Самый страшный след

Иван еще раз попытался затащить Сидоренко обратно в коридор. Не вышло.

Васильков отправил на помощь двух ребят, однако те не успели – в кромешной тьме грохнул взрыв противопехотной мины. После немецкие прожектористы будто сошли с ума – ярко-желтые лучи минут десять метались по полю; не унимались и пулеметчики.

А Васильков и три его товарища из последних сил тащили раненых сослуживцев в расположение родной дивизии. Через четверть часа они добрались до первой линии окопов, где передали Старцева и Сидоренко в руки санинструкторов…

Потом командир роты Васильков неоднократно пытался выяснить судьбу друга: звонил в медсанбат, обращался к командиру полка. Но в окрестностях Рыльска началась такая заваруха, что начальству стало не до раненых.

Меж тем Иван Старцев с Петром Сидоренко попали в хирургическое отделение эвакогоспиталя города Мичуринска, где несколько недель проходили лечение. Одессит полностью выздоровел и снова отправился на фронт. А вот Ивану не повезло: несколько осколков фашистской мины раздробили кости ноги, и врачам пришлось делать несколько сложнейших операций. В результате ногу спасли, но часть ступни все же ампутировали.

На фронт Иван больше не попал.

Встретились друзья в июле сорок пятого в Москве. Пехотную дивизию, в составе которой Александр дошел до Берлина, расформировали, солдат и офицеров демобилизовали. Александр вернулся в родной город в воинском эшелоне, через неделю отдыха наведался в Московское государственное геологическое управление, из которого был призван в армию. Однако управление еще не вернули из Семипалатинска, куда оно было эвакуировано в сорок первом, пришлось устраиваться на один из оборонных заводов на улице Авиамоторной.

Работа за слесарным верстаком ему не нравилась. До войны Александр был геологом, на фронте быстро переквалифицировался в разведчика. А тут приходилось изнывать от однообразия. Изо дня в день одно и то же, одно и то же…

И вот как-то раз, отстояв свою первую смену, Александр по дороге домой забрел в пивной павильон «Пиво-воды». Взял пару кружек пива, встал у стойки. Вокруг тьма народу, шум, дым коромыслом. И вдруг кто-то настойчиво окликнул его по имени.

Он поначалу не поверил своим глазам – перед ним, опираясь на тросточку, стоял Ванька Старцев. Обнялись, вышли на воздух. Присев на лавочку, разговорились…

А спустя несколько часов, уже перед расставанием, Иван вполне серьезно предложил боевому товарищу попробовать себя в уголовном розыске. Так и началась их совместная работа в МУРе.

* * *

В лесу не было ни души. Бывшие разведчики спокойно прошли до северо-восточной опушки и выбрали удобное место для наблюдения. Дистанция от невысоких пограничных кустов до цыганских кибиток и шатров составляла метров двести.

Легкий ветерок почти не ощущался. Из-за палящего солнца над железной дорогой струился разогретый воздух, и даже в лесу на приличном расстоянии от «железки» витал крепкий запах просмоленных шпал.

Людей за насыпью можно было сосчитать по пальцам. Пожилая полная женщина развешивала по веревкам выстиранную одежду. Крепкий бородатый цыган возился с деревянным колесом от кибитки. Между шатрами дымило угасающее кострище, вокруг него бегала и резвилась детвора.

– Где же народ-то? Спит, что ли? – подивился Александр.

Иван процедил:

– Старики точно отдыхают. Перетрудились, мать их в поясницу. А молодежь, видать, на станции орудует…

Александр удивленно посмотрел на товарища. Судя по тому, каким тоном он отозвался о «трудовой деятельности» обитателей шатров и кибиток, особым уважением они у него не пользовались.

Направляясь к лесочку, офицеры проследовали мимо железнодорожной станции и заметили там несколько молодых цыганок, ожидавших появления пассажирского поезда. Там же бегала ватага цыганских детишек.

Из покрытых пылью темно-зеленых пассажирских вагонов на станции Мытищи обычно выходили тридцать-сорок жителей небольшого городка, ежедневно отправлявшихся в Москву на заработки. Но даже среди этой малости находились те, кто был не прочь узнать свое будущее или судьбу не вернувшихся с войны близких.

Некоторые цыганки носили на запястьях связки разноцветных бус и монисто и за небольшие деньги предлагали эти украшения проходившим мимо женщинам. Проще других поступали облепленные младенцами матери. Раскинув многочисленные юбки, они усаживались в придорожную пыль и клянчили у прохожих «на пропитание деткам». Не оставались без дела и юркие босоногие прохвосты от шести до двенадцати лет. Если кто-то из отъезжавших или прибывших изволил зевать или отвлекаться на разговоры, они тут же оказывались рядом, нацеливаясь на «бесхозные» вещички.

