Золотой удар

Несколько дней тому назад в Панино был ограблен продовольственный склад. Грабители вывезли почти все продукты, кроме того, был убит пожилой сторож, так что дело наделало много шума. Речь сейчас шла именно об этом.

– Ну что, Ананьев, будешь Ваньку валять или правду говорить начнешь? – продолжал свои расспросы Бородкин.

– Какую такую правду? – Антоша изо всех сил старался казаться беспечным.

– Про то, как ты и твои дружки склад обчистили.

– О каких дружках речь ведешь, Васек? Что-то я тебя не понимаю.

– О кореше твоем, Го́ре. Только не говори, что впервые о таком слышишь.

– Не скажу! Слышал…

– Ну и…

– С Горой общались, скрывать не буду. Однако дел у меня с ним никаких нет и быть не может. Про склад тоже слышал, все о нем говорят, но к тому, что там случилось, я уж точно непричастный, – заливался соловьем Антоша.

С Егором Жутиковым – матерым вором из Запсковья, более известным как Гора Жуткий. – Антоша сошелся сразу же после своей второй отсидки, позволившей ему избежать мобилизации. Считавшийся к этому времени уже матерым рецидивистом, Антоша без особого труда был принят в банду Жуткого, однако на общем фоне особым уважением не пользовался. В банде Антоша был обычной шестеркой, мальчиком на побегушках, как это принято говорить, «подай-принеси». Несмотря на все свои уверения, Антоша действительно принимал участие в ограблении Панинского продсклада, однако к убийству сторожа Антоша был непричастен. Тем не менее получить срок за соучастие в убийстве ему совсем не хотелось. Бородкин же умело давил подозреваемого, словно читая мысли Антоши.

– Ой, как складненько у тебя все получается! Ты у нас просто Андерсен какой-то, ну просто мастак сказочки рассказывать. Ну тогда я тебе так отвечу. В том, что именно Жуткий со своими склад обчистил, я нисколько не сомневаюсь. На то есть у меня свидетельские показания. Также я уверен и в том, что дело это без тебя не обошлось. А дело-то серьезное: хищение государственного имущества плюс убитый сторож, тут «восьмерик» как минимум всем тем, кто причастен, светит, а то и что пострашнее.

От этого «пострашнее» Антоша поежился, но тут же собрался с силами.

– А мне от твоей уверенности, Васек, не холодно и не жарко. Я в тот день, когда сторожа грохнули, целый вечер со своими дружбанами в стиры[16] резался. Они, если что, и подтвердить это могут. Вот такой расклад, гражданин начальник.

Бородкин окрысился:

– Твои дружки что угодно подтвердят, да только грош цена их подтверждениям. А как тебе такой расклад? Сторож, что продсклад в Панино охранял, тут же в бок перо схватил, однако умер он не сразу и кое-что рассказать успел. Того, кто его пырнул, сторож продсклада видел и подробно описал. Тот, кто его пырнул, очень уж на Гору Жуткого похож, а кое-кого из других грабителей опознал и даже по именам назвал…

– Меня он тоже называл?

В тот день на склад он не заходил, и пока его подельники грузили мешки с картошкой и коробки с тушенкой в старенькую полуторку, Антоша стоял на шухере за забором, а значит, видеть его сторож не мог. «Если Бородкин будет утверждать, что сторож опознал и меня, – рассуждал Антоша, – то он просто хочет взять меня на понт». Однако Бородкин не попался на эту удочку и продолжил:

– Тебя сторож Шубин не видел…

– Тогда к чему весь этот сыр-бор? Все твои доводы, начальник, просто швах. Нет у тебя против меня ничего! Да-да! Ты, я вижу, и сам это понимаешь. – Отметив, что Бородкин прикусил губу, Антоша совсем осмелел. – Да-да! Понимаешь! Не был я на том складе. Был ли там Гора, я не знаю. Об этом ты у него спроси…

– Так ты скажи мне, где его искать, я и спрошу. После ограбления продсклада твой дружок Гора куда-то свалил. Ты ведь наверняка знаешь куда. Может, скажешь мне, где Гора нынче обитает… по старой дружбе.

Антоша аж крякнул.

– Да уж! Друзья мы с тобой еще те! Прямо не разлей вода, по-другому не скажешь.

