бы и печеньем угостить. Пойду… – эксперт поднялся и покинул помещение.

Без визита надзирающего ока снова не обошлось. Крадучись вошел майор Ваншенин, подверг присутствующих обструкции. Почему все здесь, а не в «поле»? Расслабились, потеряли чутье, может, вспомните наконец, что такое работа? Три дня на расследование двойного убийства – и чтобы через 72 часа преступник сидел в камере и строчил чистосердечное признание!

– А ты чего уставился, Болдин? – резко повернулся майор к новому сотруднику. – Так и пожираешь меня глазами! Нечего сказать? Кончились идеи? Мне кажется, товарищ Зиновьев погорячился, назвав тебя «ценным работником».

– Есть кое-что на примете, товарищ майор, – скромно отозвался Павел. – Но докладывать пока рано, нужно кое-что прояснить.

– Так проясняйте, и на доклад! – Майор еще раз обвел всех неприязненным взглядом и удалился.

Павел облегченно перевел дыхание. Поведение Ваншенина не изменилось. Значит, Алена не рассказала о вчерашнем инциденте и о загадочном незнакомце столичного происхождения, «консультирующем» местные правоохранительные органы. Иначе была бы буря – и неважно, кто там кого спас.

К работе так и не приступили. В дежурке зазвонил телефон, поступило сообщение о новом трупе. Мужчина, весь в крови, координаты – сосновый лес, примыкающий к Лебяжьему озеру. Подростки рано утром шли по тропе (у пацанов последние недели каникул) и запнулись о тело. Перепугались, припустили обратно, один рассказал матери, та позвонила в милицию. Сообщение приняли со скепсисом, мало ли что почудится этим фантазерам, но патруль все же отправили. И все стало серьезно.

Тряслись в машине. Павел вцепился в баранку, рядом сидел Микульчин, показывал дорогу и подгонял. С улицы Пролетарской ушли в Приозерный переулок, где едва не добили подвеску, уперлись в тупик перед лесом. Здесь стоял «Москвич», приписанный к патрульно-постовой службе. Дальше шли по тропе – сосняком, напоенным живительным ароматом хвои. Шли недолго, минуты три. По курсу за деревьями громоздились скалы, голубел просвет.

Труп лежал на тропе, животом вниз, вывернув голову. Покойник потерял кепку, она валялась рядом. Мужчина был одет в потертый пиджак в мутную клетку и мятые брюки. Стоптанные ботинки измазаны грязью. Явно не несчастный случай – вся спина была покрыта запекшейся кровью. Множественные удары – как минимум с десяток. Били в спину. Кровь текла настолько обильно, что пропитала пиджачную ткань, стекала на землю. Оперативники с кислыми минами мялись над телом.

– Ну, пошла жара в баню, – пробормотал Боря Чайкин. – То ли еще будет…

Испарились патрульные, перекинувшись парой слов с Микульчиным.

Павел присел на корточки. Мертвец обрастал серыми пятнами – начиналось разложение. Лицо исказилось, но не узнать его было невозможно. По коже ползали насекомые, от мертвой плоти уже попахивало. Болдин подавил отвращение, пристроился поудобнее, осмотрел верхнюю часть туловища. Убийца наносил удары не только в спину. Как минимум раз (возможно, завершающий) ударил между шеей и ключицей, и крови там натекло немерено. Удар был явно с глубоким проникновением.

– И снова здравствуйте, Николай Федорович… – задумчиво пробормотал Болдин.

– В смысле? – не понял Микульчин.

– Присядьте, Константин Юрьевич. Мы с этим бедолагой уже встречались – дай бог памяти, позавчера, в понедельник. Помните общежитие на Васильковой улице? Гражданина избили неопознанные личности, но он предпочел не говорить на эту тему, а выдумал «любовную» историю. Он, мягко говоря, не из тех, на кого засматриваются женщины.

Микульчин присел, всмотрелся.

– Надо же, похож… Доигрался в молчанку, идиот… Вспоминай, старлей, что мы про него знаем.

