Человек в чужой форме
– И Кузнецов?
Кузнецов-то да, корежит его от Кузнецова, только не в этой связи. Ни к чему начальство посвящать в свои переживания, к делу не относящиеся.
– Понимаю, – к чему-то произнес Сорокин, – и я признаюсь, что картина, подсказанная тебе на месте, меня бы полностью устроила. Хорошая, логичная картина. Если бы не была она подсказана тебе именно инженер-полковником.
– Он что, так вам не глянулся?
Сорокин вздохнул, поиграл желваками. И, наконец, заявил:
– В «очко» он передергивает.
Сергей аж очнулся.
– Что-что?
И снова вздохнул Сорокин:
– Понимаю тебя. Непедагогично признаваться, но, видишь ли, Сережа, я и сам умею, и неплохо, близ Трубной вырос. Строго между нами. – Он, сдвинув брови, подчеркнул: – Ты же понимаешь, что я мог ошибиться?
– Само собой, само собой, – заверил Акимов, сгорая от любопытства.
– На банкете предложил кто-то сыгрануть, – сердито начал Сорокин. – Кузнецов начал ломаться: поздно, пора расходиться, ну секретарь райкома возьми и пошути: так в очко, быстрая сдача. Заподозрил на втором кону: банкует, гадюка, и как будто видит, кому что сдал.
– Везение?
– Перестань. Потом глядь – ах ты, мать честная. Под ладошками-то у него портсигар, серебряный. Он цигарки таскает из пачки, а из портсигара нет. И ладошки-то у него, ты, надо полагать, и не обращал внимания, – блеск, самые шулерские, большие, широкие.
– И что же?
– А то. Сдает – и каждую карту срисовывает, глядя на портсигар.
– Лошадиную память иметь надо.
– Этого я не проверял. Но стандартный шулерской светляк своими глазами видел.
– Что ж, никто не заметил, кроме вас?
– Во-первых, все были уже тепленькие. Во-вторых, постоянно он что-то рассказывает, журчит, голос у него такой, отвлекающий, спокойный. Не замечал?
– Что я…
– …девка красная? Ну да, не девка, но голос у него и манера говорить – как-то притупляет внимание и доверие вызывает, что ли. Как у врача или попа, не знаю, что вернее. Я, Серега, не хочу утверждать, что он зихорник (шулер). Но вот есть такое наблюдение, и никуда от него не денешься. Проверять надо.
Сорокин потер лоб:
– Ибо, знаешь ли, был такой эпизод: дважды в тридцатых вылавливали одного такого. Послужной список геройский, в Ленинграде наголову ликвидировал диверсантов трех вражеских держав – французских, эстонских, финских. Такая вот гроза резидентуры.
– И что же, не было на него материала? – переспросил Сергей, сбитый с толку.
– Брали за жабры, и не раз. Вышибали из НКВД аж дважды, но оба раза восстанавливали. Откопали папу-кулака – отбрехался, братишка у Врангеля служил – такая же пустышка, сорвался, как налим под корягу. Подцепили лишь на том, что скрыл от органов факт, что до двадцатого года существовал с шулерства, – вот это товарищи из НКВД простить не смогли, что ты. Я-то на этот момент и внимания не обратил, решил, что мелочовка, а видишь, оказалось решающим.
Осознав, что проговорился насчет своего участия в этой эпопее, Николай Николаевич махнул рукой:
– Да ну. В общем, хоть так подсекли гада. Ну а там и вылезло, что, оказывается, он еще в двадцатых в ГПУ ложные данные поставлял.
– Это как же так?!
– Перешел границу нелегалом и, чтобы сразу к стенке не приставили, начал вываливать на-гора данные о румынском военно-морском флоте да о своей героической борьбе. Изя Чоклин, не слыхал?
– Нет.
– Это и понятно, в конторе не принято светить именами. Я все к тому, что возникшие сомнения надо разъяснять. Отправляйся, благословясь, и разыщи эту Галину Ивановну.
