Чрез тернии к счастью

– Не надо пытаться разжалобить меня своими слезами, – жёстко отреагировала директорша на плач посетительницы. – Сначала ложитесь, под кого попало без предохранения, потом делаете детей моральным калеками на всю жизнь. – Сидевшая девушка не притворно, навзрыд рыдала, представив своего малыша всевозможным калекой. – И вообще, при передаче детишек, их личные дела идут вместе с ними, у меня сведений не остаётся. – Но повернувшись к шкафу и проведя рукой по папкам, стоявшим рядком на полке, женщина вынула одну из них и стала листать страницы. Задержавшись на одной, затем через несколько страниц на другой, посмотрела из-под очков на плачущую молодую женщину. – В ту осень трое детишек были распределены на усыновление. Двое из них по имени Олег. Один, вероятно по возрасту не подходит. А вот другой, Олег, если это тот, о котором вы говорите, пробыл у нас около года, затем был усыновлён, почти четыре года тому назад, достойными родителями.

– Кто они? Где живут? – оживилась гостья, надеясь, что вот, сейчас, наконец-то, дело стронется с места, но тучная женщина принялась отговаривать измученную ожиданием Ольгу.

– Неужели вы не понимаете, что у ребёнка есть родители и они привыкли друг к другу и жить друг без друга не могут? Пятилетний ребёнок знает своих настоящих родителей. Возможно, он болел, или не совсем здоров и родители потратили на него массу… – пожилая женщина убедительно смотрела на молодую женщину, пытавшуюся, что-то произнести, – нет, не денег, а… нервов, жизни, чтоб выходить его. И, поэтому, пережив с ним все невзгоды, он стал ещё родней папе и маме. А вы сейчас предъявите требования на этого ребёнка. Это бесчеловечно.

– Но, он мой! Я его родила! – убитая горем Ольга из последних сил пыталась убедить женщину.

– Но, вы извините, вы… предали его.

– Я же хочу исправить свою ошибку. Дайте, пожалуйста, их адрес.

– У нас таких сведений нет. Все сведения в комиссии по делам несовершеннолетних при городской администрации.

Попав на приём к должностному лицу, от которого она могла выйти почти счастливой, Ольга и тут постаралась, как можно убедительнее рассказать цель своей просьбы. Но, чиновница, безразличным тоном, категорично заявила:

– Никаких адресов мы не даём. И вас предупреждаю, вы не имеете ни какого права мешать людям, растить ребёнка. Вы ему ни кто.

«Вы ему ни кто! …ни кто! … ни кто!» – молотом стучали в голове слова чиновницы.

Ольга решила пойти к юристу, проконсультироваться, что можно сделать. Но, и здесь, как она почувствовала, не встретила понимания. Юрист, так же, начал убежать в её не правоте.

– Вы добровольно отказались от собственного ребёнка, подписав собственноручно заявление об отказе от ребёнка. Его, в трудную для него минуту, законным путём, усыновили другие люди. Они его вырастили, стали ему настоящими родителями. А вы хотите предъявить им свои права на ребёнка. Тем самым нанесёте родителям малыша не заслуженную моральную травму. Они ведь, вам ничего плохого не сделали, и даже не знают вас, но, приложили не мало усилий, чтоб исправить вашу ошибку в отношении ребёнка. А какие у вас права на этого ребёнка? Никаких! Поверьте, законного основания, лишать их родительских прав, нет. Этот вопрос в компетенции суда, а суд взвесит все за и против. Чем вы будете аргументировать? Родили? Но вы, повторюсь, отказались от сына. Они его законно усыновили, вырастили и воспитали. А вы на готовое претендуете.

– Но, ведь я хочу исправить допущенную ошибку. Все люди, когда нибудь, ошибаются, – из последних сил пыталась оправдаться женщина. – Я хочу, чтоб у моего ребёнка была родная мама, чтоб он был счастлив с родной мамой!

– А как тогда объяснить малышу, кто те люди, с которыми он жил и вырос и которых он любит? Как малышу объяснить, что он не должен с ними жить, а должен жить с тётей, которая его предала и которую он не знает?

– Я ему объясню.

– А он ребёнок! Он не поймёт ваших объяснений. Он будет плакать за мамой и папой. Что вы будете делать?

– Я мама, найду… – Ольга хотела чем-то убедительней аргументировать, но, не нашла слов.