– Бобров Николай Федорович, 1923 года рождения. Бездетный, неженатый, прибыл в Плиевск несколько месяцев назад из Брянской области. Дай бог памяти, Кургановский район, село Луговое. Работал старшим смены на пилораме. Зачем сюда приехал, непонятно. На такую же работу он мог устроиться и у себя. Еще мутная история с паспортом… Да, получил новый в 44 года, вместо того, чтобы получить в 45. Потерял или выдали после отсидки – это мы с вами обсуждали.

– Так, может, за это и прикончили? – неуверенно предположил Максимов. – Не понравилось кому-то, что он контактировал с милицией…

– Но избили его еще до нас, – возразил Микульчин. – А контакт, как ты выразился, стал следствием избиения. Рискну предположить, что ему предложили убраться из Плиевска, пока по-хорошему. А побои – показатель того, что предложение настоятельное.

– Похоже, так, – согласился Болдин. – Как видим, он не внял совету.

Снова мялись над телом, курили, понемногу осматривались.

– Убийца шел сзади, – сказал Чайкин. – То есть они вдвоем направлялись к озеру… или в другую сторону. Потерпевший доверял убийце – иначе не подставил бы спину. Тот напал внезапно, начал бить, под конец нанес удар под ключицу…

– И снова повсюду кровь, – поморщился Чекалин. – Вряд ли на этот раз он был в дождевике. Дожди не шли несколько дней. Как объяснить своей будущей жертве, зачем ты его надел? Значит, избавился от одежды.

– Могло быть по-другому, – возразил Микульчин. – Подкараулил человека, идущего по лесу, напал со спины… Разбираться, в общем, надо. Ты что-то говорил про свои завиральные соображения? – повернулся капитан к Болдину. – Излагай, готовы выслушать даже бредовую теорию.

– Вот оно лежит – мое соображение, – Павел кивнул на тело. Пояснил в ответ на вопросительные взгляды: – Не знаю, не пытайте, может, интуиция. Мертвого Таманского увидел и сразу этого вспомнил. Оба не так давно в Плиевске, один с Брянщины, другой с Рязанщины. Казалось бы, в чем смысл? Прошлое Таманского – в тумане. Уверен, начнем копать этого – тоже упремся. Не факт, работать надо, но что-то мне подсказывает… У них есть что-то общее, согласитесь? Примерно один возраст, молчаливые, нелюдимые… Соседка видела, как однажды вечером Таманский разговаривал с мужиком. Нормально общались, не лаялись. Видела только со спины, рост, телосложение, но я почти уверен – это был Бобров. Другой версии все равно не имеем. Эти двое знали друг друга и прибыли в Плиевск с какой-то целью. Планы не афишировали, устроились на работу, чтобы не быть бельмом на глазу, чего-то ждали, наводили справки, возможно, контактировали с кем-то еще. Свое знакомство тоже не афишировали. Сойдет для рабочей версии, Константин Юрьевич?

– Сойдет, – вздохнул Микульчин.

Через несколько минут прибыли криминалисты. Первым по тропе вышагивал Петр Анисимович Короленко, беззаботно посвистывая. Следом молодой «подмастерье» тащил чемодан.

– И снова недоброе утро, товарищи неудачники, – поздоровался эксперт. – Все следы затоптали?

– Да, мы старались, Петр Анисимович, – проворчал Микульчин и в нескольких словах описал создавшуюся ситуацию.

Эксперты принялись за работу. Одежду на покойнике частично разрезали, отогнули. Мурлыча под нос «Трутся спиной медведи о земную ось», Петр Анисимович обследовал раны на теле, воспользовался лупой. Тело перевернули, он снова ползал по нему, бормоча: «До чего же любопытно…»

Оперативники осмотрели окрестности. Землю устилал ковер из хвойных иголок, из-под ног выстреливали растопыренные шишки. Не нашли ни следов, ни подозрительного мусора – вообще ничего. Подтверждалась версия Чайкина: жертва и злоумышленник шли по тропе, убийца внезапно напал и начал наносить удары. Совершил «контрольный», когда жертва уже лежала на земле, забрал орудие убийства и ушел обратно. С тропы не сходил. Почва была твердая, песчаная, следы практически не отпечатывались.

