Свобода, овеянная ветром

Гостью даже трясло от пережитого. Но постепенно все прошло, и мы вернулись за стол, но уже без мандаринов в вазе. Мы даже не стали играть с пламенем свечи и кожурой от съеденных фруктов.

Этот «фокус» состоял в том, что, сжимая кожуру близ пламени свечи, мы направляли небольшие брызги сока в огонь. Они довольно красиво вспыхивали, а в воздухе распространялся очень приятный аромат.

Праздник прошел без веселых воспоминаний и шуток.

А через несколько дней Любовь Николаевна на какой-то базе приобрела, наконец, товары для воспитанников своего далекого детдома. Среди покупок виднелась какая-то одежда и обувь, посуда и, самое главное, имелось несколько связок книг. Их оказалось примерно около двухсот, но новеньких, пахучих и… прекрасных, потому что мной нечитанных. Какое счастье мне привалило!

Длилось это счастье примерно неделю. Любовь Николаевна ждала какую-то неведомую для меня «оказию».

А я тем временем проглатывал книги одну за другой. Но вот «оказия» случилась – нашлась машина, на которой купленные товары повезли в далекую и теперь счастливую Вытегру. Туда ведь увезли очень интересные книги.

Любовь Николаевна потом приезжала еще раз или два. К тому времени уже появился безналичный расчет, и машины, видимо, стали более регулярно передвигаться по областным дорогам. Поэтому такого долгого счастья с книгами уже не случалось.

В памяти все-таки осталось, прежде всего, удивление оттого, что кому-то мандарины кажутся отравой. А об аллергии на них мы, тем более, еще не знали ничего.

И еще запомнилось то краткое счастье, когда у тебя в распоряжении куча книг, но, правда, время на чтение ограничено.

Баня

Во времена нашего детства еженедельное посещение бани являлось обязательным событием первостепенной важности. И не обузой, а удовольствием, но труднодоступным. Можно даже сказать, вологжане любили ходить в баню. Но эта любовь оказывалась сложным чувством – без взаимности, как любовь жителя провинции к ближайшему райцентру или к единственному универмагу в небольшом городке.

Вообще-то, в Вологде имелось несколько бань, но явно недостаточно. Об этом говорили постоянные и многолюдные очереди в них. К ним привыкли, и они считались обязательным атрибутом и почти не казались чем-то противоестественным. Надо признать, что чуть ли не все блага в то не очень далекое время люди получали, стоя в очередях в магазинах, банях и кинотеатрах, а проще говоря, почти везде.

Были и другие очереди, но там люди не стояли, а числились. Эти очереди были еще более важными, но не доступными ни для контроля, ни для понимания логики их. Например, очередь «на улучшение жилищных условий» и очередь к врачу или на операцию.

Самыми большими банями по размерам и по популярности считались Железнодорожные. Это название возникло, возможно, из-за близости к вокзалу или из-за того, что иногда через них пропускали проезжающих пассажиров из эвакуационных поездов и солдат из воинских эшелонов. Два этажа этой большой бани были честно поделены между мужчинами и женщинами. Верхний этаж занимало женское отделение. Судя по всему, размеры его были больше мужского отделения. Понятно, что женщины всегда приходили в баню со своими детьми-малолетками.

При входе в баню располагался довольно большой вестибюль. Почти всегда все его пространство занимала большая, причудливо извивающаяся очередь.

Желающие помыться стояли в ней по часу и больше. Чтобы родителям не мыкаться в ней, они заранее посылали нас – детей. Мы приходили за час до окончания работы старших, занимали очередь и обязательно предупреждали, что к нам придет еще один человек или даже двое.

Стоящие в очереди невольно переговаривались с соседями, а дети играли, болтали или просто глазели по сторонам.

У меня же был друг – Славка. Надеюсь, и он тоже был рад тому, что я – его дружок. Мы обычно стояли и о чем-нибудь говорили – о книгах, о журналах, или просто болтали о том о сем, как и другие наши сверстники.

Перед баней нам иногда приходилось постригаться в парикмахерской. В ней работали женщины-энтузиастки, ведь им приходилось целый день работать машинкой для стрижки волос.

Это нехитрое устройство приводилось в действие сжатием ручек машинки. По принципу действия она походила на ручной эспандер. А попробуй-ка целый день его сжимать – устанешь, да и быстро надоест. Тогда как парикмахерши работали, да еще и непрерывно болтали с напарницами, да и с нами тоже.

Эти машинки часто были туповаты, и время от времени парикмахер выдергивала несколько волосков из головы. В ответ на наше ойкание она успокаивала: «У тебя еще много волос. А вместо выдернутых другие будут лучше расти».

Все пространство гардероба плотно заставлено рядами шкафов, в которых желающие омовения оставляли свою одежду.

Все понимали, что мы обитаем на бренной земле, и, чтобы сохранить в целости наши немудрящие вещи от лихоимцев, шкафчик закрывался особым засовом. Закрыть и открыть его могла только банщица, у которой был ключ для этих запоров.

Мы занимали шкаф сразу после того, как его освободит предыдущий посетитель. Право на шкаф на время помывки подтверждал номерок. Это жестянка с выбитыми цифрами и постоянно мокрой веревочкой, которой номерок прикручивали к тазику.

Итак, после долгого стояния в очереди мы попадали, наконец, в мужское отделение, получали у банщицы долгожданный номерок от освободившегося шкафа или, если привалит счастье, то двух соседних шкафов. Раздевались и звали банщицу, чтобы она закрыла наши шкафчики.

Начинался главный этап – само по себе мытье. Но это тоже непростой процесс. В мыльном отделении нас никто не ждал, и поэтому свободные места приходилось искать и ждать, когда они освободятся. Тут начинались упражнения на наблюдательность – требовалось «вычислить» людей, оканчивающих мытье. При определенном навыке это сделать нетрудно.

Наконец, если нашли место, то дальше все просто – мойся и вся недолга. Иногда перед мытьем поднимались в парную. Но в Железнодорожных банях парная не дотягивала до качества Веденеевских бань.

Если же мы помылись, то в гардеробе опять звали банщицу и, предъявив ей номерок, как пропуск, и получали доступ в свой шкаф.

После бани с чувством выполненного долга шли в буфет. Там отец покупал нам по кружке клюквенного морса. В жизни своей ничего вкуснее я пока не встретил – все газировки, квасы и колы гроша медного не стоят по сравнению с ним.

Обратная дорога домой занимала заметно больше времени, чем в баню. Мы уже помылись, и теперь можно не торопясь идти и болтать о чем-нибудь интересном.

Зимой почти каждый раз мы видели северное сияние. Оно выглядело как зеленоватая полоса, располагавшаяся за нашим главным собором и колокольней, то есть на севере. Тут разговоры непроизвольно переключались на более высокие материи.

Правда, слово «космос» тогда являлось символом чего-то далекого и недоступного. А когда в 1957 году запустили первый спутник, то мы вечером и утром выходили толпами на улицу и, задрав голову к небу, стояли и ждали пролета первого советского спутника. Поэтому и по дороге из бани, бывало, видели полет символа победы советской науки.

Что ни говори, а выходит, что посещение бани являлось важным еженедельным ритуалом. В результате в этом заведении у нас не только происходило очищение нашего бренного тела, но душа что-то получала.

Мы привыкали к ответственности, к наблюдательности, к настойчивости и много еще к чему. И все потому, что царствовал тотальный дефицит всего и даже бань. Но, может быть, проще построить еще две-три бани – и дело с концом.