Бородкин ехидненько рассмеялся.

– Ну, не были друзьями, так можем подружиться. Скажешь, где Гора и его кодла, станешь мне другом…

Антоша рассмеялся.

– Нет мне резона с тобой дружбу водить. Да и к тому же не знаю я, где Гора, он мне не докладывает, – говоря это, Антоша вновь лукавил. Он прекрасно знал, что Гора и его дружки, участвовавшие в ограблении, после дела свалили из города и отсиживаются в загородном домишке Сулимчика. Знал он и то, что именно Сулимчик подрезал сторожа, но стучать мусорам, тем более этому гнусному уродцу Бородкину, на своих подельников Антоша, само собой, не собирался.

– Не знаешь, значит, – разочарованно продолжал Бородкин.

– Нет, не знаю. Ладно, начальник, шутки шутками, и так как нет у тебя против меня ничего, отпускай меня на все четыре стороны. Чего резину тянуть?

Бородкин смял в пепельнице давно потухшую папиросу.

– Отпустить, говоришь? Ну, хорошо, отпущу…

Антоша оживился. Бородкин же взял перо, макнул его в чернильницу и корявым подчерком выписал пропуск.

– Держи.

Антоша схватил спасительный документ.

– Добречкова здоровья, Васек! Надеюсь, больше не увидимся…

Антоша шагнул к двери, но в этот момент Бородкин его поправил:

– А здесь ты ошибся, Ананьев! Постой-ка!

Антоша остановился в дверях.

– Ну, что еще?

– Сядь, говорю! – Голос Бородкина вдруг обрел жесткость, в глазах сверкнули яростные огоньки.

– Зачем?

– Сядь, сволочь! Второй раз повторять не стану!

Бородкин шарахнул по столу кулаком, отчего чернильница, стоявшая на ней, опрокинулась. Синее пятно потекло к краю стола, но Бородкин как будто этого даже не замечал. Антоша, мгновение назад считавший себя победителем, почувствовал дрожь в коленях. Бородкин выдвинул верхний ящик своего стола и вынул из него нефритовые четки.

– Узнаешь?

Глядя на лежавшую на столе вещицу, Антоша едва не потерял дар речи и плюхнулся на табурет.

– Вижу, узнал! Несколько человек опознали эту вещицу и заявили, что они твои, а теперь мой следующий вопрос: как ты думаешь, Ананьев, где я эту игрушку нашел?

Антоша застонал и прикрыл веки, перед глазами поплыли круги, а в памяти пронеслись события того ужасного дня…

Апрель 1945, за два месяца до описанных событий…

Ковровые дорожки, которые устилали пол, пахли дешевым портвейном, запорошенным пеплом и пролитым накануне капустным рассолом. Низкие потолки; картины на стенах, намалеванные маслом в резных рамках под золото, лишь своим обрамлением претендующие на высокое искусство; латунный светильник с хрустальным плафоном под потолком, дающий тусклый, чуть помигивающий холодный свет.

За столом, помимо самого Хряща и Горы Жуткого, сидели еще трое: губастый белобрысый паренек с хитрыми голубыми глазками, широким носом и рваным шрамом на правой щеке, высокий тридцатипятилетний красавец с пышной шевелюрой и аккуратной бородкой, а также невзрачный рыжеволосый дядечка средних лет с тонкими усиками и усталым взглядом.

Белобрысый правил кожаным ремешком самодельную финку с рукоятью из карельской березы. Он был очень сосредоточен, плавно вел лезвие по широкому офицерскому ремню, при этом от усердия даже высунул кончик языка. Пышноволосый бородач в полудреме шевелил губами, бренчал на гитаре что-то лирическое и то и дело раскачивался взад и вперед. Рыжеволосый с явным удовольствием потягивал из алюминиевой кружки горячий чай, прикусывая его баранками и заедая медом из фарфоровой мисочки. Хрящ сидел, ссутулившись, в углу стола, перед ним на столе стоял штоф с водкой, из которого он время от времени наливал и пил, не закусывая, а занюхивая потной ладошкой.