– Имею сообщить нечто любопытное, друзья мои, – возвестил Короленко. – Время смерти, разумеется, ночь. Но – внимание – не прошлая, а позапрошлая.

– Как это? – не понял Павел. У остальных тоже вытянулись лица.

– Они еще удивляются, – покачал головой Петр Анисимович. – Ей-богу, товарищи, словно первый день замужем. Тело находится в начальной стадии гнилостных изменений, могли бы и сами заметить. Смерть, по моей оценке, наступила не меньше тридцати шести часов назад, а то и больше.

– Подождите, Петр Анисимович, – очнулся Болдин. – Вы хотите сказать, что гражданина Боброва убили раньше гражданина Таманского?

– Возможно, так, – кивнул эксперт. – Думаю, смерть наступила поздно вечером в понедельник. Либо в первые часы вторника. Таманского и старушку Заварзину умертвили уже после – но в ту же темную ночь. Разумеется, мнение навскидку, вероятность ошибки существует. Но то, что его убили давно, – непреложный факт.

– Разве такое возможно? – не мог поверить Павел. – Тело не переносили. Оно лежит на тропе. За тридцать шесть часов по ней никто не прошел?

– Это как раз объяснимо, – сказал Максимов. – Люди здесь почти не ходят. Тропа заросла, сам видишь. В скалах пару лет назад случился обвал – откололся клык скалы, вызвал осыпь, подхода к воде здесь нет, можно только издали любоваться. Отдыхающие используют другие дороги. Здесь же можно неделями никого не увидеть. Пацаны пробежали – уже хорошо.

– Допустим, – Павел задумался. – Если все произошло позапрошлой ночью… Боброва не должны были хватиться? Две ночи отсутствовал в общежитии, на работе не появился…

– Может, и хватились, – пожал плечами Микульчин. – Запил человек или уехал куда-то – не повод бежать в милицию… Но ситуация любопытная, согласен. Что там, Петр Анисимович, по орудию убийства?

– А вы догадайтесь, – ухмыльнулся эксперт. – Позднее будет полный отчет, но я и сейчас скажу: орудие убийства – то же, что и в первом случае. Или, учитывая хронологию, то же самое, что во втором случае. Стилет с глубокой проникающей способностью. Удары в спину наносились лихорадочно. Каждый сам по себе – не смертельный, но все вместе… Плюс удар под углом выше ключичной кости – мог повредить сонную артерию… Судя по характеру ударов, действовал тот же человек. Бил, входил в раж, не мог остановиться – словно наслаждался процессом. Сами выясняйте, удовольствия ли ради ваш убивец работал, или цель имел. Или совмещал приятное с полезным. Но убивать ему не в диковинку, – заключил эксперт. – Он мастер по этой части. Что еще хотите знать, друзья мои? Убийца, безусловно, правша. Он не очень разбирается в медицине, иначе работал бы более продуктивно, а не как попало. На трупе – те же частички «сыплющихся» перчаток. Но ничего удивительного, зачем в одну ночь менять перчатки?

Убийство Таманского и Заварзиной отходило на второй план. Там не было зацепок.

Майор Ваншенин, выслушав доклад, начал наливаться кровью и устроил жесткий разнос. Но к нему подготовились.

– Издеваетесь, работнички? – гремел начальник РОВД. – Что происходит в нашем городе? По-вашему, можно убивать любого? Три трупа за два дня, не многовато ли? Забыли, что через месяц вводится в строй санаторий «Лебяжий» на этом чертовом одноименном озере? Торжественное мероприятие, будут люди из Минздрава, партийные и хозяйственные руководители области! Хорошую же вы делаете рекламу! Что прикажете докладывать наверх? Подождите, не приезжайте, наша милиция пока не может обеспечить безопасность отдыхающих? Да я вас разжалую к чертовой матери – всех! Марш работать!

