Золотой удар
– Точно! Вспомнил? Это хорошо.
– Конечно, вспомнил. И что теперь?
– Ты что-то совсем, Хрящ, отупел, говорю же, нужно этого Гошу найти…
– Так где ж я его найду?
– Здесь, дурья башка! Здесь! Гоша, о котором речь идет, недавно в Псков приехал. – Птаха встал, подошел к кровати, взял на руки Юлькину кошку, стал чесать ее за ухом.
Хрящ сглотнул, посмотрел сначала на Юльку, потом на кошку, которая стала громко мурчать.
– То есть Гоша в Псков приехал? А я должен поспрашивать у своих, где он мог остановиться… Так, что ли?
– Ну видишь, Дуплет, – обратился Птаха к своему приятелю. – Наш друг, кажется, немного пришел в себя. Я уверен, что теперь он нас выручит и поможет найти нашего Гошу.
– Поможет! Куда он денется! – сухо заявил тот, кого назвали Дуплетом.
– Ну вот и славненько. Итак, Хрящ, ты все понял, а значит, берись за дело. Миша, как ты сам знаешь, ждать не любит, так что ноги в руки и на поиски. Ну а мы пока тут расположимся. Я думаю, что твоя подружка не станет возражать и примет нас с Дуплетом как дорогих гостей…
– То есть как здесь… – попробовала возразить Юлька, но тут же осеклась, потому что Птаха спустил на пол кошку, достал из кармана армейский «вальтер» и положил его на стол. – Ты давай не ерзай, цыпа. Организуй нам что-нибудь пожевать и занимайся своими делами, а ты, Хрящ, одевайся и за дело, и не бойся, мы твою бабу не тронем.
– Если она сама этого не попросит, – сипло прохрипел Дуплет и заржал.
* * *Когда Петя закончил рассказ, Зверев покачал головой:
– Если я тебя правильно понял, Петюня, эти самые Птаха и Дуплет нарядили Хряща найти этого самого Гошу, а Хрящ подключил к поискам тебя?
– Поручил и сроки поставил – два дня, а если не найду, то мне кирдык… – Петя сделал соответствующий жест, чиркнув ногтем большого пальца по горлу.
– Наверняка к поискам он подключил не только тебя? – рассуждал Зверев.
– Ясное дело! Но только кто для него стараться станет? Это он только на словах авторитетный вор, а так, как я уже говорил, сявка. Сам он будет по городу рыскать, со всякой шушерой встречаться да выпытывать. Найдет или нет, не знаю, а вот мне этого Гошу искать вовсе не с руки.
– Понимаю, что не с руки, но придется. – Зверев поднялся. – Ищи этого Гошу, а как найдешь, отсемафорь. Что-то мне подсказывает, что эта личность мне также будет весьма интересна. Гоша, Гоша… что еще за Гоша такой?
Майор достал из кармана «записнушку» и огрызок карандаша. Вырвав из записной книжки листок, он вручил его Пете.
– Черкни-ка мне адресок твоей бывшей подружки…
– Юльки?
– А у тебя другие были?
– А как же.
Зверев беззвучно рассмеялся.
– Давай пока ограничимся Юлькой.
Желудь поспешно написал адрес и вручил листок Звереву.
– Вот и славно, а теперь ступай и действуй, ну а я уж подумаю, что за всем этим стоит, заодно и подумаю, как тебя от твоих напастей избавить.
Зверев похлопал Петю по плечу, после этого они расстались.
Глава вторая
Тимофей Савельевич Глиняный, известный в криминальном мире города Пскова как Тимоха Горшок, проснувшись этим утром в своей коммунальной квартире, чувствовал себя довольно неуютно. И причиной тому был отнюдь не непродолжительный приступ удушья, вызванный болезнью – Тимофей являлся хроническим астматиком, – а некоторые события, произошедшие накануне.
