Курск-43. Как готовилась битва «титанов». Книга 2

«17 марта 1943 г. в 11 часов выехали поездом в Курск.

18 марта во второй половине дня прибыли в Курск и встретились с А. И. Антоновым, который доложил обстановку; создавшуюся на Курском выступе, и сразу направились в деревню Стрелецкую, где находился штаб Воронежского фронта.

19 марта утром выехали в район Белгорода в войска 21А генерала И.М. Чистякова, в 52 гв.сд соприкосновение с танковой дивизией противника «Мёртвая голова».

20 марта. Снова в 52-й дивизии, осмотр занимаемых позиций. Даны рекомендации; где расположить боевое охранение, где создавать передний край обороны.

20-21 марта. Жили в деревне Стрелецкой, выезжали к Чистякову в Кочетовку и в армию Москаленко (40А. – З.В.). Были в основном не в штабе, а в поле, где создавалась оборона. Решались вопросы о тесном огневом взаимодействии на стыке и подготовке контрударов и контратак в случае попытки прорыва противника на Обоянь.

21 марта. Прибыл генерал Ватутин и сменил командующего Воронежским фронтом Голикова. Жуков работал с Ватутиным, обсуждал обстановку и необходимые срочные меры.

22 марта. Были снова в 52-й дивизии вместе с Ватутиным. Проведено совещание с командным составом.

23 марта. Были в 40-й армии Москаленко – вопросы те же.

24 марта. Выехали на Центральный фронт к Рокоссовскому в населенный пункт Свобода.

С 25 марта по 8 апреля находились не только в штабе фронта, но в основном вместе с Рокоссовским работали в 13А Пухова, выезжали на передний край, после чего проведено совещание с командным составом армии, затем переехали в 70А к генерал-лейтенанту И. В. Галанину; побывали также в 65А П.И. Батова, а потом направились на север, в 48А П.Л. Романенко. После этого возвратились в Курск, и Жуков, нарисовав на карте наиболее вероятные направления ударов противника, изложил мне своё мнение о наиболее вероятном плане действий фашистского командования, приказал составить доклад Сталину. Помню, когда я прочёл его Жукову, он спросил:

– Ты кому это написал? Ты что думаешь, Сталину – начальник Генерального штаба?

Он рассказал мне, как Поскребышев читает Сталину донесения и о стиле работы Верховного. Говорил о его манере разговаривать> о прекрасной памяти и о том, что в донесениях следует указывать лишь фамилии командиров, так как Сталин хорошо помнит, какими они командуют армиями, и ещё о многомi, чего я не знал»[19 - Маршал Жуков: полководец и человек /сост.: А.Д. Миркина и В.С. Яровикова/ T. 1. М.: АПН, 1988. С. 262.].

Однако следует подчеркнуть, что сначала Верховный воспринял предложение своего заместителя с настороженностью. Слишком важные решения должны были последовать за ним. Поэтому распорядился всестороннее проанализировать его с привлечением более широкого круга генералов, которые имели к этой проблеме непосредственное отношение. При этом свою точку зрения он пока не высказал. «Я как раз находился у И.В. Сталина, когда он получил этот доклад, – вспоминал А.М. Василевский. – Верховному было известно, что Генеральный штаб придерживается точки зрения Жукова. Прочитав доклад Жукова, Сталин сказал:

– Надо посоветоваться с командующими войсками фронтов, – и распорядился запросить мнение фронтов. Генштабу он поручил подготовить специальное совещание для обсуждения плана летней кампании 1943 г. Н.Ф. Ватутину и К. К. Рокоссовскому он позвонил сам, просив их к 12 апреля представить соображения по оценке фронтов обстановки и по плану предстоящих действий фронтов»[20 - Василевский А.М. Дело всей жизни. Кн. 2. М.: Политиздат, 1988. С. 17.].