Во главе стола спиной ко входу сидел главарь бандитского сообщества, сам Гора Жуткий. Совсем не страшный с виду, вопреки своему устрашающему прозвищу, Гора больше был похож на героя-любовника, нежели на прожженного и не раз мотавшего срок бандюгана. Высокий, не худой и не толстый, пристальный мягкий взгляд и острый, как риф, прямой нос. В Горе было что-то аристократическое, хотя, как поговаривали, мать его была публичной девкой, а отец простым биндюжником из Одессы, сбежавшим после революции в Псков.

Одевался Гора со вкусом. Сейчас на нем была надета шифоновая сорочка кремового оттенка; шевиотовые брюки с острыми, словно булатные клинки, наглаженными стрелками; на запястье Горы красовались новенькие позолоченные часы марки «Звезда», изготовленные знаменитым на всю страну Пензенским ГЧЗ. Ни дать ни взять чистый аглицкий лорд или же немецкий барон из Баварии. Когда в комнату вошла женщина, Хрящ напрягся.

Когда на одной из посиделок Гора Жуткий представил дружкам свою новую пассию, Антоша был просто ошарашен, поскольку узнал в сожительнице Горы юношескую любовь Нюрку Попову. С тех пор Антоша почему-то почувствовал жуткую обиду и не находил себе покоя.

Нюрка, как это и ожидалось, за эти годы из худощавой школьницы превратилась в настоящую королеву. Она округлилась, похорошела и расцвела, как майская роза по весне.

Слегка замутненные, как от марафета, зеленые глазищи, яркая, как кровь, помада на губах, подведенные карандашом коромысла-брови не говорили об утонченности их обладательницы, но делали Нюрку чертовски привлекательной и желанной. Тонкая талия, округлые бедра, пышные груди буквально вываливались из глубокого декольте. Выкрашенные в рыжий цвет волосы, модная стрижка. Сегодня на Нюрке было надето сиреневое платье, шею украшало жемчужное колье. Она поочередно кидала томные взоры на всех присутствующих в комнате мужчин, но с настоящим обожанием смотрела только на Гору. Антошу же Нюрка смерила лишь презрительным взглядом, и он до сих пор гадал, узнала она его или нет.

Когда Нюрка зашла Горе за спину, она обняла его за плечи. Жуткий вальяжно приобнял свою новую подругу и усадил на колени. Женщина жеманно охнула, Гора сунул руку ей под юбку и сжал пальцами округлое бедро. Видя все это, Антоша цыкнул и махнул очередную стопку. Белобрысый ткнул Антошу в бок:

– Что, Хрящ, в штанах зудит? Козырная шмара, ничего не скажешь, но то, что упало, то пропало. Гора на эту кралю сильно запал, так что нам с тобой тут не светит… Пока не светит. – Белобрысый, которого в банде все звали Ваксой, убрал свою финку в сапог, опоясался ремнем и тоже выпил. После этого он шепотом продолжил: – Ты же сам знаешь Гору, он у нас тот еще кобель. Увидит сочную кралю и уж своего не упустит. А когда неделя-другая пройдет, пыл остынет и девка отходит в сторону, тут-то уж зевать не стоит. Как только Гора эту сисястую отвергнет, чур, она моя.

– Не думаю, что она под тебя ляжет, – зло процедил Антоша.

– Чего? Спорим, что как только Гора про нее забудет, я ее в первый же день оприходую?

– Отвали!

Антоша снова заложил за воротник. Гора тем временем поднялся, и они с Нюркой исчезли за дверью. Вскоре послышался скрип кровати, потом женский хохот, который перешел в крики и стон. Антоша поднялся, выпил очередную стопку и, занюхав ее хлебом, процедил:

– Жарко что-то у нас, пойду прогуляюсь. – После этого он, пошатываясь, вышел на крыльцо.

Небо потемнело, луна окрасилась красным цветом, а первые звезды, которые поначалу поблескивали, заволокло тучами.

