Ружья и голод. Книга первая. Храмовник

Вар сделал шаг вперед.

– Идите за мной! – пролаял командным голосом командующий преториев. – Сейчас вы предстанете перед Храмовым Советом. Помните все, чему вас учили, и делайте и говорите только то, что вас просят.

Впятером они двинулись к высоким двухстворчатым дверям, обитым железными полосами – вход в Зал Выбора. Моран посмотрел в глаза Белфарда. Что-то в этом взгляде вызывало тревогу…

Глава 3. Кровью и Плотью

Зал Выбора представлял собой большую овальную комнату с круглыми мраморными колоннами по обеим сторонам. Зал располагался в северной башне правого крыла обители. Глубокий свод потолка был украшен изображением Матери, обнимающей Дитя. Вокруг них летали ангелы, играющие на различных инструментах – арфах, флейтах, скрипках и множестве других, названия которых Белфарду не были известны. Во время Воззвания он выбрал архитектуру, поскольку считал, что из всех видов искусств это будет наиболее практичным. Поэтому в музыкальных инструментах Белфард не особо разбирался.

У противоположной стены, на большом возвышении, стояло четыре кафедры. За ними стояли члены Храмового Совета, высшие храмовники, знавшие Матерь при жизни, гвардейцы ее легиона и личные стражи – преподобные Серафим, Касий, Матвей и Иона. Все они чем-то были похожи на Калавия. Высокие и слегка согбенные, с едва проступающими сединами, они напоминали титанов, держащих небесный свод. Их латы блестели, но на них были видны отметины былых сражений – глубокие царапины, вмятины, следы отрикошетивших пуль.

За их спинами представало во всей красе огромное окно с цветным витражом – слеза на фоне голубой розы. Начинался дождь – его капли назойливо стучались в окно с другой стороны.

В отличие от Вара и Калавия, на плечах их не было никаких знаков отличия, но была выгравирована одна единственная надпись «MATER». В зале стоял полумрак, и их лица были едва различимы.

Подле кафедр стояло три пьедестала. На центральном, чуть впереди, располагалась толстая книга в твердом голубом переплете – Свод. На пьедестале слева стоял кубок. На правом – чаша с виноградом.

– Приветствуем новоприбывших в Зале Выбора, – голос эхом расходился под сводом потолка. – Я, преподобный Серафим, именем всех членов Храмового Совета, властью, данной мне Матерью, ее Дитем и Сводом, объявляю церемонию Посвящения открытой. Назовите нам свои имена.

– Ученик Моран, – отозвался первый монах.

«Ублюдок и здесь хочет быть первым. Мало на ристалище я его хлестал палкой».

– Ученик Белфард, – в голосе чувствовать раздражение.

– Моран и Белфард, за вас мне скажут ваши наставники, – преподобный Серафим взглянул на учителей. – Калавий, Вар, ответьте Совету, достойно ли ваши ученики прошли обучение и готовы ли стать на Путь?

– Достойно, преподобный, – ответил Вар.

– Достойно, – повторил Калавий, покосившись на Морана.

«Лукавишь, старик. У Вара, ясное дело, ко мне претензий нет, к битвам он меня приготовил достойно. Но вот твоя философия, капеллан, мне не всегда приходилась по вкусу. Вместо нее я ощущал вкус крови во рту, когда ты подкреплял свое слово более крепким аргументом».

– Что ж, тогда я не вижу повода откладывать церемонию. – продолжил Серафим. – Как вы знаете, наша Матерь и ее Дитя принесли великую жертву, чтобы наш Орден продолжил свое существование. Они давно отомщены, но это не значит, что мы должны предать забвению Путь, который нам указала Матерь. Перед вами два предмета: кубок с вином – символ крови Матери, пролитой за нас, и блюдо с пищей – символом плоти, отданной за нас. Свод, что рядом с ними, и Храмовый Совет будут свидетелями вашего Выбора. Вкусите то, что требует ваша душа и Выбор будет сделан. Каждый из вас покинет этот зал преторием или инквизиторием и поступит на службу досточтимых людей, что рядом с вами. Их слава, подвиги и жертвы послужат для вас надежным щитом и опорой.

«И что бы мы не выбрали, нас рано или поздно либо сожрут, либо выпустят всю кровь. И тогда мы тоже станем маленькими мучениками в ваших жизнеописаниях».

Только сейчас Белфард заметил, что Бомо держал за спиной небольшой мешок, затянутый золоченой веревкой. Он аккуратно извлек из него два золотых венца. Они были выполнены в виде дубовых ветвей, из которых выступали оленьи рога. Рога были украшены вставками из опалов, а дубовые листья были пронизаны янтарными прожилками.

Бомо раздал короны Вару и Калавию. Вар повернулся к Морану и водрузил венец ему на голову. То же самое проделал с головой Белфарда и Калавий.

Венец был тяжелым и неудобным. Он вонзался в лоб и виски, и, казалось, что в любой момент может свалиться с головы. Однако этого не происходило. Он был очень хорошо сбалансирован. Корона казалась Белфарду нелепой. Он едва сдержал улыбку, видя, как из головы Морана вдруг выросли сверкающие отростки. Но вовремя сдержался, понимая, что точно такие же рога сейчас торчали и из его головы.

– Первым выбирать пойдет ученик Моран! – объявил преподобный. – Кровью или Плотью!

– Кровью или Плотью! – эхом раздалось многоголосие присутствующих людей. Оно едва не оглушило Белфарда.

«Кто бы, мать его, сомневался. Он, наверное, сейчас восторженно обмочит штаны от того, что станет храмовником на минуту раньше меня».