Прибыв в Генштаб, А.М. Василевский принял ещё ряд мер по информационному обеспечению предстоящего совещания. Он поручил Главному разведуправлению и Управлению фронтов разведки проанализировать данные о намерениях противника, его конкретных шагах в этом направлении и представить свои выводы к 12 апреля. После этого он вылетел в село Бобрышово, куда в апреле переехал штаб Воронежского фронта, где находился и Г.К. Жуков, и вместе с ним в последующие двое суток разрабатывал основные принципы плана летней кампании, а также готовил директиву Ставки о районах сосредоточения основных стратегических резервов, проект которой уже 10 апреля был направлен И.В. Сталину. С.М. Штеменко вспоминал: «В целом ход грядущих событий рисовался нам следующим образом. При наступлении противник основную ставку сделает на танки и авиацию. Пехоте отводится второстепенная роль, так как она слабее, чем в прошлые годы. Расположение его ударных группировок позволяло предвидеть действия по сходящимся направлениям: орловско-кромской группировки – на Курск с севера и белгородско-харьковской – на Курск с юга. Вспомогательный удар, разрезающий наш фронт, считался возможным с запада из района Ворожба между реками Сейм и Псёл на Курск… Таким образом, немецко-фашистское командование могло рассчитывать на окружение и разгром в короткий срок всех наших армий; занимавших оборону по Курской дуге. Предполагалось, что противник планировал на первом этапе наступления достигнуть рубежа Короча, Тим, Дросково, а на втором этапе – нанести удар во фланг и тыл Юго-Западного фронта через Валуйки, Уразово. Допускалось, что навстречу этому удару будет проводиться наступление из района Лисичанска на север в направлении Сватово, Уразово. Не исключались также попытки немцев овладеть рубежом Ливны, Касторное, Старый и Новый Оскол с захватом важной для нас железной дороги на Донбасс»[21 - Штеменко С.М. Генеральный штаб в годы войны. М.: Воениздат, 1968. С. 158.].

Столь широкий диапазон возможных вариантов был связан в том числе и с существенной проблемой в работе разведслужб. В то же время обстановка требовала от командования рассматривать все без исключения варианты возможных действий врага и искать наиболее эффективные методы срыва его намерений. Именно с этим обстоятельством связан «просчёт» Н.Ф. Ватутина[22 - Николай Фёдорович Ватутин, генерал армии (1943). Родился 16.12.1901 г. в с.Чепухино Валуйского р-на Курской (ныне Белгородской) области в многодетной семье крестьянина-середняка (9 детей). Для своего социального положения получил хорошее образование. В 1913 г. окончил 5 кл. сельской школы, затем 2 кл. земского училища в г.Валуйках и 3 кл. коммерческого училища в г.Уразово. До 1917 г. жил в семье отца и занимался сельским хозяйством. В РККА призван по мобилизации в 04. 1920 г. В 1920— 1921 гг. в качестве красноармейца участвовал в боях против банд Махно и атамана Беленького на территории Луганской, Полтавской и Харьковской областей. Окончил Полтавскую пехотную школу (1922), Киевскую высшую объединенную военную школу (1924) и ВА им.Фрунзе (1929). Командовал отделением, взводом и ротой. С июня 1929 г. – на штабной работе, служил помощником начальника оперативного отделения 7 сд (г. Чернигов), помощником начальника оперотдела штаба Северо-Кавказского ВО (г. Ростов), начштаба 28-й горной стрелковой дивизии (г.Орджоникидзе), начальником оперотдела штаба СибВО (г. Новосибирск). После окончания ВА Генштаба в 07. 1937 г. назначен зам. начштаба Киевского Особого военного округа, а с ноября 1938 г. – начштаба КОВО (г. Киев). 26.07.1940-13.02.1941 г. – зам. начальника Генштаба и одновременно начальник оперативного управления. С 13.02.1941 г. по 30.6.1941 г. – первый заместитель начальника Генштаба по опервопросам и устройству тыла. 30.6.1941 г. – начштаба Северо-Западного фронта. В середине июля 1942 г., по личной просьбе и при поддержке А.М. Василевского, был назначен командующим Воронежским фронтом, затем переведён на Юго-Западный. Этот фронт под его руководством успешно действовал в Сталинградской битве, за что 7.12.1942 г. получил воинское звание генерал-полковник, а 12.02.1943 г. – генерал армии и награждён орденом Суворова 1-й ст. 28.03.1943 г. вновь вступает в командование Воронежским фронтом. Н.Ф. Ватутин был одним из наиболее подготовленных и перспективных генералов из когорты командующих фронтами. Характерной особенностью его стиля руководства были глубокая проработка операции, активность и умение организовать мощные танковые удары в глубь обороны противника, целеустремлённость. Генерал обладал спокойным, уравновешенным характером. Как вспоминали Н.С. Хрущёв и К.С. Москаленко, он отличался уважительным отношением к подчиненным, в работе стремился дать возможность раскрыться им, проявить инициативу. Однако со И.В. Сталиным у него были сложные отношения. Верховный не раз справедливо указывал на ошибки в управлении фронтом, высказывал недовольство его методами руководства. В частности, есть данные, что он очень жёстко критиковал его действия в ходе отражения удара вермахта на Курск в июле 1943 г., операции «Полководец Румянцев», а также в Корсунь-Шевченковской операции. Хотя за Курскую битву он, как и другие командующие фронтами, был награжден орденом Кутузова 1-й ст. Однако, несмотря на то что с середины 1942 г. Н.Ф. Ватутин руководил рядом фронтов на важных направлениях,участвовал в крупнейших битвах войны, вплоть до трагической гибели он не был удостоен ни высшего воинского звания Маршал Советского Союза, ни Золотой Звезды Героя Советского Союза. Умер 15.04.1944 г. в киевском госпитале от ран, полученных 29.02.1944 г. в ходе боя с украинскими националистами в полосе 60А.], а в действительности перестраховка, на которую после войны будут указывать некоторые исследователи. В полосе Воронежского фронта было значительное число танкоопасных направлений, поэтому он не исключал не только мощных ударов немцев на наиболее вероятных направлениях от Белгорода на Обоянь и Старый Оскол (которые были очевидны), но и на Суджу (левое крыло фронт), где наступление командованием ГА «Юг» не предполагалось и даже не рассматривалось.