Первым событием, так взволновавшим Тимофея этим утром, стало то, что накануне в летнем парке у фонтана, когда он возвращался с барахолки с так и не проданной парой юфтевых сапог, его обогнал, задев плечом, высокий крепкий мужчина. Тимоша тут же обматерил едва не сбившего его с ног прохожего, но сразу же умолк, потому что Тимофей узнал в своем обидчике начальника оперативного отдела псковской милиции Зверева. Майор, не останавливаясь, одарил Тимофея своим «звериным» оскалом и жестом поманил того за собой.
Тимофей работал ночным сторожем в Собесе, не причислял себя к блатному миру и по отдельным меркам мог бы считаться вполне законопослушным представителем социалистического общества, если бы не одно «но». Регулярно в свободное от работы время Горшок торговал на Любятовском рынке разного рода ходовым товаром, получая при этом довольно неплохие барыши. То, что товар, который приносили и сдавали ему по дешевке его не совсем чистые на руку приятели, был получен ими самым что ни на есть нечестным путем, Тимоша понимал, но удержаться от желания заработать пару-тройку сотен, помимо своего основного заработка, он никак не мог. Прекрасно понимая, что, если он когда-нибудь попадет на скамью подсудимых и угодит со своей астмой в места заключения, его век может сильно сократиться. Именно поэтому всякий раз, общаясь со Зверевым, Тимоша ужасно нервничал и время от времени рассказывал прославленному оперу кое-какие секреты из жизни и деятельности некоторых его нечистых на руку «компаньонов».
Когда они остановились в уединенном месте, Зверев долго расспрашивал Тимофея про какого-то Бубона и интересовался, не знает ли он что-нибудь о существовании в городе подпольной типографии по изготовлению фальшивых денег. Тимофей совершенно искренне божился, что ничем не может помочь. На прощание Зверев пару раз не особо приятно пошутил по поводу его коммерческих успехов и их последствий, погрозил Тимофею пальцем и сказал, что их очередная встреча не за горами.
Вторым поводом для волнения для Тимофея сегодня стало то, что он, несмотря на предостережения Зверева, наконец-то решился сбыть на своей излюбленной барахолке пару неплохих вещиц, которые уже давно жгли ему руки, хотя и хранились в тайнике под половой доской у шкафа.
Примерно месяц тому назад к Тимофею пришел его старый поставщик краденого, известный в криминальном мире города Пскова вор-домушник Витя Битюг. Витя принес две бутылки портвейна, они выпили, обсудили кое-какие старые дела, а после этого Витя сунул руку в карман и выложил на стол массивные золотые серьги с розовым агатом и серебряный кулон-сердечко. Увидев принесенные Витей цацки, Тимофей аж задержал дыхание. Кулон был, конечно, так себе, а вот серьги с легкостью можно будет сдать тысячи за три, а то и дороже. Перспектива открывалась неплохая, но Тимофея тут же покоробило. В последнее время ходили слухи, что Битюг теперь якшается с великолукскими налетчиками, и нельзя было исключать того, что принесенные им украшения являются «кровавыми». По спине побежали мурашки, но жадность оказалась сильнее, и Тимофей все же предложил гостю за обе вещицы восемь сотен. Битюг запротестовал. Тем не менее торговались они недолго, и спустя пару минут Тимофей отсчитал Вите десять сотенных купюр.
Третьим событием, которое сегодня нервировало Тимофея, стала еще одна не особо приятная встреча. Накануне вечером он столкнулся еще с одним своим постоянным поставщиком краденого – домушником Тохой Хрящом. Однако на этот раз Хрящ не принес ничего из того, что Тимофей мог бы толкнуть на барахолке, а тоже долго расспрашивал Горшка о том, что творится в городе, и интересовался, не слышал ли он про какого-то Гошу, прибывшего в Псков со своим непонятным интересом. То, как в ходе их беседы вел себя Хрящ, не вызывало сомнения в том, что тот трясется от страха. Спрашивать, отчего Хрящ весь дрожит, Тимофей не стал, о чем вскорости пожалел, так как волнение его старого приятеля Тохи Хряща почему-то передалось и самому Тимофею.