Моран прошел через весь зал, осторожно взял Свод и, осенив его поцелуем, положил на место. Обойдя пьедестал, он встал перед двумя другими. Буквально на секунду он повернулся и одарил Белфарда ухмылкой.

Внутри Белфарда все закипело. «Выбирай осторожно, ублюдок, ведь то, что выберешь ты, выберу и я. И когда мы окажемся с тобой наедине, я случайно поставлю тебе подножку, и ты сломаешь свой хрупкий никчемный хребет».

К удивлению Белфарда, капеллан тоже заерзал на месте. На его лице отражалась плохо скрываемая злость.

«Это что-то интересное. Похоже, старина Мори имеет на одного врага больше, чем он думает».

Моран простоял секунд с десять, а потом двинулся к чаше с вином. Набрав побольше воздуха, он опрокинул ее одним залпом.

«Глотка ему оказалось мало. Не хочет, чтобы я испил из той же чаши. Но мне теперь не нужно мучиться с Выбором. Ты сделал его за меня. И существенно облегчил его. В походах будет намного проще отдать тебя на корм стервятникам. Говорят, они сейчас такие голодные, что сожрут даже такой кусок дерьма, как ты».

– Моран сделал свой Выбор! – с торжеством в голосе провозгласил Серфаим. – Теперь он – храмовник и инквизиторий. Встань же рука об руку со своим капелланом, дабы он вручил тебе инструмент Очищения. Теперь ты брат Ордена и будет вершить Очищение там, куда тебя направить Превосходительство и Храмовый Совет.

– Я служу Матери и делу Ордена, – отозвался Моран.

Он пересек зал в обратном направлении. Его шаг изменился. Неуверенной походки, которая сопровождала его во время начала его Посвящения, словно и не бывало. Сейчас Моран шел уверенно. Его шаг, сопровождаемый бряцаньем доспеха, устрашал и вызывал трепет. Храмовник завершил Путь, и теперь ноги крепко держали его на земле.

Моран протянул пустые ножны Калавию. Калавий молниеносно выхватил из своих лезвие клинка и вложил его в ножны Морана.

«Это не тот меч, что стоял у меня прошлой ночью в келье. Тот клинок был длиннее и проще. И от него несло смертью. Этот же выковали совсем недавно, и он еще не распробовал вкус крови.

– Очередь Белфарда! – преподобный указал на пьедесталы. – Сделай и ты свой Выбор. Помни, что Совет и сама Матерь сейчас смотрят на тебя, а Свод будет свидетельством его законности. Оставь свои грехи в прошлой жизни и прими Посвящение. Выбирай, во имя Крови и Пло…

– Сегодня этому монаху не придется делать Выбор, – донеслось до слуха присутствующих. – За него его сделала сама Матерь.

Из полутьмы зала, с невысокого балкона выступила фигура Превосходительства. Огромная и бесформенная. Ремни, что держали латы на его широкой груди, казалось, молили о пощаде и грозили в любом момент лопнуть, как истончившийся натянутый канат.

Однако в нем угадывались и признаки когда-то великого воина. Взгляд черных глаз был суров и неприступен. Белфард всегда думал, что при желании Его Святейшество может заставить признаться в ереси даже невиновного, лишь бы тот отвел этот взгляд. Лицо и руки были испещрены шрамами, а на левой руке отсутствовали два пальца. На поясе не было меча, однако за спиной висела исполинских размеров стальная секира.

Преподобный Серафим поднял голову, и, прищурившись, посмотрел в сторону балкона.

– При всем уважении, Его Святейшество не может нарушать церемонию, – удивленным голосом сказал преподобный. – Выбор всегда делает сам ученик, и никто не в праве выбирать за него.

– Все верно, преподобный, и я не посмел бы нарушать наши обычаи, если бы для этого не было веского повода, – ответил Превосходительство. – Но у меня есть то, что заставит всех присутствующих в этот раз изменить традициям.

– И что же это? – недоуменно спросил преподобный Серафим.

– Послание Матери, – с благоговением произнес Его Святейшество. – Ее Пророчество, которое я хранил три столетия. Последнее Пророчество.

По залу прошел возбужденный ропот. Преподобный Серафим поворачивал голову то вправо, то влево, в поисках поддержки и объяснений со стороны других членов Храмового Совета. Однако там он их не находил. Касий нахмурил брови и не моргая смотрел в сторону Превосходительства. Рука Матвея застыла в вопрошающем жесте, а Иона нервно постукивал себя ладонью по бедру, приняв выжидательную позу.

– Почему ни мне, ни остальным членам Совета ничего не известно об этом Пророчестве? – с недовольством спросил Серафим. – Все предсказания матери хранятся в библиотеке, и ни в одном из них не говорится о Посвящении в храмовники.

– Вам ничего неизвестно об этом Пророчестве только потому, что вам не нужно было о нем знать, – резко ответил Превосходительство. – Это Последнее Пророчество, и она поделилась им со мной тогда, когда наши когорты исчезали под наплывом орд безжалостных варваров. Матерь прочла мне Пророчество, а затем запечатала в этот конверт и велела никому о нем не рассказывать до сегодняшнего дня.

Он вытянул беспалую руку вперед. Она держала небольшой пожелтевший конверт. Белфард увидел, что на конверте есть надписи, но какие именно, разглядеть было невозможно. Конверт был скреплен печатью Матери – голубой розой.

На мгновение Превосходительство исчез, но через минуты он уже стоял позади членов Храмового Совета, войдя через потайную дверь.