Антоша шел по проселочной дороге в сторону трассы, потом свернул в кустарник. Ночная прохлада слегка остудила голову, развеяла хмель, но не остудила нутро. Мысли путались, одолевало жуткое желание наказать беспутную бабу, которая вроде бы и не особо нагрешила, но все равно как будто бы предала его. Низ живота урчал, не то от съеденного, не то от возбуждения. В этот момент Антоша ненавидел Гору и всех его дружков, но больше всего он ненавидел Нюрку. Ветки царапали лицо, вдалеке проехала машина, Антоша сунул руку в карман и вынул из него нож. Обычная самоделка, с погнутой гардой и выщербленной кромкой. До сих пор он ни разу не пускал его в дело. Антошу мотнуло, он сделал несколько пассов рукой, воображая, как расправился бы с Горой в битве за женщину своей мечты. Поняв, что творит, Антоша устыдился.

Нет, все это только глупые мечты. Он не Гора, не Вакса и не Сулимчик, которые не задумываясь могут пустить кровь. Он Антоша Ананьев – слабак и тряпка! А еще мечтатель и трепло! Оттого-то Нюрка и выбрала не его, а Гору. Антоша вспомнил заявления Ваксы о том, что после того, как Гора охладеет к Нюрке, та достанется именно ему.

Ему – Ваксе, но никак не Антоше!

Хрящ убрал в карман нож и нащупал лежавшие в том же кармане нефритовые четки – подарок отца. Он вынул их, мастерски крутанул вокруг всех пальцев. С четками было проще, чем с ножом. Антоша убрал четки, поежился и двинулся дальше.

Он вышел к трассе, прямо к автобусной остановке. Вокруг не было ни души. Антоша прошел метров десять, и тут он увидел ее.

Девушка сидела на скамейке под навесом, откинувшись назад и устремив глаза в пустоту. Она его не замечала, думала о чем-то о своем, губы девушки двигались, как будто бы она молится или поет. Простенькое пальтишко, высокие ботиночки с оторочкой, потрепанная хозяйственная сумка лежит прямо под рукой. Белобрысая, слегка растрепанная и худая. Антоша тут же вспомнил Нюрку. Никакого сравнения. Серенькая, замученная, холодная, как полярный лед.

Хрящ закашлялся, его снова шатнуло. Девушка встрепенулась и, увидев приближающегося к остановке незнакомого мужчину, переложила на колени свою хозяйственную сумку. Антоша подошел.

– Давно сидишь?

– Да уж почитай час. – Голос девушки был тонким, почти детским.

– И когда автобус?

– Не знаю…

Хрящ пожирал незнакомку глазами. Впалые глазенки, неровная челка, ни грамма косметики на лице. Лет семнадцать или около того, не дурнушка, но и не красавица. Антоша посмотрел на ноги девушки, обтянутые простенькими хэбэшными чулочками. Девушка, заметив этот взгляд, запахнула полы своего серенького пальтишка. В ней ничего не было от Нюрки, но Антоша почувствовал, как кровь в его жилах побежала быстрее.

Нюрка или эта, какая, в сущности, разница? Он просто должен сейчас выпустить пар!

Девчонка что-то пролепетала, но Хрящ схватил ее за руку. Девушка взвизгнула. Антоша швырнул незнакомку на землю и навалился на нее всем своим весом. Ощутив теплоту живого тела, Хрящ понял, что уже не сможет остановиться. Девчонка зарыдала, но это еще больше взбодрило насильника. Тут Антоша вспомнил про нож, вытащил его и прижал к горлу жертвы. Сейчас он докажет, что ничем не хуже Горы, Сулимчика и Ваксы… прежде всего докажет самому себе.

– Цыц, сука, а то порежу!

Антоша закрыл рот незнакомки рукой и, навалившись всем телом, полез под юбку. Бедняжка извивалась и хрипела, послышался треск порванного белья. В этот момент откуда-то раздались голоса. Антоша замер. Кто-то определенно шел в сторону остановки. Девушка, воспользовавшись замешательством насильника, отпихнула его и сумела вырваться. Хрящ успел схватить девушку за одежду, но та пнула его, угодив прямо в лицо, и громко закричала.

Антоша вскочил на ноги, в глазах рябило. Он зарычал и ударил ножом, затем ударил еще… потом еще… Девушка опустилась на колени, потом упала под ноги своего мучителя и застыла. Антоша посмотрел на окровавленный нож и зарычал. После этого, вытерев текущую из носа кровь рукавом, Хрящ побежал в сторону леса. На следующий день, придя в себя, он избавился от ножа, выбросив его в реку, но с ужасом обнаружил, что его нефритовые четки куда-то исчезли.