«Интересно, какой он дома? – размышлял Павел. – Такой же самодур, тиран и деспот, которому невозможно возразить? Или ласковый, пушистый и любящий?»

В общежитии на Васильковой улице вахтерша сразу узнала посетителей.

– Не суйте вы мне свои документы, – отмахнулась она. – Помню я вас. Вы по поводу драки приходили. Этот самый, как его… Бобров из 22-й комнаты. Так нет его, две ночи не появлялся. Откуда мне знать, где он? Сказали, что если завтра на работу не придет, то уволят к чертовой матери. А что с ним такое, товарищи?

– Неприятности у человека, уважаемая, убили его.

– Ох, какие неприятности… – обомлела вахтерша. – Ужас-то какой, надо коменданту сказать, а то он и не знает ничего…

– Когда вы в последний раз видели Боброва?

Вахтерша задумалась.

– Ну, так в тот день, когда вы были, и видела… У себя сидел, а вечером, часов, помнится, в девять, выскочил куда-то. Быстро так мимо прошел, даже глаз не скосил. Я еще крикнула ему вслед, чтобы вернулся до одиннадцати, иначе на улице ночевать будет, так он и ухом не повел…

– С кем мы можем поговорить о гражданине Боброве? Есть в общежитии хоть кто-то, с кем он общался?

Вопрос поставил женщину в тупик. Пришлось самим обходить помещения. Люди пожимали плечами, кто-то шарахался от милицейских корочек, кто-то осоловело тер глаза, не понимая, что от него надо. Новость о смерти соседа воспринимали в основном безучастно, никто не плакал. Многие вообще не понимали, о ком речь. Крупных ссор давно не было, последний инцидент с поножовщиной отмечался в начале июля. Так, мелкие стычки, драки, в которых Бобров никогда не участвовал. Человек он был тихий, но так мог посмотреть… С ним не общались, на всякий случай сторонились, никто его не обижал. Вечером в понедельник видели, как он нервно расхаживал по коридору, курил. Своими планами с постояльцами не делился.

Через час созрел удручающий вывод: общага не поможет. Языком Бобров не трепал, в компаниях не отмечался. Жил в своем замкнутом мире. Иногда по ночам сваливал, где-то болтался, но всегда возвращался – мрачный и трезвый. На удивленный вопрос: а как же строгий режим и «комендантский час» с одиннадцати вечера? – постояльцы смеялись: эти вахтерши только для посторонних такие строгие и принципиальные. Рубль покажешь – и все дороги открыты.

Повторный опрос вахтерши ничего не дал. Женщина, испуганно стреляя глазами, призналась, что иногда идет на «уступки» проживающим – разумеется, из сочувствия и по доброте душевной. Но добавить к сказанному ей все равно нечего.

– То есть Боброва избили, но он не унялся, – констатировал Чайкин. – Поздно вечером куда-то рванул, влип в историю – в итоге мы имеем труп. Те двое, что его отдубасили, действовали не сами, их кто-то послал. И они, конечно, знают, кто их послал. Возможно, они и прикончили Боброва, или тот, с чьей подачи они действовали. Найдем их – и ниточка потянется…

– Вот вы с Чекалиным и займетесь, – резюмировал Микульчин. – Надежда слабая, их, полагаю, уже нет в городе, но отработать надо.

– Я тоже считаю, что эти двое были не местные, – добавил Павел. – Оттого и вели себя так нагло. Убивали, кстати, не они, знали ведь, что засветились в общаге – не тупые же совсем.

На пилораме также не узнали ничего полезного. Начальство вздыхало: жалко товарища, ушел в расцвете лет, но ничего, найдется замена. Не такой уж ценный кадр. Личным примером коллег не вдохновлял, к сияющим производственным вершинам не рвался. Друзей или товарищей у него здесь не было, в задушевных беседах не участвовал.

