Фельдмаршал

Адмирал сообщил им, что на подходе с армией герцог Франсуа Неверский, красавец, первый кавалер при дворе, а также со своими солдатами принц Конде, тщедушный, но воинственный «коротышка»… Они идут на помощь армии Монморанси…

И Понтус подумал, что адмирал отделался общими словами, похоже, боится паники, если он честно выскажет всё, что их ожидает. От капитанов, уже подвыпивших, это ускользнуло.

Адмирал был молод: ему было всего тридцать восемь лет. Коннетабль же Монморанси был на четверть века старше. У Колиньи, женатого на Шарлотте де Лаваль, родственнице Монморанси, только что, в конце апреля, родился сын Франсуа. Это был уже второй сын в семействе, помимо дочери Луизы, названной в честь его матери, умершей десять лет назад. И он как счастливый отец был сейчас целиком захвачен этим, хотя явно этого не показывал.

А Понтус, зная это, молча радуясь за него, вспоминал Мелину…

Капитаны выпили ещё, каждый заговорил о своём, заспорили, разбились на кучки, забыли о присутствии адмирала.

А тот, придвинувшись ближе к Понтусу, заговорил с ним.

– Эх, Понтус, Понтус! – воскликнул он с чего-то, видимо, желая излить душу ему, молодому капитану, вот в этот тревожный вечер осады.

Его он сразу выделил из других офицеров, пришедших с отрядами к нему в крепость. К тому же о нём хорошо отзывался Бриссак в рекомендательном письме.

– Не изведал ты ещё ничего в жизни! И в любви тоже!.. Но и тебя тоже настигнет эта зараза!.. Попомни мои слова!.. И лучше всего – женись на королевской дочери! Вот как Франсуа, старший сын Монморанси, женился на Диане, внебрачной дочери нашего короля! Их, внебрачных-то, у каждого короля пруд пруди! Хм! – добродушно, с издевкой, усмехнулся он.

В руке у него торчала зубочистка. И он, уже не замечая за собой этой привычки, при разговоре изредка подносил её к лицу… Говорят, ведёт себя так даже в присутствии короля.

В среде армейских кругов же ходила шутка, что нужно остерегаться зубочистки адмирала и чёток коннетабля… Тот, Монморанси, отдавая обычно жёсткие приказы, от этого волнуясь, перебирал чётки, бормотал: «Этих расстреляйте передо мной… Тех же плутов изрубите на куски… Сожгите эту деревню…»

Колиньи стал рассказывать ему о своей жизни буднично, подбирая слова, как будто, прежде чем сказать, обдумывал сказанное. И Понтус понял, что под этим скрывается сдержанная, волевая натура.

Своего отца, маршала де Шатийона, Колиньи-старшего, он совсем не помнил. Тот заболел и умер от лихорадки в походе с армией на помощь городу Байонна, осаждённому испанцами. Тело маршала привезли в родовой замок Шатийон-на-Луанге, похоронили в замковой церкви.

Ему, Гаспару, малышу, тогда было всего три с половиной года.

Супруга маршала, Луиза, осталась с кучей детей на руках. Трое – Жан, Луиза и Мадлен от первого брака. Четверо были от второго брака с маршалом де Шатийоном: Пьер, Оде, Гаспар и Франсуа. И она, покинув двор в Париже, поселилась в замке Шатийон-на-Луанге, чтобы заняться полностью воспитанием своих малолетних детей.

И первые, наиболее яркие детские впечатления, запоминающиеся на всю жизнь, прошли у маленького Гаспара в родовом замке на природе, на крохотной речушке Луанге… Как купался, загорал, гонял голубей, ходил на рыбалку, дрался с деревенскими мальчишками…

Через восемь лет, в 1530 году, Луиза вернулась в Париж, ко двору, стала придворной дамой у королевы Элеоноры, супруги короля Франциска I, как до того была в такой же должности у Анны Бретонской, супруги короля Людовика XII.

К этому, к возвращению в Париж, обязывал возраст её сыновей, их дальнейшее воспитание уже при дворе.

И там, при дворе, юный Гаспар особенно сдружился с таким же юнцом, принцем Жуанвилем, будущим герцогом Франсуа де Гизом…

Нет, он не собирался рассказывать вот этому молодому капитану о себе, о дружбе с Франсуа де Гизом… Зачем?.. Просто вспомнил былое… В памяти пронеслось пережитое, ушедшее, его мать, которая незадолго до смерти отказалась от священника и от исповеди. Для него, глубокого верующего именно благодаря матери, это было непонятно до сих пор…

Адмирал, вздохнув, замолчал.

Он, со слегка рассеянным взглядом, отчего казался задумчивым, на самом деле был жёстким и требовательным. Несмотря на это он нравился многим солдатам и офицерам. Проверяя посты, он обычно таскался по всем закоулкам крепости, ругался… Но увы! Все эти старания его не помогали от голода. В первый же день, когда он вступил со своими рейтарами в крепость, он собрал всех именитых граждан, потребовал собрать всё продовольствие в одно место, приставил к нему охрану, объявил, что будет выдавать только тем, кто будет работать на защиту крепости. Лишних же едоков, дармоедов, он выгнал из города…

«Сделал так же, как и Монлюк!» – подумал Понтус.

Ему же, Понтусу, рассказывать о себе было нечего: родных он не помнил, а бледная невыразительная жизнь в монастыре не оставила о себе памяти.