Тем не менее, встав этим утром с кровати, несмотря на все волнения и страхи, Тимофей умылся и поплелся на кухню. Он доел остатки вчерашней жареной картошки с луком, выпил аж целых три чашки несладкого чая, выкурил две папиросы и вынул из тайника под шкафом завернутые в тряпицу серьги и кулон. Проще всего было бы, конечно, сбыть полученные от Вити Битюга ценности Семе Шейману, однако Тимофей прекрасно понимал, что прижимистый еврей никогда не даст за подобный товар больше двух тысяч. Именно поэтому, сопоставив все «за» и «против», Тимофей сунул серьги и кулон в нагрудный карман пиджака и отправился на свой любимый Любятовский рынок.
Первая потенциальная покупательница нашлась довольно быстро.
Стрижка «бубикопф»[14] а-ля Луиза Брукс[15], на голове шляпка-«таблетка», стильный приталенный плащ и все прочее по высшему разряду. Однако если не брать во внимание «прикид», особой красотой данная гражданочка не отличалась. Лет далеко за сорок пять, длинная как жердь, тонюсенькие губы, морщинистая шея и лукавые ехидные глазки – одним словом, «мымра». Однако Тимофея прелести выбранной им дамочки совершенно не интересовали, его волновало и привлекало содержимое ее кошелька. Эту пародию на Луизу Брукс он заметил почти сразу после того, как занял место там, где обычно торговал всем своим барахлом, и принялся за ней наблюдать.
Дамочка, пройдя в главные ворота, довольно быстро миновала ряды, где торговали колбасами, тушенкой и прочими продуктами, ненадолго остановилась возле торговца, продававшего чайный сервиз на шесть персон, и прошла туда, где покупателям предлагали бижутерию и разнообразные предметы гардероба.
Тимофей, оценив ситуацию, тут же отправился к так заинтересовавшей его особе. Когда дамочка подошла к какой-то бабке и та предложила ей бирюзовые бусы, она явно заинтересовалась ими. Однако вскоре, к великой радости Тимофея, дамочка поморщилась и, покачав головой, вернула бусы владелице. Тимофей выждал момент и приблизился к женщине.
– Серебряный кулончик имеется. Не интересуетесь?
Женщина остановилась и деловито сдвинула брови.
– Давайте посмотрим!
Тимофей достал из кармана серебряный кулон, приобретенный у Битюка, и протянул покупательнице. Реакция оказалась примерно такой же, как и в случае с бусами.
– Дешевка. Нет, не нужно…
– Если вам нужна действительно стоящая вещь, могу предложить золотые серьги с розовым агатом.
Женщина сразу же оживилась. Тимофей достал серьги, покупательница тут же взяла их, бегло осмотрела и, приложив к уху, спросила:
– Сколько?
Тимофей для виду замялся.
– Вещь, как вы, наверное, сами понимаете, не дешевая…
– Сколько?
– Три пятьсот!
– Беру за три!
Тимофей заспорил:
– Ну это же несерьезно! Сотенку, конечно, могу скинуть…
– Три двести, и по рукам! – «Мымра» явно умела торговаться.
Тимофей тяжело вздохнул и огляделся по сторонам.
– Ну хорошо, берите!
Дамочка полезла в сумочку за кошельком, а Тимофей снова огляделся. И тут его словно ударило током. Метрах в десяти от него, возле прилавков, где торговали рыбой, Тимофей увидел Зверева.
Майор, казалось, внимательно рассматривал лежавших на столах лещей и щук и пока вроде бы не замечал Тимофея. Если Зверев увидит, что его старый знакомый, несмотря на все его предостережения, снова торгует ворованным товаром, у Тимофея будут проблемы. Несмотря на то что Тимофей регулярно давал майору более-менее ценную информацию, в ходе их последнего разговора Зверев строго-настрого предупредил предприимчивого торговца по поводу скупки и перепродажи краденого. Тимофей тут же сунул серьги во внутренний карман пиджака и глухо процедил:
– Извините, я передумал.
