Удаганка

В мешке была замороженная рыба: пелядь, таймень, хариус, муксун – немногое из того, что ловилось в местных реках. В плетеной корзине лежали куски запеченного мяса, по виду оленина и говядина. Из узелков извлекли якутские кровяные деликатесы хаан – говяжий, либо конский ливер, заполненный кровью, в молочной смеси, попросту говоря, якутская кровяная колбаса. Также в узелке был сорат – простокваша, приготовленная из коровьего или конского молока. Алгыстаанай обрадовалась, когда увидела в одном из узелков чохоон – масло, сбитое с молоком и ягодами, йеджегей – творог и сюмех – сыр.

– Хвала Танаре! – воскликнула Алгыстаанай, опять сложив на груди руки. – Какие богатства… Тимофей, ты только посмотри на это. Глазам своим не верю!

Скрипнула входная дверь, и в комнату вошла Аглая. От удивления Тимофей подумал, что померещилось от обессилевшего состояния.

– Ну надо же! – воскликнула удивленно Аглая. – Откуда такое богатство?

Девушка подошла к столу и бесцеремонно отломила кусок сыра. «Не померещилось», – подумал Тимофей глядя на гостью, прикрывшую от удовольствия глаза.

– Толлуман привез, – с довольной улыбкой на лице сказала Алгыстаанай. – Садись к столу, покушаем гостинцев.

– Вовремя ты ушёл, – с набитым ртом Аглая посмотрела на Тимофея. – Эти малохольные такую драку затеяли, другие стали их растаскивать, так и им досталось. С десяток мужиков точно к драке приобщились, лавку сломали, хорошо хоть тарелки да кружки алюминиевые. Так бы и дрались до сих пор, если бы Эрхаон за керосином не пришёл. Он-то уж сходу усмирил всех.

– Кто такой Эрхаон? – с интересом и нотками недоверия спросил Тимофей. – Как он один смог усмирить толпу?

– Богатырь наш местный, охотник, – ответила Аглая.

– Чтобы один десяток уложил? Не верю, – не унимался Тимофей.

– Так ведь имя у него какое? Не зря после рождения его шаманка Эрхаоном назвала, это значит, что у него храбрая кровь. Она это сразу увидела, – объяснила Аглая.

– Один год в наше селение медведь весной пришёл, – начала рассказывать Алгыстаанай, – и стал задирать корову, которая на привязи у дома стояла. Дом тот был крайним у леса. Эрхаон в тот момент неподалеку шёл и услышал, как корова ревёт. Голыми руками медведя задушил! Зверь его, конечно, подрал немного, но я его быстро вылечила, прикладывая свои мази да примочки к ранам. Из шкуры убитого медведя Эрхаон сделал себе одежду. Шаманка утверждает, что духи отдали ему сердце медведя и что дух могучего хозяина гор и тайги вселили в него мужество, бесстрашие и удачу. В нем теперь дух и сила убитого медведя живут. Так что у нас тут каждый знает, что Эрхаон сильный как медведь. Уважают его все, боятся те, кому нужно боятся, кто буйную кровь в себе носит. Силу свою он зазря не тратит, спокойный, степенный. На помощь всегда придет, иной раз и звать не надо, сам явится, как чувствует, что в нем нуждаются. Аглаю вот все уговариваю: в мужья такого смелого охотника бы взяла.

– Ну что ты опять за старое! – вмиг обозлилась Аглая, перебив материн рассказ. – Ну какой он мне муж, маам[9], старый он для меня.

– Мама? – удивленно округлил глаза Тимофей, чуть не подавившись кровяной колбасой.

– Чему так удивился? – спросила Алгыстаанай опешившего парня. – Аглая моя кыыс[10].

– Неужто не похожа? – снова рассыпав жемчуг, хохотнула Аглая, хитро прищурив синеву глаз.

Глаза Тимофея забегали от Аглаи к Алгыстаанай, улавливая внешнее сходство двух сахалар.

– Действительно, есть сходство, – бегая глазами, как-то задумчиво произнес Тимофей. – Обе такие красивые, как северное сияние. Даже определить сложно, кто краше. Глаза только разные: у Аглаи – синие, как воды в Большом Токо[11], а твои, – он посмотрел в глаза Алгыстаанай, – как угли от прогоревшего костра.

– Кыыс, ты погляди на этого хитреца, как искусно и сладостно он свои силки расставляет.

– А я с его словами согласна. Он правду говорит, – довольная услышанным заявила Аглая. – И не он один такие слова говорит.

– Ну хватит! – строго пресекла Алгыстаанай неразумную дочь. – Будет с тебя, вижу, наелась. Тебе уже идти пора, тээтэ[12] тебя заждался, наверное.

Аглая, не говоря ни слова, накинула на себя саныйах[13] и скрылась за дверью.

– А ты давай на лежанку лезь, отдохни, – смягчив тон, сказала Алгыстаанай. – Тебе силы восстановить нужно.

Тимофей послушно вылез из-за стола и полез на лежанку. Тепло нежно обнимало все тело, снимая усталость, сытый желудок посылал в мозг блаженство, а на глаза – дремоту. Потянувшись, парень сладко зевнул и сомкнул веки.

Не понимая, как оказался в лесу, Тимофей завертелся волчком, озираясь по сторонам и пытаясь хоть как-то определить, где находится. Еще хорошо бы вспомнить, как он сюда попал. Лес вокруг был густой и непроходимый настолько, что казалось, и на пузе проползти невозможно. Корявые стволы деревьев были сплошь покрыты серо-зеленым мхом, который источал неприятный, затхлый запах. Кроны под какой-то непонятной тяжестью сгибались почти к самой земле, образуя купол.