В отечественной историографии первый период подготовки к Курской битве изучен крайне слабо, в силу того, что практически полностью отсутствуют документальные источники о текущей работе Ставки в этот период, за исключением её директив, опубликованных в 1999 г. Существовал и ряд иных проблемы. Ещё в 1970-е годы А.М. Василевский писал: «До недавнего времени вопрос о планировании и подготовке Курской битвы в военно-исторической литературе, как научной, так особенно мемуарной, освещался не совсем точно, вольно или невольно принижалась большая творческая и организационная деятельность Ставки и ее рабочего органа – Генерального штаба, преувеличивалась роль фронтовых инстанций, и прежде всего Военного Совета Воронежского фронта. …К тому же ряд важных деталей вообще не нашел отражения ни в каких документах, так как обсуждались они в самой высокой инстанции в узком кругу лиц, руководивших подготовкой Курской битвы. Это относится,; помимо И. В. Сталина, к Г.К. Жукову, А. И. Антонову, к автору этих строк и некоторым другим товарищам, работавшим в годы войны в ГКОI Ставке и Генштабе» [23 - Василевский А.М. Дело всей жизни. Т.2. М.: Политздат, 1988. С. 18.].

Действительно, И.В. Сталин, опасаясь разглашения стратегической информации, запрещал вести стенограммы встреч и совещаний, проходивших в Кремле. А от их участников требовал, чтобы принимаемые решения и поставленные задачи они запоминали и, возвращаясь к себе в кабинеты, заносили их в секретные тетради, которые через определенное время уничтожались. Таким образом, детали процесса выработки важнейших стратегических решений и замыслов военно-политического руководства СССР, а также мнения и предложения его ключевых фигур во многом безвозвратно утеряны. В последние десятилетия в научный оборот начали вводиться источники, которые, на первый взгляд, могли бы пролить свет на эту проблему. Однако при их внимательном изучении даже по отдельным вопросам ситуация становится ещё более запутанной.