Сорокин поднял ладонь, пресекая встречные тезисы.
– Все. Хочу видеть ее тут. Уловил?
Главное-то Акимов, как ни был подавлен, уловил.
Что капитан Сорокин, даже после больницы, такой вот никакой, по-прежнему мудрый, опытный и к нему надо прислушиваться. Что думать, да и оценивать ситуацию, перспективы, шаги просчитывать надо не со своей только стороны, а прежде всего с другой, со стороны того, кто вполне может оказаться преступником. Или не оказаться.
– Чтобы ты совершенно не сомневался, подчеркну еще эпизод, – подал голос Сорокин, после раздумий и колебаний.
Он вынул фотокарточку, протянул подчиненному. Отрытое лицо, прямой взгляд, чистые глаза – лицо вроде бы незнакомое. Вот разве что эта блямба, над ноздрей…
– Никого не напоминает? Не узнаешь? – спросил Николай Николаевич.
– Никак нет.
– Плоховато у тебя со зрительной памятью. А если так?
Рядом с фото на стол легло еще одно. Акимова передернуло – и одновременно осенило.
– Это из анатомички фото, – пояснил очевидное капитан, – похожи?
– Кто же это?
– На первом фото – Рудниченко Иван Исаич, уроженец Твери, неоднократно судимый. Мошенничество, подделка официальных документов, растраты, были данные, что во время войны сотрудничал с оккупантами, но, может, и навет. Гражданская профессия: резчик по дереву, замечу, высокого разряда, печати военной комендатуры из каблуков изготовлял и продавал на рынке.
Николай Николаевич постучал пальцем по второму фото:
– Это известный тебе уже в виде трупа, пока живой Павленко, Иван Исаевич, казначей увээр номер семь. Допустим, что бородавки могут быть одинаковыми у разных людей. Только ведь очень похожи пальцевые отпечатки, прямо сказать, до степени смешения.
Капитан вздохнул.
– Найди мне эту Галину Ивановну, только без шума.
Глава 21
Добрый Остапчук подкинул Сергею формальный повод для визита:
– Серега, тут пришло из Кишинева отношение, насчет товарища сержанта Лапина, приписанного к седьмому увээр. Должок у него по алиментам. Прихвати как раз.
Из бумаги следовало, что алименты от товарища сержанта Лапина Я.С. не перечисляются уже год, и начальник Кишиневского отдела милиции интересуется: то ли товарищ сержант есть злостный неплательщик алиментов, то ли имеет место головотяпство счетоводов-бухгалтеров. А на месте, дескать, уточнить не у кого.
Отличный повод.
Через полчаса Акимов уже стоял около закрытой двери военной части и запоздало соображал, что теперь ему делать и как попасть внутрь. Вход через помещение бывшей казармы, ныне школы, был заложен, дежурного и КПП не наблюдалось, демонстрировать удостоверение и повод формальный некому.
«Вот этим-то вся эта глупая беготня и заканчивается, – злился он, – торчишь тут, как слива, хоть через забор сигай, на потеху детворе. И Николаич тоже – давай, рысью марш-марш, нет чтобы трубочку взять да позвонить своему другу… пусть не другу, но выпивали-то вместе. А вот предъяви ему претензию – открестится: я тебе сказал Галину найти, а не куковать под воротами».
Сзади подергали за полу, девчоночий голосок спросил:
– Сергей Палыч, вы чего тут?
Он обернулся – Светка Приходько, довольная, сияющая, поедает мороженое при минус пятнадцати.
«Вымахала-то как, налилась грушей, вон какие щеки появились, прямо невеста».
– Здравствуй, Светланка. Горло заморозишь.
– Не-а, я помаленьку, – объяснила она, откусывая огромный кусок своим большим ртом, по-богатому. – Вам чего, туда, что ль, надо?