В течение всего времени, пока незнакомец в шляпе и плаще говорил, Антоша так и не смог увидеть его лица. Когда же мужчина закончил, он достал из кармана пачку «Герцеговины Флор», отвернулся, опустил свой шарф и закурил. Хрящ невольно вытянул шею, но тут же прекратил свои попытки что-либо увидеть. Он по-прежнему не видел лица и, чтобы как-то собраться, в очередной раз посмотрел на свои руки. Антоша почувствовал облегчение, потому что его руки больше не дрожали. Все, что могло случиться, похоже, уже случилось. Этот человек знает его самую страшную тайну и сможет с легкостью его погубить.

– В тот день, – продолжал незнакомец, – в вашу сторону шла молодая парочка. Парень с девушкой услышали крики и прибежали на остановку. Парень оказался студентом медучилища и, пока его подружка вызывала «Скорую» и звонила в милицию, сумел кое-как остановить кровь. Можно сказать, что он сотворил чудо.

– Я знаю, девчонка выжила и могла меня опознать.

– Сейчас ей двадцать три, вышла замуж и ждет ребенка. И знаешь ли, не очень бы мне хотелось напоминать ей о том, что случилось в тот день. Но если не договоримся…

– Я все понял, и что теперь?

Мужчина поправил шляпу.

– Ненавижу насильников. Люто ненавижу. Ненавижу даже сильнее, чем убийц…

– Потому что сам убивал?

– Не только поэтому. Убивай, но не унижай! Так еще Чингисхан говорил, впрочем, таким, как ты, этого не понять. Шлепнул бы я тебя, суку, но не буду…

– Что же так?

– А то, что изнасиловать девочку ты не успел! Встречался я с ней, говорил. Отошла она от тех ран, что ты ей нанес, и от душевной раны отошла. Жива она и счастлива, в отличие от тебя. Так что, как я уже говорил, если это дело поднять, ей только хуже будет.

Антошу вдруг пробило:

– Бородкин тогда то же самое сказал, а еще сказал, что девица та в больнице лежит, операцию ей сделали. А еще сказал, что если она умрет, то мне за попытку изнасилования и убийство вышак светит.

– А еще сказал, что, если ты Гору Жуткого и его кодлу сдашь, он тебя к той девице на опознание не поведет. Так?

– Так!

– И ты дружков своих с потрохами сдал, а чтобы скрыть это, Бородкин тебя со всеми твоими корешами прихватил и на скамью подсудимых усадил. Получил ты тогда свою «трешку» и угодил в Карлаг…

Хрящ перебил:

– Так говори, не томи, что тебе надо! Я так понимаю, если не договоримся, то вся псковская воровская братия узнает, как я Гору и дружков своих ментам сдал! Верно?

– Верно! Ну так что, будем договариваться?

Антоша хмыкнул.

– Хорошо, допустим, договоримся мы, и что дальше? Прежде чем договариваться, скажи, от кого ты про наш с Бородкиным уговор узнал! Хотел бы я знать, от кого мне теперь новой подлянки ждать.

– От бабы своей.

– Какой еще бабы?

– Когда Бородкин вашу кодлу накрыл, как ты думаешь, кого он еще на том вашем схроне у Сулимчика прихватил?

– Нюрку?

– Точно!

– И что?

– А то, что вы с Бородкиным еще с малых лет Нюрку промеж себя делили. Так вот, в тот день досталась она ему тепленькая. Взял он ее в оборот, напугал, жути навел и после этого с ней как и с тобой договорился.

– Хочешь сказать, что Нюрка после того в койку к нему легла? – с досадой процедил Антоша.

– Легла и довольно долго ее грела.

Антоша прорычал:

– И что потом?

– Потом, как это часто бывает, Бородкин Нюрке в подпитии про ваш с ним уговор и рассказал…

– Вот сука! Обещал же…

– Ничего в том удивительного. Бывало это, и не раз. Люди в постели после любовных утех много чего друг другу рассказывают, но на этом мы еще остановимся. Так вот, Бородкин после того, как его опера Жуткого накрыли, в гору пошел, замначальника райотдела стал, но как-то раз сам на задержание пошел и пулю схватил. Так что от Бородкина тебе, как ты понимаешь, подлянок ждать не стоит.