В качестве примера можно привести журнал посещения кабинета И.В. Сталина партийными и государственными деятелями в годы войны (далее – Журнал). Этот документ вёлся не систематически и даже, можно сказать, небрежно, в нём не всегда соблюдалась чёткая хронология, посещение Верховного Главнокомандующего рядом полководцев не зафиксировано, хотя в других источниках они отмечены, а их фамилии перепутаны. К сожалению, ряд исследователей используют данные из Журнала без критического анализа и учёта особенностей существовавший в то время системы государственного управления в СССР. Так, например, в нём отмечено, что поздно вечером 11 апреля в кремлёвском кабинете И.В. Сталина собрались В.М. Молотов, Г.К. Жуков, зам. начальника Генштаба генерал-полковник А.И. Антонов[24 - Антонов Алексей Иннокентьевич, генерал армии (7.08.1943), родился 15(26).09.1896 г. в г. Гродно (Белоруссия) в семье русого офицера и дочери сосланного в Сибирь поляка. В 1916 г. окончил Павловское пехотное училище, в звании прапорщика участвовал в Первой мировой войне. В РККА с 1919 г. – участник Гражданской войны. В 1931 и 1933 гг. окончил два факультета ВА им. Фрунзе (каждый раз по полному курсу) и один курс ВА Генштаба. C03. 1941 г. – зам. начштаба, а с 24.06.1941 г. – начштаба KOBO. С 27.08.1941 г. – начштаба Южного фронта. 28.07. 1942 г. назначен начштаба Северо-Кавказского фронта, по словам зам. командующего этим фронтом Р.Я. Малиновского: «Он, несомненно, обладал незаурядными организаторскими способностями, гениальным постижением замыслов противника и умением хитроумно разрушить эти замыслы». С 11.1942 г. – начштаба Закавказского фронта, а с 11.12.1942 г. – начальник Оперуправления – заместитель начальника Генштаба. С 05.1943 г. – первый зам. начальника Генштаба. С 4.02.1943 г. – начальник Генштаба. 4.06.1945 г. награжден орденом «Победа», единственный генерал армии из всех 14 удостоенных этой награды маршалов и генералиссимусов. C03. 1946 г. – первый зам. начальника Генштаба. В 1955 г. назначен начальником Объединенного штаба государств – членов Варшавского договора. Скончался 18.06.1962 г. в Москве.], К.К. Рокоссовский и начальник инженерных войск РККА генерал-лейтенант М.П. Воробьев. Детали этой встречи неизвестны, но, судя по составу приглашённых, обсуждался план летней кампании. А если учесть, что в Журнале ничего не говорится о присутствии в Кремле поздно вечером 12 апреля Г.К. Жукова, А.М. Василевского и А.И. Антонов, когда было принято предварительное решение о переходе к стратегической обороне, то в нём явно выявляется сразу несколько ошибок. В документе или состав собравшихся 11 апреля перепутан, так как ни Г.К. Жуков, ни К.К. Рокоссовский о нём никогда не упоминали, или допущена ошибка с датой – совещание прошло не 11-го, а 12-го, и при этом вместо А.М. Василевского вписан К.К. Рокоссовский. Хотя последний никогда не упоминал о своём участии в принятии столь крупного исторического решения. В то же время Г.К. Жуков в книге мемуаров достаточно подробно описывает всё, что было связано с этим совещанием. Но при этом здесь же упоминает, что поздно вечером 11 апреля, прибыв с фронта, он встретился с А.М. Василевским, который передал распоряжение И.В. Сталина подготовить им обоим карту обстановки, документацию по ситуации в районе Курского выступа и явиться вместе к нему в Кремль вечером 12 апреля. Это подтверждает и А.М. Василевский. Таким образом, очевидно, что данные, приведенные в Журнале о тех, кто был у И.В. Сталина в эти двое суток, неточны, причём понять это под силу каждому, следует лишь сравнить Журнал с мемуарами двух маршалов.

Тем не менее, например, Б.В. Соколов игнорирует отмеченные выше нестыковки в документе. Опираясь на эту зыбкую основу, он истолковывает отсутствие Н.Ф. Ватутина на совещании 11 апреля (которого, возможно, и не было) как проявление И.В. Сталиным большего доверия к мнению К.К. Рокоссовского, чем командующего Воронежским фронтом[25 - Соколов Б.В. Рокоссовский. М.: Молодая гвардия, 2010. С. 255, 256.]. Действительно, ряд очевидцев подмечали подчёркнутое внимание Верховного к Константину Константиновичу, особенно после Сталинграда[26 - Чуев Ф. Солдаты империи. М.: КОВЧЕГ, 1998. С. 340.].