– Да вот…
– Щас скажу. – Она, махнув косой, помчалась в школу.
Акимов, смекнув, что пантомима эта означает «стой и жди», решил и в самом деле обождать и был вознагражден за терпение. Минут десяти не прошло, как по ту сторону двери зашуршали, со скрежетом сдвинулся засов, и показалась хорошо знакомая, хотя и непривычно чистая физиономия.
Яшка-Анчутка, увидев Акимова, обрадовался, но не так чтобы слишком сильно:
– О, Сергей Палыч.
– Я, – не стал противиться Акимов.
– Доброго здоровьичка, давно не виделись.
– Давненько. С тех пор как вы деру дали, с раскопок-то. Войти можно?
– А как иначе-то, – буркнул Анчутка, посторонившись и пропуская власть.
По правде говоря, на улице бы Сергей его вряд ли признал. Непросто было в этом ладном, подтянутом молодом товарище разглядеть одного из мелких негодяев, отличающихся редким умением влипать в истории, заодно заляпывая в них и окружающих. Выглаженная, подогнанная форма, ни складочки под ремнем, сияющий подворотничок, не без щегольства зачесанные волосы – практически юноша с плаката «Молодежь, принимай пост!».
– Вы что же, сыновья полка? Андрей-то тоже тут небось?
– Числимся, – буркнул Яшка.
– Как же товарищ полковник решился вас приютить, енотов вороватых?
– Сергей Палыч, только не это, – взмолился Анчутка, – не палите. Мы ж только жить начали, документы у нас, паек, валенки целые…
– Ну ежели валенки, – улыбнулся Сергей, деликатно освобождая рукав. – Ладно, ладно, не плачь, не чужие же люди. Мне-то какой резон вас разоблачать? Выгонит он вас, и вы опять тут по району пакостить.
У Яшки, судя по выражению физиономии, отлегло от сердца и печенок.
– Скажи лучше, где начальство?
В это время из ангара, вытирая руки, вышел товарищ в рабочем комбинезоне и форменной ушанке. Простецкое, открытое лицо, с небольшим прямым носом и выпуклым шишковатым лбом, ничего не выражало, кроме радушия и интереса:
– Вечер добрый. Вы к нам, товарищ?
Яшка начал было:
– Андрей Михайлович, это товарищ Акимов, старший…
– Участковый, – закончил добродушно Сергей, протягивая руку, – хотел командование ваше повидать.
Тот руку пожал, но огорчил:
– А, это я вам не скажу, где оно, командование не докладывает.
Из ангара раздался знакомый голос: «Яшка, канистру! Где провалился?» Из-под земли, из смотровой ямы, к немалому удивлению Сергея, появилась замурзанная физиономия Пожарского.
«И этот здесь? Ты глянь-ка, прибился. Никак Ольга похлопотала», – сообразил Сергей.
Яшка, шлепнув себя по лбу, убежал за чем-то, Колька, разглядев знакомую личность, с опаской кивнул:
– Мое почтение, Сергей Палыч.
– Физкульт-привет. И ты тут?
– Осваивают технику, – пришел на помощь Михалыч, – смену воспитывать надо.
– Хорошее дело, – одобрил Акимов. Колька с облегчением занырнул обратно.
«Неплохая яма, вряд ли он что там услышит», – решил Акимов и спросил, на всякий случай негромко:
– Где я могу найти Галину Ивановну?
Он ожидал чего угодно – понимающего подмигивания, двусмысленных улыбочек, – но не того, что славный Михалыч удивленно поднимет белесые брови:
– Не ведаю такую.
– Счетовода?