На пилораме Павел убил три часа, вернулся к окончанию рабочего дня – уставший, хорошо хоть не пешком!

– Чего и следовало ожидать, – проворчал Микульчин. Он сидел за столом, пил остывший чай, «бычковал» выкуренную наполовину сигарету. – Это не расследование, а какое-то проклятье. О потерпевших нет никакой информации. То ли люди, то ли призраки. Сделал запрос в Луговое Брянской области. Испорченный телефон какой-то… Да, проживал такой товарищ, получил паспорт в таком-то году – на вполне законных основаниях, хотя история темная. Они чего-то недоговаривают, видимо, чуют, что напортачили. Что за «законные основания», никто не знает. Приведение прежнего документа в негодность, утрата, что там еще…

– Выдан на основании справки об освобождении, – подсказал Болдин. – Проверку гражданина провели формально, халатность или подмазал кого-то в паспортном столе.

– Вовсе необязательно, – отмахнулся Микульчин. – Пусть и отсидел, ну и что? Вышел на свободу с чистой совестью – таких миллионы. Не граждане, что ли? Только и выпытал, что появился этот товарищ в Луговом в 1966 году, вел законопослушную жизнь, работал на тамошних лесозаготовках, ни в чем порочащем замечен не был. Чушь собачья, в общем.

– Нужно в командировку людей снаряжать, – заметил Павел. – По телефону такие вопросы не решаются. Даже официальный запрос ничего не даст. Придет официальная отписка – и иди с ней в туалет.

– Ага, Ваншенину только заикнись об этом, – проворчал капитан. – Мало от него получаем? Начнет кричать про разбазаривание народных средств, про оголение ответственного участка фронта. А вдруг еще кого-то убьют? В чем-то он прав, на город всего один отдел, и наша работа лишь этим тройным убийством не ограничивается. Просто забыли про остальное, а дела-то копятся. Да и пустое это дело – командировка твоя. Если Бобров здесь вел себя, как разведчик в тылу врага, то и в Луговом будет то же самое. Опросим весь поселок и ничего не выясним. Здесь и сейчас нужно работать.

– Чую, Константин Юрьевич, имеем мы дело с некой давней историей. Что-то тянется из прошлого. Происходили в городе какие-то события…

– А что тут могло происходить? – фыркнул Микульчин. – Война тут была. Два года и два месяца оккупации. Смоленск освободили в сентябре 43-го, в Плиевск наши ворвались почти в тот же день – с севера ударили. Плакаты по городу висят, видел? Через месяц отмечать будем очередную годовщину.

– Сами-то участвовали в этих событиях, Константин Юрьевич?

– Воевал. Но не здесь – на Ленинградском фронте. Оттуда я родом, из Шлиссельбурга, что на Ладоге. Половину войны в милиции Васильевского острова работал, потом прошение наконец удовлетворили, отправили на фронт. Провоевал недолго, под Таллином крепко контузило, два месяца в госпитале, потом опять на гражданку – в родную милицию. Просил – бесполезно. А сюда восемь лет назад переехали, обстоятельства так сложились. Так что особо в истории этого города я не силен.

– Хотелось бы поговорить со знающим человеком.

– Поговори, кто не дает? Долгожителей здесь хватает – и войну последнюю вспомнят, и даже Гражданскую. Только давай в нерабочее время, договорились? Если честно, не понимаю, что ты хочешь узнать.

Если честно, Павел тоже этого не понимал. Что было – быльем поросло, сейчас и жизнь другая, и заботы у людей другие. Но что-то в прошлом имело место, пусть и не общеизвестный факт – он это чувствовал. Почему Боброва убили недалеко от озера? Зачем его понесло туда на ночь глядя? И с кем?