– Что значит передумал? – запротестовала «Луиза Брукс». – Мы же обо всем договорились!
Когда Тимофей повернулся и пошагал в сторону ворот, женщина крикнула ему вслед:
– Да подождите же! Ну, хорошо, я согласна добавить еще сто…
Не оборачиваясь, Тимофей пробубнил себе под нос:
– Вот же дрянь…
Когда Тимофей буквально выскочил с рынка и двинулся в сторону сквера, он впервые обернулся. Сердце тут же сжалось, потому что Тимофей увидел шагающего за ним Зверева. Их глаза встретились, и Тимофей увидел в глазах майора немой укор. Тимофей скривил глуповатую рожицу и кивнул. Майор сбавил скорость и глазами указал на соседнюю улицу. Тимофей втянул голову в плечи и двинулся в сторону парочки заброшенных домов-«сталинок».
* * *Они стояли возле какого-то сарая, вокруг валялся мусор и пахло бензином. Зверев был спокоен и суров, он курил и смотрел в сторону, а Тимофей скрежетал зубами, напрягал скулы и тоже хотел засмолить папироску, но не решался вынуть пачку и спички из внутреннего кармана пиджака, где помимо них лежали серьги и кулон, полученные от Вити Битюка.
– Ну и чем ты сегодня торговал? – наконец-то поинтересовался Зверев.
– Сегодня ничем! Просто к Вальке ходил, ну, ты ее знаешь, та, что старьем всяким торгует. Хотел ее сапоги на реализацию отдать. Мне тут один знакомый добротные сапоги отдал, а я никак их сбыть не могу. У меня дел сейчас невпроворот, а товар залежался. Вот я и решил…
Зверев не дал Тимофею договорить:
– А барышне в «таблетке» не пробовал свои сапоги залежавшиеся толкнуть?
– Какой такой барышне?
– Той, которой ты цацки свои втюхивал!
Тимофей побледнел, значит, Зверев все видел и юлить больше не имело смысла. Он все-таки достал из кармана пачку, раскурил папиросу и вслед за этим достал из того же кармана серьги и кулон.
– Прости, Пал Василич! Бес попутал. Битюг эти цацки принес, а я не удержался…
– Битюг, говоришь? Ну-ну… – Зверев сделал паузу.
– Пал Василич, ей-богу, бес попутал…
– Ладно! – Зверев хитро прищурился. – За кулон и серьги, что ты той дамочке предлагал, мы потом поговорим, а сейчас мне про другого своего поставщика скажи… Тоха Хрящ… Ты же с ним, как я знаю, тоже дружбу водишь.
Тимофей тут же оживился.
– Так вас Хрящ интересует! Ну да, имел я с ним дела… то есть когда-то имел.
– Горшок! Не пудри мне мозги, а отвечай быстро и без запинки. Когда с ним в последний раз виделся-общался?
Тимофей надул щеки, огладил свои жидкие волосенки и шмыгнул носом.
– Был у нас намедни разговор. Был, скрывать не стану.
– О чем базарили?
Тимофей фыркнул:
– Да если бы я знал…
– Про Гошу речь велась?
Тимофей хмыкнул и покачал головой.
– Так вы о том и сами уже знаете. Да… Ну вы и… – Тимофей закашлялся.
– Знать чуть больше, чем прочие, это моя работа, – сухо и без пафоса отрезал Зверев. – Говори про Гошу!
– А чего говорить? Встретились с Хрящом, он спросил, не слышал ли я про этого самого Гошу. Гоша этот вроде бы из столицы прибыл. Больше про него Хрящ ничего не сказал. Спрашивал, что люди говорят, не знаю ли я о нем чего. А я и в самом деле ничего про этого Гошу не знаю…
– Точно не знаешь?
Тимоша чиркнул ногтем по горлу.
– Век воли не видать!!!
– А про Птаху и Дуплета слышал?
Тимофей вытер вспотевший лоб ладонью.
– А это кто?
– Ладно! А про Анжуйца что скажешь?