– Не слыхал…
«Вот так здрасте. Что же это, обман? Панама? Что теперь делать-то, как Сорокину в глаза смотреть? Спокойно, Сергей, спокойно, не впадай в панику. Возможно, он в самом деле ее не знает, сидит себе целыми днями в гараже, копается в моторах или где там еще – все возможно. Как теперь выйти из разговора, не вызывая подозрений…»
Он, добродушно чертыхаясь, принялся копаться по карманам, бормоча: «Где ж я ее дел, беспамятный…», изображая эдакого растеряху-валенка, порылся в планшете, извлек бумаги, врученные Остапчуком.
– Тут пришло на вас такое отношение, по поводу алиментов сержанта Лапина. Кто теперь всем денежным заведует? – и вроде бы даже попытался протянуть документ Михалычу, чтобы вместе с ним, голова к голове, разобраться в финансовых хитросплетениях.
Расчет оправдался: механик прянул, как лошадь от волка, поднял ладони, все в несмываемых пятнах, точно сдаваясь:
– Ни-ни, товарищ участковый! Я до этого всего касательства не имею. Сходите, там наверняка уже товарищ Константинер приехал…
Акимов деловито спросил:
– Кто это?
Михалыч поперхнулся, но все-таки признал, что это командир.
– Вместо Иван Исаича, надо полагать, да и с кадрами, должно быть, поможет. – Михалыча заметно отпустило, он говорил уже спокойно, добродушно. – Мы тут не обустроились еще, да и не факт, что останемся. Жизнь строительская – нынче здесь, а завтра там.
– Понятно, а где этот товарищ Константинер?
– А вот туда идите, за бараком, будет такой дом почище, свежевыбеленный.
Товарищ полковник Константинер, быстрый, с острым птичьим носом и такого же рода глазами, был занят: споро наводил порядок на столе, заваленном папками.
– Слушаю вас, товарищ участковый, – не отрываясь, пригласил командир.
Излагая дело, Сергей с недостойной завистью глядел, как из-под его рук так и разлетаются, занимая надлежащие места на полках, разномастные папки. Только и мелькали перед глазами аккуратные подписи: «Гратиешты», «Минмясо БССР», «Белхладстрой», «Минугольпром, Золочевское», «Винзавод Тирасполь», «Западшахтстрой», «Львовуголь»…
Ощущалась не просто сноровка, но какая-то система, по которой полковник Константинер разбирался с бумагами, быстро и без задержек, что твоя машина.
– …таким образом, хотелось бы повидать Галину Ивановну, счетовода, или иного товарища, ответственного за начисление…
– Не в курсе я, товарищ, – с искренним сожалением, пусть и суховато, отозвался Константинер, – видите ли, вольнонаемных тут еще нет, используем собственный личный состав, что до финансов, то пока не назначен будет счетовод… Возможно, товарищ Кузнецов что помнит.
– Как же нам встретиться-то? – изображая нерешительность и колебания, протянул Акимов.
– Так он наверняка на работе, на текстильной фабрике. Подайтесь, – посоветовал полковник, как раз помещая на полку папку, на которой почему-то без затей, чернильным карандашом было написано «Гладкова». – Если не в городе, то там наверняка.
«Кто бы сомневался… «Гладкова», как запросто, по-семейному. Чего ж не сразу «Верка»?
– Спасибо, так и сделаю. – Акимов, откланявшись, отправился на фабрику, в сотый раз мысленно благодаря доброго Остапчука за формальный повод. Оно понятно, что сержант имел в виду себе жизнь облегчить, но все-таки заодно облегчил и Сергею задачу. Такая вот бумага и смекалка куда лучше, чем одна смекалка.
Глава 22
Акимову повезло: почти все – в том числе и Вера – были чрезвычайно заняты. Шло собрание. Сергей, почтительно сняв фуражку, пристроился за выступом стены, чтобы не светить свое присутствие, прислушался к горячим дискуссиям. Оглядел ассамблею: начальника отдела снабжения Кузнецова тут не было.