– Одного, проснувшегося материнского инстинкта и желания заботиться о малыше, мало. Его нужно одевать, кормить, обучать, дать достойное образование. Подумайте, сможете ли вы с вашей зарплатой и в ваших условиях, обеспечить его? Конечно, вам ни кто не может запретить искать сына, но совершать какие либо действия вопреки закону, уголовно наказуемо.

Слова юриста, Ольга дослушала с трудом и чуть ли не в полуобморочном состоянии. Не таких слов она ждала, когда шла сюда. Последние звучали глухо, как будто удалялись. Женщина молча встала и, не прощаясь, и не вполне себя контролируя, вышла из кабинета.

«Ну почему…? Ну почему они меня не понимают? Почему не хотят мне помочь? Зачем мне дальше жить? Для кого? Где мне найти правду?

Ольга брела по улице, не осознавая куда. Прямо, …куда ноги шли. Глаза, залитые слезами, ничего не видели и не различали. Встречные люди, не обращая внимания и не реагируя, машинально расступались перед медленно бредущей женщиной. Все были заняты своими проблемами: кто спешил после работы домой, кто в магазины, кто по иным делам. И нет им дела до того, кто был рядом и испытывал горе, был несчастен до крайности. Зачем им думать о ком-то? У них свои не разрешённые проблемы. Кто подумает о них? Мало ли плачущих вокруг? Кого с работы уволили, кто с родными поругался, кого любимый бросил, кто об утере плачет. Да мало ли ещё проблем, над которыми женщина плачет?

Бредёт Ольга, не чувствуя ног под собой, словно плывёт, не весомая, бесчувственная. И так бы брела, да на улице стало темнеть. На столбах зажглись фонари. Сознание постепенно стало возвращаться. Женщина промокнула носовым платочком мокрые щёки и глаза, и, увидев около клумбы, перед которой остановилась, скамейку, присела, чтоб отдышаться, сориентироваться, где она. С первого осознанного взгляда не узнала места, где оказалась.

Осмотревшись по сторонам, Ольга узнала – это была её фабрика, только она оказалась с другой стороны, у проходной, через которую никогда не проходила. Но, фабрика была в центре города, и многие дороги отходили от неё как лучи.

Находясь несколько в тени дерева, на скамейке, Ольга немного успокоилась и пришла в себя, стала осознавать произошедшее с ней.

В течение пяти лет, от родителей, своё преступление удалось утаить, а от себя – нет. Осознание того, что натворила, постигало её постепенно. Приезжая в деревню, видела своих подруг с детишками. Родители раньше задавали вопрос: «Замуж скоро?», а когда вышла замуж – «когда будешь рожать ребёнка?». – «Что я могла сказать им? Что муж помешался на сексе и я у него как резиновая кукла? Он даже ни разу, не поехал со мной в деревню! Они видели его только на свадьбе», – приходя окончательно в себя, рассуждала Ольга. – «Как мне быть? Где искать правду?»

«Правда. А что есть „правда“ в такой ситуации? То, что я, выносив под своим сердцем и родив на свет человечка, струсила и, воспользовавшись его не смышлёностью, отказалась от него, хотела дальше беззаботной жизни?! Или, то, что у этого малыша складывается другая, не связанная со мной, жизнь?! А если бы он жил в Доме Малютки? Я же видела, там малыши плачут, а няньки, как глухие, не обращают на них внимания, и он бы так же плакал, желая прижаться к маме, а мамы нет, и ни кому он не нужен до очередного кормления. А потом бы, сдали его для дальнейшего проживания в Детский дом, а потом – в интернат! А там…? Страшно подумать, что бы из него получилось. Моя правда в том, что я осознала, что я натворила, и я хочу вернуть моего сына, а ни кто, кто хоть как-то связан с этим, мне помочь не хочет, не понимают меня. Я уткнулась в какую-то глухую стену. Ничего не могу сделать, не могу добиться правды. Правды… А может, действительно, есть другая правда? Та, о которой говорила заведующая Домом Малютки? Да и, юрист тоже. Может, действительно, те люди его вырастили, воспитали, одели…? А, что бы я смогла ему дать? Где бы он был, когда я по общежитиям скиталась, или на гулянках тусовалась? А они…?» – При мысли о чужих людях с её ребёнком, и, что она, возможно никогда не увидит сына, на глаза вновь наворачивались слёзы.

Промокнув глаза, женщина продолжала сидеть. Домой не хотелось идти. Да и, можно ли назвать это своим домом? Так, пристанище для отбывания времени после работы.