Тимофей почувствовал, как ногой о что-то стукнулся. Перед ним лежал его рюкзак. Собрав сушняка и еловых веток, он разжег костер в центре маленькой полянки, на которой неизвестно как оказался. Огонь вспыхнул сразу ярко и жарко, заполняя теплом пространство под ветвистым куполом.

Тимофей сидел у костра и смотрел, как пляшут огненные язычки, перепрыгивая с места на место, мысленно пытаясь восстановить ход последних событий. Вдруг из огненной пляски костра на него уставились два черных свирепых глаза. Невероятной магнитной силой эти глаза, казалось, увлекают за собой в жаркую огненную пляску. Против своей воли Тимофей стал склоняться к пламени все ближе и ближе, ощущая жар огня и удушье. «Погибну!» – пронеслась в голове мысль буранным ветром.

Изо всех сил, которые оставались в уставшем и измученном теле, Тимофей отпрянул от огня, раскидав ногами костер во все стороны. Пламя быстро охватило небольшую поляну, заплясав огненными языками по веткам деревьев. Было нестерпимо жарко, огонь раз за разом обжигал тело раскаленными языками пламени.

– Тимофейка! Мальчик мой, – послышался откуда-то сверху голос бабушки. – Иди сюда, ну, давай выбирайся.

Тимофей поднял голову и попытался рассмотреть, откуда слышен родной голос. Под сводом купола, пробив зелень листвы, он увидел небесную синь глаз, из которых хлынули на лицо, на голову, на грудь холодные слезы.

– Тимофей! Да очнись же ты, наконец! – трепала за плечи парня Алгыстаанай, прыская на него водой изо рта. – Даже не думай уходить в бесконечный сон и покой духов.

Мало-помалу приходя в себя, Тимофей сидел на полу у лежанки и тяжело дышал. Алгыстаанай, принеся из улицы снег, растирала им ступни ног и ладони чуть не угоревшего парня. Холодными руками прикасалась к вискам и лбу.

– Не для того я тебя несколько дней выхаживала, чтобы ты вот так взял сейчас и отправился к духам предков, – отчитывала Алгыстаанай Тимофея, перетаскивая его на деревянный топчан, устланный шкурами.

Постепенно оклемался, сердцебиение пришло в норму, дыхание выровнялось, жар из тела ушёл.

– Алгыстаанай, это что ж получается? – обратился Тимофей к хозяйке дома. – Твой дом хотел меня убить?

– Глупости не говори, – уставилась на парня своими красивыми черными глазами женщина. – Удивительно слышать такие слова от современного, образованного молодого парня. Поленья, которые я в печку положила, оказались не мерзлыми, вот и разгорелись дружно и жарко. А ты почему-то был укрыт с головой, вот тебя жар и одолел. Услышала вовремя, что застонал. А так неизвестно что было бы.

– Выходит, ты второй раз мне жизнь спасаешь. Может, ты мой оберег? – хитро прищурился Тимофей. – Теперь я дважды твой должник.

– Выходит, так, – задумчиво произнесла Алгыстаанай. – Меня волнует то, что за короткий промежуток времени уже второй раз тебя пытаются забрать духи предков. Это нехорошо.

[8] Танара – бог якутов.

[9] Маам – мама у якутов.

[10] Кыыс – дочь у якутов.

[11] Большое Токо – озеро в Нерюнгринском районе.

[12] Тээтэ – отец у якутов.

[13] Саныйах – меховая шуба у якуток.

Глава 3

В доме было сумрачно и тихо. Полежав какое-то время с открытыми глазами, привыкая к освещению комнаты, Тимофей прислушивался к звукам. Алгыстаанай, наверное, ещё спит. Он сел на лежанке, спустив ноги, огляделся. Топчан был пуст, Алгыстаанай нет. Поёжившись от холода, сунул ноги в унты, надел ватник, служивший ему вместо подушки,ещё теплый. На минутку задержался на пороге, залюбовавшись зарождающимся рассветом и снежным, белым, словно шерсть зимнего песца, покрывалом. Ночью, наверное, шел снег, следов на нем еще никаких не было.

Только сейчас Тимофей обратил внимание, что дом, на пороге которого он стоял, не был огорожен забором, в отличие от остальных строений. Вчера, выходя на прогулку, он не придал этому значения. Решил пройтись вокруг и увидел ещё один вход в этот же дом, на двери висел замок. Заглянул в окно, но разглядеть ничего не удалось.

«Странно как-то, – размышлял Тимофей, – ограды нет, каких-либо дополнительных построек, как это водится в хозяйских дворах, тоже. Только одиноко стоящий дом на земельном участке и всё. Дрова и те на улице, а не в специальном сарае». С безветренной стороны, у стенки дома были сложены чурки. Набрав охапку, Тимофей вернулся в дом.

В печке потрескивали дрова, в комнате было тепло. Облокотившись локтями о стол Тимофей уплетал запечённое мясо, прихлебывая из кружки простоквашу. Утро уже давно прошло. Наручные часы, подаренные бабушкой на восемнадцатилетие, показывали начало одиннадцатого. Интересно, куда запропастилась Алгыстаанай?

В магазине было тихо. Два мужика копались в ящике, позвякивая гвоздями, из посетителей больше никого не было.