Говорили о том, что уже сделано: что с фабрики изгнано окончательно скрипучее «старье», которое так нервировало и без того задерганных работниц, тележки возят ровницу теперь на роликовых подшипниках. И что теперь, как появились увлажнители – «Откуда?!» – удивился Сергей, – обрывистость стала куда меньше, и, стало быть, сократились эти факты, которые тоже действовали на нервы.
«Успокоительного бы вам, да побольше, или замуж», – думал он, оглядывая присутствующих.
И почему-то самой недовольной ему казалась именно Вера Вячеславовна. Возможно, он себе льстил или просто очень рад был ее видеть, соскучился, но лицо у нее, по-прежнему невыносимо красивое, казалось осунувшимся, бледным, похудевшим. Постукивая карандашом по столу и хмуря брови, она зло, без тени понимания, снисхождения, задавала краткие вопросы, суть которых сводилась к следующему: почему, если все так стало замечательно, до сих пор простои?
Оказывается, на фабрику приезжала делегация с комбината из другой области: походили, побеседовали, а потом и предложили соцдоговор на соревнование.
– Собрались, подписали, сфотографировались, а вы договор сам читали? – жестко спрашивала Вера Вячеславовна. – Нет, так я напомню: выполнить годовые задания не позже сентября и только первого сорта. Товарищи Маркова и Иванова, вы зачем на это согласились? Зачем, согласившись, потребовали себе по шестнадцать станков, если не справляетесь? К апрелю сулили выполнить полугодовое задание, дополнительно девять тысяч метров…
Девчонки, вчерашние школьницы, а ныне ударницы, Саша Маркова и Лена Иванова, дружно загалдели:
– И выполним!
– Износ, товарищ директор. Ведь бесперечь станки работали, а у них ресурс…
– Теперь вот рвется на машине ремень, сообщаешь помощнику мастера, а он ковыляет с этажа на этаж, ищет шорника.
– Так и получается…
Однако Вера была непреклонна:
– Телефоны вам, что ли, проводить?! Или мальчиков приставить для побегушек? Не берите повышенные обязательства, если не в состоянии осилить. Отдел труда! К вам вопрос: как считали?
«Ну, на этих напрыгивать смысла нет, сами кого хочешь того, задавят».
– Считали, как положено, товарищ директор, все акты обследования имеются. Хронометражисты подтверждают: товарищи Маркова и Иванова за одну смену способны совершать до полутора тысяч операций.
Пришла начальник отдела с документами, и каждый чих готова была подтвердить («Учись, товарищ Акимов», – высек сам себя Сергей):
– Вот, извольте видеть, к примеру: Маркова ликвидирует обрыв основной нити за двадцать три секунды при норме сорок, Иванова меняет челнок за три и четыре десятых секунды при нормативе пять. Все просчитано. Готовы товарищи Маркова и Иванова обслуживать по двенадцать-шестнадцать станков при норме шесть…
«Пора сваливать», – подумал Акимов и тихонько спросил у секретарши, чирикавшей в блокноте:
– Машенька, а где Кузнецов?
Та, не отрываясь от стенографирования, отозвалась:
– В цеху, Сергей Палыч.
– Чего это он в цеху, когда работники тут?
– Когда они в цеху, он тут. Товарищ Акимов, не отвлекайте!
Сергей прошел в цех. Там, само собой, работа продолжалась: ровный шум огромных машин, шорох тяжелых рулонов, на которые навивается ткань, красные флажки, которыми отмечены станки ударников. Станки большие, а люди маленькие, так что на первый взгляд никого и нет, происходит само по себе вечное движение.
И лишь присмотревшись, можно было разглядеть дирижеров этого процесса – девчат и женщин. Сосредоточенные, серьезные, они умудряются так вовремя подходить к станкам, как будто это они управляют временем и не они спешат поправить обрыв или, там, сменить початок, а машины послушно поджидают своих повелительниц.