Две недели после бедлама устроенного мужем, скрывалась у Саши. Подруга была не против, но Ольга и сама понимала, что так долго продолжаться не может. Александре тоже нужна личная жизнь, тем более что у неё налаживаются отношения с Андреем и дело, вроде бы идёт к свадьбе. А тут ещё, у проходной, стал появляться муж и подкарауливать Ольгу с работы. Упрашивал вернуться домой, просил прощения, умолял, обещал, что такого больше не повторится.

Ольга всё равно, решила не говорить ему о ребёнке. И вообще, решила, как найдёт своего Олежку, будет добиваться его возврата, а, добившись, она не на минуту в этом не сомневалась, уедет в другой город и с мужем разведётся. «Не резиновая же я баба, – рассуждала Ольга, – мне двадцать пять… А кто я?»

***

Ольга вернулась домой поздно вечером. Муж, как всегда, сидел на диване перед телевизором, с бутылкой пива и куском, почти доеденной варёной колбасы, не порезанной аккуратными пластиками, как пыталась приучить его жена, а порубленной ножом на бесформенные шматки.

– Ну, что, не можешь порезать аккуратно, – спросила Ольга, проходя мимо журнального столика, на котором, на бумаге валялось несколько кусочков колбасы, и стояла литровая, из тёмного пластика, бутылка пива.

– Ни чё, сойдёт и так, – не отрывая взгляда от телевизора, где по экрану мельтешили футболисты, бегая за летающим по полю, мячом.

Пройдя в спальню и через некоторое время, проходя в кухню, сказала мужу:

– Сейчас ужин сделаю, поужинаем, будем убираться в квартире. Запустили… свинарник… – доносились из кухни слова жены. Но до слуха мужчины они не дошли, были заглушены возгласом болельщиков на острый момент у ворот команды, за которую он болеет. – Ты слышишь? – Спросила женщина, входя в комнату с тарелочкой, на которой парила гречневая каша с котлетой, подогретые в микроволновке.

– Нет. Что? – Не отрывая взгляда от экрана, переспросил мужчина.

– Говорю, поужинаем, и будем убираться, – повторила женщина свои слова, ставя тарелку перед мужем на столик.

– Убирайся. Мне и так хорошо.

– Я вокруг тебя буду с тряпками и вениками крутиться, а ты…

– Не крутись, я тебя не заставляю, – не довольно пробурчал Василий, бросив взгляд на жену, мешающую смотреть футбол.

– Родители придут, а у нас свинарник… Стыдно.

– Придут и уйдут, что с того? – еле слышно пробурчал молодой человек, но его слова утонули в новом всплеске эмоций на экране, а жена выходила из комнаты и вряд ли слышала.

Ольга присела к столу и в одиночестве, без аппетита, но знала, что нужно, что-то в желудок положить, так как целый день не кушала, заглотила пару ложек гречки и кусочек котлеты. Еда не лезла в горло, и чтоб не мучится, она отложила тарелку в сторону и стала медленно, глотками, пить чай.

– Ты чай будешь? – выглядывая из-за двери, спросила мужа. Но в ответ тишина, весь взор мужа на экран. – Захочешь, нальёшь сам, – безразличным тоном, больше сама для себя, спокойно сказала женщина и, войдя в кухню, устало села на стул. В голове, как в магнитофоне, прокрутилось всё, что произошло с ней за день: и укороченный рабочий день, из-за отсутствия сырья, а отсюда и мизерная зарплата. – «Как жить? На что жить? Если бы не те продукты, что привезла на себе из деревни от родителей, то сидели бы без куска хлеба. Его старики-пенсионеры, сами еле-еле концы сводят на свою пенсию. С него работяга…, день работает, два нет. Зарплату задерживают, а когда дают, то по частям. А тут ещё, эти, бюрократы…».