– Анжуйца? Так… так это же какой-то московский… Погодите…
– Ладно, я понял! – Зверев приблизился, щека его дернулась, а Тимофей прекрасно знал, что это плохой признак.
– Честное слово, про Анжуйца знаю мало! О… так вроде бы знаю то, что Хрящ с ним в Карлаге срок отбывал. Точно!
– Ладно, оставим пока Анжуйца в покое. Ты мне лучше про Хряща скажи. Что за фрукт и на что его поддеть можно.
Тимофей вдруг почувствовал некоторое облегчение и подумал, что если Зверева интересует Хрящ, а вовсе не купленные Тимофеем у Вити Битюка цацки, то это очень даже упрощает дело.
– Так, выходит, вам нужно Хряща прижать?
Тимофей хитро прищурил глазки, Зверев это заметил и сдвинул брови.
– Ну?!
– Если все так, то вы по адресу, товарищ майор!
– Давай уже без предисловий. Рассказывай, а то я и впрямь не стану с тобой церемониться и все твои карманы вытрясу. И если что найду…
– Да понял я, понял! – Тимофей чуть не выронил папиросу и тихо рассмеялся. – Ну и фартовый же ты мужик, майор Зверев!
– Ты это к чему?
– А к тому, что обратился ты по адресу, потому как раз есть у меня в запасе одна интересная история, да как раз такая, от которой у этого сучонка Ананьева тут же живот сведет…
Глава третья
В этот день с самого утра Антоша Ананьев не находил себе места. Он нервничал, то и дело смотрел на свои пальцы, которые сегодня почему-то подрагивали. Он обошел все известные ему «загашники», пообщался с дворовой шпаной с улицы Некрасова, заглянул в пивную на Интернациональной и в пельменную на Чеховской, где сумел отыскать нескольких своих старых знакомцев. Всех их, как и некрасовских мальчишек, он без предисловий расспрашивал, не знают ли они о появившемся в городе московском «гастролере» по кличке Гоша. Результаты опросов были удручающими: все его приятели только пожимали плечами, предлагали выпить по старой дружбе, задавали кучу глупых вопросов, что изрядно бесило напряженного, как перетянутая гитарная струна, Антошу. Окончательно истоптав ноги, Хрящ решил использовать свой основной козырь и отправился на местный хлебозавод. Здесь он без особого труда отыскал Петю Желудкова.
Увидев, как из пекарни в белом фартуке, перепачканном мукой, скрючившись и вытирая руки о штаны, вышел хмурый, как ночь, Желудь, Хрящ придал себе молодцеватый вид и расправил плечи.
– Ну что, корешок? – ощущая собственное превосходство, Антоша смачно сплюнул себе под ноги. – Что скажешь за Гошу? Узнал что-нибудь? Часики-то тикают!
Желудь на удивление казался спокойным. Антоша, заметив это, оскалился и снова почувствовал дрожь в пальцах. Видя, что Желудь смотрит на его ладони, Антоша сунул руки в карманы. Желудь хмыкнул, втянул ноздрями воздух и, оглядевшись по сторонам, процедил сквозь зубы:
– Узнал!
Хрящ аж затрясся от возбуждения.
– Что? Узнал? Так давай…
– Не здесь и не сейчас, – сказал, как отрезал, Желудь.
– Да ты что… – Хрящ не договорил, потому что Желудь с силой дернул его за рукав и зыркнул таким недобрым взглядом, что Антоша отпрянул.
– Рот закрой! – процедил Петя сквозь зубы. – Все очень серьезно, и, если тебе дорога твоя шкура, прикрой рот и делай, как я сказал. Этот Гоша очень непростой тип, сыскать его было непросто, но я смог. Сегодня вечером на набережной встретимся, и я тебе дам полный расклад. Расскажу все, что узнал, а ты поклянешься, что оставишь меня в покое раз и навсегда.
Плечи Хряща опустились, и он выдохнул.
– Заметано!