В конце длинного зала маячили двое мужиков, прилаживая на стену какой-то аппарат. Одним из работяг оказался искомый инженер-полковник, неузнаваемый в робе и кепке. Впрочем, с инструментом и телефонным кабелем управлялся ловко.
– Здравия желаю, Максим Максимович.
– А, Сергей Палыч, здорово, – Кузнецов протянул согнутое запястье, – прости, руки грязные. Как, кстати, твоя клешня?
– Отлично. Я у вас в долгу.
– Оставь, глупо. Вот, видишь, последний цех телефонизируем.
– В стороночку попрошу, – второй работяга, хромой парень, помощник мастера, отодвинул Акимова в сторону и побрел, разматывая кабель.
– Помочь, Вася? – спросил Кузнецов.
– Управлюсь, – заверил тот.
– Солидно, – признал Акимов, оценив телефон. – Это к чему такое пойдет? Городской?
– Нет, конечно. Выведем в диспетчерскую, на пульт. Чтобы не бегать лишний раз, сообщит вон поммастера, он и просигнализирует. Ему и хромать недолго. Так по минуте и простои сокращаются… чего лишний раз суетиться?
– Да уж, суетиться вроде бы ни к чему, – повторил Акимов, не без изумления рассматривая аппарат, ни много ни мало бункерный телефон «Сименс». – Откуда это такую роскошь достали?
– Это-то? Да все оттуда же. Было больше, осталось немного, – небрежно отмахнулся он, – отличный агрегат, взрыво- и пылезащищенный. Умели, злодеи.
– И кабеля…
– И кабеля. Да, – спохватился Кузнецов, – ты ко мне, видать?
– А, да, – как бы тоже опомнился Сергей, – товарищ полковник, тут отношение пришло, по алиментам, с вашего бойца увээр, счетовода в части пока нет, командир посоветовал к вам… Ваша Галина Ивановна нужна, очень. В части, сказали, нет такой. Как быть?
– Кто сказал? – уточнил Кузнецов, тщательно, по пальцу, по суставам, протирая руки.
– Завгар, – сказал Акимов и понял, что в очередной раз сплоховал.
– Н-д-а-а-а, – протянул тот, с некоей укоризной, – откуда ж знать ему, Сергей Палыч? Он торчит себе в гараже и знать ничего не знает. А что за отношение?
Сергей, достав бумагу, показал. Кузнецов, сдвинув брови, изучил:
– Подлец Лапин. Добро. Я полковнику Константинеру передам, возьмет на контроль, нахлобучку организует. Не беспокойся, проработает, заставит и долг погасит, и в Кишинев отпишет: они на связи с тамошними. Об исполнении доложу тебе лично.
– То есть, получается, не работает там Галина-свет Ивановна, так, что ли? – спросил опер.
– Ах, эта. Трудилась она, не числилась, – рассеянно пояснил полковник. Тщательно вытерев руки, он бережно уложил в планшет лапинские документы, – без оформления… муж не разрешал, что ли, работать. А счетовод позарез был нужен.
– Платили ей или она из любви к военным?
Кузнецов глянул с укоризной:
– Греху брата своего посмеялись? Стыдно.
Акимов смутился.
– Конечно, платили ей. Как всегда, из собственного кармана командования.
– А теперь?
– Теперь не платят, ибо не работает. Пропала, с той самой поры, как мы с тобой познакомились, она и не появляется. Может, стыдно стало, может, боится. С утра как отправил ее на электричке, – он усмехнулся, – из ночного санатория, так и не видел.
– Максим Максимович! – крикнул Василий сверху. – Давайте!
Кузнецов снял шоколадную, тяжеленькую трубку, дернул рычаг книзу, произнес начальственно:
– Алло? Диспетчерская? Пару пива и раков. Прием.
Повесив трубку, удовлетворенно погладил аппарат:
– Машина типа зверь, кристальная чистота звука, слышно как за спиной. Давно пора ей нормальную диспетчерскую, чтобы работали люди, а не бегали по снабжению, может, и будет время подумать.