Столкнувшись со всеми препонами на своём пути, и потеряв надежду найти сына, Ольга вошла в отчаяние, её охватила тихая истерика: «Всё, я больше не знаю, что делать, где искать? Ни кто не говорит где мой Олежка. Все против меня! Зачем мне такая жизнь? Всё, больше не хочу!» – Слёзы самопроизвольно катились из глаз убитой горем женщины. Охватившее отчаяние, не то осознанно, не то инстинктивно, потянуло её руки к шкафчику с медикаментами, где в пластиковом пузырьке были таблетки, купленные от бессонницы, мучившей женщину последнее время. Не видя от слёз, но, нащупав пальцами пузырёк, Ольга извлекла его и вернулась на место. Ей хотелось, чтоб быстрей всё кончилось, быстрей избавиться от всех, захлестнувших её проблем. Дрожащими руками открутила крышечку с пузырька и, перевернув его, высыпала на ладонь оставшиеся таблетки. Не останавливаясь, чтоб не испугаться и не передумать, резким движением ладони опрокинула их в рот и стала запивать оставшимся чаем и, разжёвывая, глотать содержимое. Слёзы и отчаяние притупили сознание, и женщина обмякла, расслабившись и опустив обессиленные руки вдоль тела. Под столом послышался стук упавшего пузырька об пол. Из зала продолжали доноситься крики, кричалки и всевозможные звуки пищалок болельщиков. Для увлечённого молодого человека, сейчас самое важное было, чтоб его команда продержалась оставшиеся семь минут и не дала забить в свои ворота коварный мяч, всё время вращавшийся на их половине поля.

Не виданное блаженство охватило тело Ольги, оно стало не весомым. Счастливая нега растекалась по жилам и кровеносным сосудам. Но в некоторых уголках ещё не отключенного мозга, продолжалось состояние тревоги оттого, что, произошло что-то не поправимое, потеря, утрата чего-то важного. Длилось такое состояние не долго, сменившись нараставшим ощущением блаженства от лёгкости в теле, от появления перед глазами радужных кругов, расплывавшихся в стороны, так, что глаза не успевали их сопроводить и в них появлялись болезненные ощущения и лёгкая тошнота.

В центре круги зарождались с чёрной точки и по мере расширения, меняли цвета на небесные, серо-голубые. А точка, приближаясь, стала превращаться в длинный тоннель со светлой точкой в конце. По тоннелю плавно двигалось не весомое тело молодой женщины в белом, таком же невесомом, как свадебное, одеянии. Ольга узнала в женщине себя и тут же ощутила, что она уже в ней и невесомым, ослепительно белым ангелом, стремительно плывёт по этому тоннелю к светлому пятну в конце его. Но, чем ближе приближалась к пятну, тем темнее оно становилось, и в нём стали мелькать блики, походившие на язычки пламени. Снова тревога зародилась в сознании женщины. – «Если это солнце, то, как там ангелы находятся? Неужели не сгорают? А, может, так и должно быть? Может ангелы на солнце и обитают? Может солнце и блестит так, и греет всех теплом, потому, что там очень много ангелов? От того оно такое тёплое, ласковое, что населено праведными ангелами? Но…, если они праведные, а я, тогда как? Я разве праведная? Я же отказалась от ребёнка!»

Некогда светлое пятно, превратилось в сверкавшее заревом пространство, где в его глубине, бурлила каша из перекошенных не то болью, не то злобой лиц, голов, бесформенных тел, облизываемых языками пламени. К краям этой бурлящей геенны, тянулись тёмные полоски очередей из разных направлений пространства. Ольга с возвышения, у входа в это пространство, видела, что некоторые очереди, ближние к ней, в начале своём, имели флаги: красные, звёздно-полосатые, зелёные, с черепом и скрещенными костями, дальше было не разглядеть. Очереди постоянно двигались, где передние пропадали в геенне огненной, а к задним концам очередей пристраивались всё новые и новые прибывавшие не ведомо откуда. Других выходов из тоннелей Ольга не видела, но очереди постоянно пополнялись.

Не смотря на ощущение лёгкой тревоги, Ольга не чувствовала страха перед предстоящим, что наблюдала в геенне. Не зная, в какую очередь пристроиться, ангел повёл взглядом по сторонам, решая, куда ему приткнуться. Но, откуда не возьмись, Ольга не заметила, откуда, появился другой ангел, такой же воздушный, как она и заговорил, таким знакомым, добрым голосом:

– Ты, что внученька, так рано пришла? – Ольга с радостью узнала этот голос. Это родной её дедушка. Но он же умер, когда ей было десять лет, и которого очень любили внуки. Когда он сильно болел, все знали, что он скоро умрёт. И он знал, но улыбался и говорил: «Не плачьте, придёт каждому своё время, мы всё равно встретимся там», – и показывал крючковатым пальчиком вверх. Многочисленное племя внучат задирало голову туда, куда указывал дедушка, но ничего там не видели. И, вот, свиделись! Он здесь!