Эту версию подтверждает и случай с повторным захватом немцами Житомира в декабре 1943 г., когда к Ватутину он направил Рокоссовского с не совсем внятными полномочиями – или с проверкой как инспектора и сменщика, или на помощь как товарища и соседа[27 - Рокоссовский К. К. Солдатский долг. М., 1997. С. 304,305.].

Однако, во-первых, прежде чем высказывать подобные предположения, надо детально разобраться в хронологии событий, иначе они будут выглядеть неубедительно, во-вторых, не следует придавать чрезмерного значения влиянию на стратегические вопросы эмоций И.В. Сталина вообще и в данном случае в частности. Рискну предположить, если действительно К.К. Рокоссовский и был 11 апреля в Кремле, то наверняка по другому, сугубо «своему» вопросу. В этот момент И.В. Сталин был крайне озабочен московским направлением. Подтверждение этому мы находим в воспоминаниях участников тех событий, в том числе и Г.К. Жукова[28 - Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. Т.3. М.: Новости, 1990. С. 22.]. Поэтому, возможно, он хотел чётко уяснить, как и насколько надёжно будет увязана оборона столицы и вопросы будущей операции под Курском. А Центральному фронту при решении обеих проблем предстояло играть одну из ключевых ролей. В подготовке и принятии предварительных решений стратегического характера, таких, как переход к преднамеренной обороне, по своему статусу никто из командующих фронтами участвовать не мог. Это прерогатива членов Ставки ВГК и ГКО, каковыми ни Н.Ф. Ватутин, ни К.К. Рокоссовский[29 - Рокоссовский Константин Константинович (1896-1968), Маршал Советского Союза (1944), Маршал Польши (1949). Участник Гражданской войны. Будучи командиром 5-го кавкорпуса, в августе 1937 г. был репрессирован, в 03.1940 г. – реабилитирован. Великую Отечественную войну встретил в должности командира 9 мк, затем короткое время возглавлял 4А на Западном фронте, в Битве за Москву командовал 16А. В 07-09.1942 г. – командующий Брянским, а с 09.1942 г. по 02.1943 г. – Донским фронтом, который проводил ликвидацию окруженной группировки Паулюса под Сталинградом. 4.02. 1943 г. Донской фронт был преобразован в Центральный и развернут западнее и севернее Курска. В конце 03. 1943 г., после неудавшегося наступления на Брянск, войска Рокоссовского заняли оборону на северном фасе Курской дуги. В период весенней оперативной паузы лично провел большую организационную работу по планированию и подготовке к Курской битве. С 5 по 12.07. 1943 г. Центральный фронт под его командованием, успешно отразив наступление группировки 9А по плану «Цитадель», перешел 15.07. 1943 г. в контрнаступление с целью ликвидации орловского выступа. За мастерство, проявленное в ходе Курской оборонительной операции, удостоен полководческого ордена Кутузова 1-й степени. Осенью 1944 г. переведён на должность командующего 2-м Белорусским фронтом. 24.06.1945 г. – командовал Парадом Победы на Красной площади в Москве. За большой вклад в разгром германских захватчиков награжден высшим полководческим орденом «Победа» (№5). С 1949 по 1956 г. – министр обороны Польши. В 1956— 1962 гг. – заместитель министра обороны СССР. О своем участии в Курской битве рассказал в книге воспоминаний «Солдатский долг».] никогда не являлись, а Г.К. Жуков и А.М. Василевский ими были. Если же придерживаться логики Б.В. Соколова, то из того же Журнала видно, что в течение трёх месяцев перед Курской битвой оба командующих фронтами одинаковое время, по два раза, посещали Верховного в Кремле. Причём на эти встречи каждый из них вызвался хотя и по очень важному вопросу, но лишь по тому, который находился строго в его компетенции – с отчетами о состоянии войск своих фронтов и предложениями по их использованию. Н.Ф. Ватутин – 25 апреля и 28 июня, К.К. Рокоссовский – 11(?), 28 апреля.