– Я в курсе, – буркнул Хрящ, а незнакомец продолжил:

– Вот и славно. Так вот, еще до того, как Бородкин погиб, он уже охладел к Нюрке. Та же нового себе хахаля нашла и уже ему про твой договор с Бородкиным рассказала: и про девчонку на остановке, и про то, как ты операм на Гору настучал.

Рассказчик сделал паузу, Антоша шмыгнул носом:

– Все ясно, продолжай!

– Ну вот и ответ на твой вопрос: от этого очередного Нюркиного хахаля я эту историю и услышал.

– Имя того хахаля знаешь?

– Знаю, но тебе не скажу.

– И чего нам тогда с тобой договариваться? Захочет этот Нюркин хахаль меня сдать, и сдаст…

– Не сдаст.

– Неужели тоже зажмурился?

– Нет, живее всех живых, но тебе не опасен. Этот тип как рыба молчать будет:

– Ой ли?

– Будет.

– Потому что ты и с ним договорился? Ты и про него что-то эдакое знаешь?

Незнакомец беззвучно рассмеялся:

– Я много про кого кое-что знаю!

Антоша хмыкнул:

– Не сомневаюсь.

– Идем дальше: хахаль Нюркин жив, а вот она сама – нет. Кто-то из Гориных дружков за то, что она с Бородкиным кувыркалась, Нюрку вашу на небеса отправил…

– Не на небеса, а в ад! Туда этой гадине и дорога.

Незнакомец укоризненно покачал головой.

– Итак, Бородкина и Нюрки больше нет, хахаль бывший будет молчать, поэтому только я теперь тебе опасен. Так что есть ли тебе резон со мной договариваться или нет, сам решай.

– Говори, что надо! Гошу, как ты сам сказал, мне больше искать не нужно…

– Зато нужно, чтобы ты дружка моего в покое оставил.

Антоша насторожился:

– Что за дружок?

– Петя Желудь! Да-да. Знаю я, что так же, как Нюрка от Бородкина про твои огрехи узнала, ты от Юльки Косой про Желудя узнал.

– Узнал, что Желудь стукач?

Незнакомец подался вперед:

– Если он стукач, то ты тогда у нас кто?..

Антоша потупился.

– Ладно, понял я все!

– А если понял, то навсегда оставишь дружка Петьку в покое, а еще свалишь из города прямо сейчас. А если не свалишь, все псковские блатари: Мурлыка, Лях, Рамзес и Каркуша, – когда собеседник начал называть всем знакомые имена местных авторитетов, Антоша застонал, – узнают про тебя все, что я про тебя знаю!

– Ладно, хватит! – Антоша трясся как осиновый лист.

– Не дрожи. Делай, как я говорю, и будешь цел. Ты хотел в Москву податься, но теперь путь в столицу для тебя закрыт. Анжуец, если узнает, что ты не помог ему Гошу найти, может на тебя затаить обиду. Так что путь у тебя теперь другой! – Мужчина вынул из кармана две помятые бумажки.

– Что это?

– Билеты до Кисловодска, брал для себя, но не пригодились.

– Экий ты добрый!

– Добрым бываю редко, но тебе сегодня везет! Поезжай на Кавказ, подлечи нервишки и желудок, а про Желудя раз и навсегда забудь.

– Давай свои билеты, – со вздохом проговорил Желудь.

Он сунул билеты в карман и напоследок спросил:

– Слышь, дядя… теперь, когда мы с тобой все порешали, может, покажешь свое лицо?

Мужчина сдвинул шляпу на затылок и сорвал с себя кашне, Антоша отшатнулся. С майором Зверевым до сей поры Антоше общаться не приходилось. Однако он не раз видел его издали и со слов приятелей знал, что таким, как он, встреча с этим человеком не сулит ничего хорошего. Желудь вытер ладонью губы и прохрипел:

– Знаю тебя! Ты Зверь. Про тебя многие судачат.

– И что судачат?

– Говорят, что тебя даже матерые мазурики как огня боятся!

Зверев беззвучно рассмеялся.

– Считаешь, что зря боятся?

– Не зря! – хмуро ответил Антоша, повернулся и поплелся в сторону города.