Увидев, как Желудь, в очередной раз оглядевшись, посеменил обратно в свой цех, Хрящ довольно оскалился: «Оставлю! Как же! Ты, корешок мой ситный, ментам стучишь, а значит, ты у меня теперь на таком крючке, что тебе с него уже не сорваться. Если об этом шепнуть кому-нибудь из людей Янека Ляха, который держит мазу в Завеличье, или же дать наколочку Семе Котову по кличке Мурлыка, который в последнее время считается самым безбашенным налетчиком в Крестах, то Желудю наверняка выпишут билетик на тот свет другим в назидание. – Антоша невольно зажмурил глазки от удовольствия. – Да уж, Петенька, теперь я тебя смогу доить столько, сколько захочу, так что умерь пыл и не отсвечивай…» Довольный собой, Хрящ повернулся на каблуках и покинул территорию хлебозавода. По пути он наконец-то вынул руки из карманов и громко выругался, потому что понял, что его пальцы по-прежнему трясутся.
* * *Со стороны реки тянуло прохладой, Антоша поежился и достал папиросу. Солнце уже коснулось горизонта, над головой с курлыканьем уныло тянулся журавлиный клин. Хрящ бродил вдоль набережной уже не меньше часа, ежился и периодически смотрел на свои все еще трясущиеся руки. Антоша не находил себе места, злился и кусал губы: «Ну Петька, ну гад… Когда же этот выродок явится?»
Он посмотрел вдаль, увидел одиноко катящуюся в сторону города полуторку. Машина подпрыгивала на ухабах, в кузове стояли зеленые армейские термосы, предназначенные для перевозки пищи. Именно в таких им в тюрьме носили баланду. Хрящ тут же вспомнил те несколько лет, которые он провел в лагерях. Облезлые стены бараков, узкие нары с провонявшими потом и сыростью матрасами, алюминиевая миска с жиденькой похлебкой, в которой плавают листья капусты, рыбьи головы и хвосты. Хрящ вспоминал вохру с ее винтовками и злющими псинами, натасканными на людей. Но отчетливее всего перед его глазами всплывали потухшие и злые лица сокамерников. Вечно хмурый и твердый как гранит Миша Анжуец, прыщавый и тощий Стрекотун, скуластый и страшный как зверь Метелица, вечно скалящийся и от этого еще более страшный, молодой Птаха, который явился к нему и перепутал все планы. Вспоминая всех тех, с кем он отбывал срок, Хрящ как ни старался, никак не мог вспомнить лицо парня, который стал причиной его нынешних проблем. Кто он, этот Гоша, чем сумел сначала завоевать доверие, а теперь ненависть Миши Анжуйца, да еще так, что тот прислал за ним в Псков двух головорезов. То, что эта история была как-то связана с Витей Баркасом и его «автоматчиками», Хрящ не сомневался. Если Желудь действительно сумел узнать, где прячется этот загадочный паренек, то дело в шляпе. Услышав звуки шагов, Хрящ убрал пачку в карман и укрылся в кустах.
Человек шел со стороны Кремля, через все еще голые кусты орешника разобрать лицо идущего Антоша долго не мог. Когда мужчина выбрался из зарослей и вышел на прибрежный песок, Антоша с остервенением понял, что это не Желудь. Незнакомец примерно на полголовы был выше Пети Желудкова и гораздо шире в плечах. Одет мужчина был в длинный плащ, его шляпа была надвинута на лоб, закрывая верхнюю половину лица; нижнюю часть лица незнакомца скрывало обернутое вокруг шеи бежевое кашне. А что, если это и есть тот самый Гоша, который сумел насолить самому Анжуйцу? Хрящ невольно попятился. Незнакомец прошел вдоль набережной и встал так, что Хрящ оказался между ним и рекой.
– Привет, Хрящ! – строгим голосом сказал мужчина в плаще. – Давно хотел с тобой познакомиться.
«Это не Гоша. Тот молодой, а этому явно не меньше сорока», – тут же отметил про себя Хрящ, но легче ему от этого не стало.