Спустился сияющий Василий, слетел как на крыльях:
– Ох и славно, а? – и крикнул куда-то в цех: – Товарищи! Телефон работает!
– Хватит вопить, Василий Саныч, – ответила женщина за ближайшим станком, продолжая колдовать на нитях основы, как будто на арфе играя, – что с влажностью, глянь, обрывы участились.
«Красиво, как в метро. У Веры прямо обновка на обновке, – изучая удивительный, невиданный доселе гигрометр, думал Акимов, – неплохо она так устроилась: сама наверху заседает, а он тут у нее работает. Любопытно, откуда только все это – телефоны, кабеля? Так, отставить, адресочек-то не забыть этой загадочной особочки».
Важный Василий Саныч между тем водружал себе за спину ранец прибора. Акимов в неисчислимый раз за последний час удивился: «Это ж не жука травить, это спецоборудование. Чего только у этого снабженца в закромах нет. Бесценный товарищ».
– Сейчас порешаем, – солидно пообещал поммастера, шикарными движениями расправляя шланг.
– Серьезная битва за победу в соцсоревновании, – заметил Акимов.
– Разве как-то иначе можно? – холодно спросила женщина за станком, и Сергей увидел, что одной руки нет у нее, пустой рукав ушит.
– Понял теперь? – серьезно, вполголоса спросил Кузнецов. – Чтобы таким вот труд облегчить, ничего не жалко.
– Да… но, все-таки, к нашему вопросу. Адресочек Галины не откажетесь дать?
– С чего это мне отказываться? Тоже, военная тайна: первая Мещанка, дом пять, квартира три. Яковлевы. Привет от меня передавать не стоит, сам понимаешь.
Сергей заверил, что да, понимает.
Сверху послышался галдеж, топот многочисленных ног – собрание расходилось. Вскоре сверху донесся стук каблучков, и голос, от которого у Акимова сердце зашлось, позвал:
– Максим Максимович, дорогой! Зайдите, пожалуйста, ко мне.
Он головы не поднял, сдержался. Кузнецов, чуть подмигнув, похлопал по плечу, шепнул, проходя:
– Не кисни. И умная женщина не более чем баба.
И отправился на зов.
Глава 23
С вечера предупредив Сорокина о предстоящей поездке (детали разговора с Кузнецовым он решил не обсказывать), Акимов поехал в центр с тем расчетом, чтобы прибыть к восьми утра, – кто-то же должен быть дома в ранний час? Искомое строение – бывший доходный дом с гербом над аркой, неподалеку от Ботанического сада, – отыскал быстро, позвонил в нужную квартиру. Никто не ответил. Пока Сергей соображал, как лучше поступить, хлопнула дверь подъезда, послышались неторопливые шаги, и на площадку поднялся добродушного вида старичок, похожий на всех дедов такого типа, то есть на Михаила Иваныча Калинина.
Акимов поспешил поздороваться:
– Доброе утро.
– Доброе, – подтвердил старик и тотчас огорошил:
– Вы из прокуратуры?
– Э-э-э-э. Нет, а почему…
Однако на этот раз сыщицкая фортуна внезапно решила подыграть Сергею. Старичок заговорил сам, без намеков и наводящих вопросов:
– Странное и вполне необыкновенное дело, чего я совершенно не могу понять. Пропал человек вот уже который день, а всем все равно. МУР чего-то там мурчит непонятное, муж все пороги оббил, общественность негодует. И я в числе первых! Не поленюсь, до Кремля дойду.
Старик поднял палец.
– Галочка в этом доме с пеленок, папа ее покойный – офицер Генштаба, мама – почтенный человек, преподаватель, с горя слегла. Эти, с позволения сказать, сыщики не просто не обнаружили человека, среди бела дня пропавшего, но и даже догадок никаких нет. Кто может пролить свет на эту тайну?