По хронологии, если эксперт не ошибался, убийство Боброва было первым в цепи. Давил на кого-то, шантажировал, грозился сдать правоохранительным органам? И некто повел его на озеро, прикинувшись другом. Таманского с собой не взяли. Почему? Миллион причин. До озера не дошли, убийца напал сзади, искромсал человека стилетом. Что за стилет? Откуда? Не русское оружие. Может, немецкое? Рано забивать этим голову. Шли, определенно, к озеру, а не обратно, положение тела обмануть не может. К телу злоумышленник старался не прикасаться, оттого и не уволок с тропы. Почему шли именно на озеро? Что там?

В восьмом часу вечера он доехал на «газике» до общежития, поставил машину у входа. Настроение было странное. Что-то нервировало. Вспоминалась Алена Ваншенина, он видел ее глаза, улыбку, вспоминал, как девушка колебалась, прежде чем решиться на свидание. Хотелось верить, что это не от безделья. Но Алена будет завтра. А что сегодня?

Беспокойство было связано с чем-то другим. Видимо, с работой. До своей комнаты Павел не добрался, посидел на лавочке, прошелся по пешеходной дорожке. В магазине «Пиво-воды» в «широком ассортименте» были представлены только воды – ситро и грушевый лимонад. Помявшись, он купил бутылку последнего, выпил у крыльца, пустую тару поставил рядом с урной (надо уважать чужой труд).

Вопрос решился сам собой – назревал трезвый вечер. Небо затянули облака, уже смеркалось. «Тематическая» прогулка перед сном так и напрашивалась. Павел сел в машину и через десять минут уже катил по Приозерному переулку – прямо в тупик.

Жизнь замирала. Проезжую часть окружали частные дома – далеко не новые. Покосились заборы, кустился бурьян. Полная женщина во дворе развешивала белье на веревке. Из открытого окна доносился строгий голос диктора Центрального телевидения Анны Шатиловой. Два с половиной года назад на советском ТВ появилась новая информационная программа – «Время». Передача пользовалась бешеным успехом. У советских граждан уже выработалась привычка в одно и то же время включать телевизор.

За последними домами простирался пустырь с травой по пояс. Дальше возвышался бор, и дорога обрывалась. Очертилась тропа через сосняк. Несколько минут Павел сидел в машине, осматривался. Интуиция взяла отгул – ничего не сообщала. Местечко было нелюдимым, невзирая на близость озера.

«Если убийца и потерпевший оказались на тропе, они наверняка вышли из Приозерного переулка, – мелькнула интересная мысль. – Не факт, но почему нет? Пусть была ночь – их все равно могли видеть. Эту версию следует отработать».

Он вышел на тропу, когда сгущались сумерки, но видимость еще сохранялась. Машину загнал в кусты, чтобы не маячила на виду. В бардачке нашелся фонарик – странная конструкция: давишь подпружиненную вставку в рукоятке с частотой два раза в секунду, и фонарик работает – озаряет пространство мглистым светом. Прекращаешь вырабатывать электричество – устройство гаснет. Много шума, зато отсутствовала необходимость в батарейках.

В лесу царила тьма, кроны сосен создавали непроницаемый полог. Но тропа не терялась, петляла между деревьями. Он шел осторожно, смотрел по сторонам. Место преступления не пропустил – заприметил еще днем пару ориентиров. Стоял, осматривался, активировал фонарь. Пружина была тугая, рука устала. Бледный свет бегал по ковру из прошлогодних иголок, обрисовывал узловатые корни, скрученные ветки. Выключил фонарик, двинулся дальше. За деревьями серел просвет.

Через несколько минут Павел вышел к озеру. Повсюду громоздились скалы. Они не впечатляли высотой – самые рослые были не выше третьего этажа. Но смотрелись величаво – словно врастали друг в друга, имели причудливую конфигурацию. Иные казались обтесанными, другие напоминали многослойный пирог. Из расщелин выбирались кривые низкорослые сосны, какие-то тщедушные кустарники. Каменное царство простиралось метров на пятьдесят – от опушки до воды. Не такая уж дистанция, но пройти к воде было невозможно. Тропа уперлась в завал из огромных булыжников, отколовшихся от единственной в округе мощной скалы. Об этом завале говорил Максимов.