– Ну-ка, проверим одежку. – Подняв предусмотрительно прихваченный бинокль, Старцев принялся рассматривать висящие на веревках тряпки.

– Надеешься увидеть финский мундир без пуговицы? – поинтересовался Александр.

– Не надеюсь, а мечтаю, Саша. К сожалению, пуговицы отсюда не разглядеть, а в остальном… Если мы сегодня заметим его на каком-нибудь цыгане, дело завтра же будет передано в суд.

Да, о такой находке действительно можно было лишь мечтать.

Но, увы, на веревках висели цветастые блузки и юбки, светлые мужские рубахи и темные шаровары, платки и непонятные лоскуты материи…

В общей сложности наблюдение за табором длилось более полутора часов. Сначала Старцев с Васильковым изучали цыганский быт из крайних кустов подлеска. Затем, прячась за высокой насыпью, перебрались на другую позицию, чуть севернее. С нового места открылся вид на небольшой круглый пруд, куда молодые цыганские мужчины и подростки изредка водили поить лошадей.

Наблюдение не дало никаких практических результатов. Ни подозрительных личностей, ни странного поведения, ни шикарных обновок, купленных на добытые преступным путем деньги. И ни одного финского мундира.

– Напрасно потратили время. – Васильков спустился с насыпи и уселся на землю. – Обычные люди. Живут, как привыкли. Не судить же их за это.

– Судить пока не за что. А вот про «обычных людей» это ты зря.

– Не понял. Чем они отличаются о других?

Старцев внезапно вскипел:

– Да они только и смотрят, что плохо лежит! И ни одного лишнего движения на благо страны не сделают! Будь моя воля – всех бы принудительно заставил работать на заводах или в колхозах! По крайней мере, сейчас, когда страна от войны оправляется.

– Что ж, я не против, чтоб они работали. Только одного волевого решения маловато.

– Почему это маловато? – посмотрел на друга Иван.

– У них, брат, ни национальности, ни паспортов, ни жилья. И никакого социального статуса. Кого ты будешь принуждать к работе, если основная масса цыган не является гражданами СССР?

– Насчет паспортов спорить не буду. Но с чего ты взял, что у них нет национальности?

– Потому что не существует такого народа, цыгане. Ты разве не знал?

Старцев пожал плечами и глянул на часы.

– Первый раз слышу. Поясни. У нас еще есть минут десять-пятнадцать.

– «Цыгане» – собирательное название нескольких этнических групп, проживающих в десятках различных стран мира. И дело не только в этом. Никто не может точно сказать, сколько их в каждой стране…

* * *

Перепись цыган в СССР ни разу не давала точной статистической картины. Документов у них не было; ведя кочевой образ жизни, табор за год менял до десяти стоянок. Все это вносило в учет изрядную путаницу. К примеру, перепись 1926 года зафиксировала на территории СССР более шестидесяти тысяч цыган, а следующая перепись, состоявшаяся через одиннадцать лет, выявила их всего две с половиной тысячи.

Революция, Гражданская война и первые годы советской власти стали для всех слоев цыганского общества нелегким испытанием. Больше других досталось зажиточным цыганам: купцам, земле- и домовладельцам. Характер и ментальность не позволяли им вступать в открытую конфронтацию. Жизнь для них всегда оставалась дороже материальных благ, и поэтому даже оседлым цыганам, потерявшим все нажитое, приходилось уезжать с насиженных мест и начинать все с нуля.

«Раскулачивала» советская власть и менее зажиточных: забирала лошадей, кибитки, имущество. Но все потуги оказались напрасными – цыгане не желали становиться на путь социализма и раз за разом возвращались к привычной свободной жизни.

Большевики допустили серьезную ошибку, надеясь на то, что беднейшее цыганское большинство станет их союзником. По своей сути цыгане были аполитичны и не восприимчивы к классовой розни, так как наличие богатых людей всегда помогало им выживать. Ведь мелодичные цыганские романсы и зажигательные танцы всегда неплохо оплачивались денежной ресторанной публикой, и при этом обе стороны были довольны друг другом. Так называемое взаимовыгодное приспособление.

Поэтому в начале тридцатых годов Советская власть начала практиковать массовые облавы и высылку цыган в Сибирь и северные регионы страны. Поутихла эта волна лишь за два-три года до начала Великой Отечественной войны.

* * *

– …Саня, я всегда гордился дружбой с тобой. Ты начитанный, образованный, культурный… черт, даже не знаю, какой еще… Короче, умный! – выслушав товарища, сказал Иван. – Твой рассказ о цыганах, конечно, интересен. Только видишь ли, в чем дело… Я ведь тоже по духу интернационалист, да только сволочей не перевариваю. А сволочей среди них предостаточно.