– А я что-то не особо рад такому знакомству. Ты кто? – Голос Антоши подрагивал.
– Кто я, ты узнаешь чуть позже, пока же для тебя я тот, кто, как и ты, ищет Гошу.
Хрящ судорожно размышлял: «Кто этот тип, как он тут оказался? Еще один из людей Анжуйца? Навряд ли…»
– Ну хорошо, с этим все ясно, ты ищешь Гошу; и что с того? – продолжал Антоша.
– А то, что я хочу узнать, нашел ты его или нет.
– Не нашел! Никто про него ничего не знает. Похоже, этот парень одиночка…
Незнакомец прокашлялся, покачал головой:
– Плохо, что не нашел, но я тебе верю. Ладно, Гошу я и без тебя найду. А вот ты, Хрящ, больше его искать не будешь…
– Почему это?
– А потому, что тебя скоро здесь не будет…
Антоша вздрогнул и снова попятился.
– Что ты этим хочешь сказать?
Незнакомец в кашне беззвучно рассмеялся.
– Да не дергайся ты так. В городе тебя не будет.
– В городе?
– Ты уедешь из Пскова сегодня же.
– Вот еще… с какой стати?
– Потому что я так решил.
– А если не уеду? – Антоша почти сумел взять себя в руки.
– Уедешь, если жизнь дорога, а пока послушай…
Глава четвертая
Запсковье, районное отделение милиции, июнь 1945…
Антоша сидел в прокуренном полуподвальном помещении и напряженно вглядывался в собеседника. Тот деловито хмурил брови, то и дело перелистывал какие-то бумаги, негромко матерился себе под нос и гаденько так улыбался. На Антошу сидевший за столом даже не смотрел, словно забыл о его присутствии напрочь. Однако Антоша прекрасно понимал, что его собеседник просто ведет свою долгую и хитрую игру.
Опера звали Василий Борокин. Они росли в одном дворе и учились в одной школе. Они играли с одними и теми же ребятами, лазили в одни и те же сады воровать яблоки и сливы, строили плоты во время паводка и мечтали, как выяснилось, каждый о своем…
В седьмом классе, когда они оба втюрились в Нюрку Попову, Антоша имел явное превосходство над своим не особо симпатичным соперником. Когда Нюрка согласилась пойти с Антошей на ночную рыбалку, Васька Бородкин не просто расстроился, он пришел в неописуемую ярость.
Утром, приплыв к берегу без рыбы на старенькой лодке, счастливые и невыспавшиеся, они разошлись по домам. Во время своеобразного свидания они плавали на остров и сидели там у костра. Удочки всю ночь пролежали в траве, червяки расползлись, а Антоша с Нюркой всю ночь обнимались возле раскидистой ивы и целовались взасос. Несмотря на то что ночная рыбалка оправдала не все его ожидания, Антоша тут же сообщил своим дружкам Лехе Смирнову и Вовке Баранову, что получил от Нюрки все, о чем в их возрасте мечтают все мальчишки. Васька Бородкин, узнав об этом от Смирнова, заявил, что ему на это наплевать, и назвал Нюрку шалавой.
Нюрка, до которой также дошли хвастливые россказни Антоши, устроила будущему барыге разнос и отвесила смачную пощечину. После этого Антоша и Нюрка больше не общались. До сего дня Антоша не общался и с Васькой Бородкиным.
Сейчас, в расстегнутом едва ли не до пупа кителе, Васька сидел, откинувшись на спинку стула, курил «Казбек» и язвительно ухмылялся во весь свой кривозубый рот. Он был конопатым, со взъерошенными волосами, напоминающими раскуроченный вилами сноп прошлогоднего сена, с бесформенными ушами и лягушачьим ртом. Единственным, что, по мнению Антоши, не было в Бородкине отвратного, были его зеленые глаза – пронзительные, бездонные, сверлящие собеседника, словно закаленный бурав. Глядя на скалящегося Бородкина, Антон сжимал кулаки, щурился от направленного ему прямо в лицо света настольной лампы и старался дышать как можно ровнее.