– Сир! – обратился он к адмиралу. – Пять лет назад вы посылали экспедицию за океан, в Бразилию! Почему не удалось основать там французскую колонию?

– А-а! – многозначительно протянул адмирал. – Вы, капитан ла Гарди, уже слышали об этом! Там уже везде испанцы! Как и здесь! – показал он рукой в сторону испанского лагеря. – Они всюду встают на пути у нас, французов!..

– Почему не создать там, на новых землях, протестантские поселения? – спросил снова Понтус адмирала.

Колиньи внимательно посмотрел на него, молодого капитана. Это предложение понравилось ему. Он как-то не обращал раньше внимание на этого стройного, тонкого сложения капитана… А тот, оказывается, вон как широко мыслит…

С того дня он, приметив его, стал выделять из общей массы офицеров. Те-то в основном живут и мыслят узко: пьют, ходят к куртизанкам, а то дерутся на шпагах по пьянке.

* * *

В крепости голодали. На подходе же был огромный обоз с продовольствием. И все ждали его с нетерпением.

Десятого августа, в день подхода Монморанси, погода выдалась с самого утра жаркой. Солдаты, злые, голодные и с похмелья, выползли по сигналу трубы на стены для отражения атаки.

К полудню появилась конница Монморанси. Подойдя с юга, она стала спускаться с холмов на той стороне реки, двинулась на полки испанцев, уже стоявшие наготове… И там пошли навстречу друг другу широким фронтом две лавины конников, с копьями наперевес… А вот столкнулись, смешалось всё: люди, кони, копья и знамена… Здесь же, вблизи крепости, засуетились испанские пушкари, стали спешно разворачивать пушки в сторону конницы Монморанси… Из испанского лагеря тем временем выходили и выходили конные роты и направлялись туда же, за реку…

Понтус и Кюзье вышли было за стены, как приказал Колиньи, но их тут же загнали обратно залпами испанские мушкетёры, зорко наблюдавшие за крепостными воротами, за уже пробитыми в стенах брешами. И они, потеряв убитыми несколько своих солдат, вернулись обратно в крепость… Больше Колиньи не посылал их.

Сражение за рекой, вначале ожесточённое, стало распадаться на отдельные вялые стычки… Затем кавалеристы Монморанси, потрёпанные в стычках, прикрывая пехоту, увязли в болоте. Испанцы воспользовались этим и вырубили брошенную и беззащитную пехоту. А когда кавалеристы выбрались из болота, то стали отходить в свой лагерь, в десятке миль отсюда… Но в блокированный город всё же прорвались уцелевшие пехотинцы во главе с генерал-полковником де Андело, братом адмирала. Тот вошёл за стены днём, тем же путём как и Сент-Андре, привёл четыре с половиной сотни пехотинцев.

– Ну, слава богу! – обнял адмирал его, обрадованный его появлению.

Обрадовало его ещё и то, что с Андело пришли полтора десятка опытных капитанов, которых он знал раньше, когда ещё был сам главнокомандующим пехоты.

Итак их застала ночь.

Ночью Колиньи отправил лазутчиков в лагерь испанцев. Те привели языка, и в крепости стало известно, что Монморанси ранили в сражении и он попал в плен к испанцам.

Выслушав лазутчиков, Колиньи тихо процедил:

– Эта старая бездарь и здесь не смог ничего сделать! Только вляпался сам в…

Заметив, что Понтус услышал его, понял, что он имеет в виду Монморанси, он метнул на него хмурый взгляд, но ничего не сказал. Он уже убедился, что этот капитан умеет держать язык за зубами.

Понтус понял, что тот отзывается так о Монморанси. По слухам, какие ходили по армии, Понтус уже знал, что Монморанси никогда не блистал на полях сражений. А вот что был безжалостным, жестоким, об этом он слышал ещё в Италии во время похода в армии Бриссака, поскольку Монморанси подчинялись тогда все войска Франции.

В крепости все упали духом. Горожане, что работали на ремонте стен, разрушенных пушками испанцев, бросили работу и попрятались в подвалах.

Колиньи, не обращая внимания на подавленное состояние солдат, продолжал строго следить, чтобы они несли караулы, требовал того же от офицеров, обходил с проверкой каждый день все роты и кварталы города.

Не застав как-то Понтуса на его участке обороны крепостной стены, он стал искать его и обнаружил в переулке, в полуразрушенном доме, покинутом хозяевами. И там, в крохотной каморке, похожей на келью, он и нашёл Понтуса и Антуана. Адмирал пришёл с де Андело, младшим братом. Тот был здорово похож на него. Такой же крупный прямой нос, слегка выдаётся вперёд, большие глаза, жабо, плащ со стоячим воротником. Правда, как уже подметил Понтус, немного простоватым был. И он, как говорили, находился под сильным влиянием своего брата, Гаспара, по жизни шёл за ним.

– Вы что в такую тесноту забились?! – пошутил адмирал.

– А его, монаха в прошлом, всё ещё тянет в келью! – съязвил, как обычно, Антуан, кивнув головой в сторону приятеля.

Адмирал и его брат, изрядно уставшие, таскаясь с утра по крепости, тяжело опустились на лавку, чтобы передохнуть.

– Мы только что были в предместье де Иль, – начал адмирал рассказывать, что они видели.