Если же касаться вопроса «Было ли для И.В. Сталина мнение К.К. Рокоссовского более авторитетным, чем Н.Ф. Ватутина?», то он мало что даёт для понимания и истории всей войны, и конкретных событий весны 1943 г. Верховный Главнокомандующий принимал стратегические решения на основе комплексного анализа всей поступавшей информации с учётом военной-политических реалий, а не субъективных оценок отдельных, даже выдающихся и ему симпатичных полководцев. «Вообще, И. В. Сталин никогда не обсуждал с командующими фронтами замысел целой кампании, – писал Г.К. Жуков. – Он ограничивался обсуждением лишь одной конкретной операции фронта или группы фронтов».[30 - Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. Т.3. М.: Новости, 1990. С. 180.] Свидетельство тому и перевод К.К. Рокоссовского с 1-го Белорусского фронта осенью 1944 г., и решение о переходе к стратегической обороне под Курском. Ведь сначала, в первых числах апреля, руководство Центрального фронта предлагало активно действовать, а Ставка всё-таки решила обороняться. Это потом, в мае и июне, когда Воронежский фронт получил большие силы, Н.Ф. Ватутин тоже предложит не ожидать удара противника, а самим перейти в наступление. Но первым эту мысль всё-таки высказал именно его сосед – штаб фронта Рокоссовского, хотя в отечественной исторической литературе на этом моменте внимание практически не акцентируется, т.к. он не совсем вяжется с утверждением, устоявшемся в нашем обществе, о том, что под Курском Рокоссовский воевал лучше Ватутина. В докладной записке Центрального фронта, направленной в Генштаб 10 апреля, предлагалось: «В условиях существующей обстановки следует считать целесообразными следующие мероприятия. Уничтожить Орловскую группировку противника совместными усилиями войск Западного, Брянского и Центрального фронтов, тем самым лишив его возможности нанести удар из района Орла через Ливны по Касторному; занять железную дорогу Мценск – Орёл – Курск, которая для нас жизненно важна; и лишить противника возможности использовать Брянскую сеть железнодорожных и грунтовых дорог»[31 - ЦАМОРФ. Ф. 233. Оп.2307. Д. З.Л.ЗЗ.] (см. Приложение № 1).

Таким образом, по сути, командование фронта предлагало реализовать в усеченном виде неудавшуюся февральско-мартовскую операцию 1943 г. на брянском направлении. Этот документ был подписан не лично К.К. Рокоссовским, а начальником штаба генерал-лейтенантом М.С. Малининым[32 - Малинин Михаил Сергеевич (1899-1960), генерал армии (1953), Герой Советского Союза (1945). В Красной Армии с 1919 г. Участник Гражданской и советско-финской войн. С апреля 1940 г. – начальник штаба 7 мк (МВО). В первые дни войны корпус был переброшен на Западный фронт, где участвовал в тяжёлых боях в Белоруссии, был окружён. Полковник М.С. Малинин со штабом корпуса и значительной частью личного состава вышел из окружения в районе Смоленска, где был назначен начальником штаба Ярцевской группы войск (командующий – генерал-майор К.К. Рокоссовский) Западного фронта. С этого времени Рокоссовский и Малинин стали верными соратниками и близкими друзьями. 19.08.1941 г. – начальник штаба 16А Западного фронта, которая успешно действовала в Московской битве. После назначения К. К. Рокоссовского командующим Брянским фронтом, 16.07.1942 г. генерал-майор М. С. Малинин становится его начальником штаба. 30.09.1942 г. вместе с назначением К.К. Рокоссовского командующим Донским фронтом переходит на аналогичную должность в его штаб. После переформирования в феврале 1943 г. Донского фронта в Центральный остается его начальником штаба. В этой должности участвовал в планировании и проведении наступления на Брянск в феврале-марте 1943 г. В апреле-июле 1943 г. являлся одним из ключевых организаторов успешной обороны его войск в ходе Курской битвы на северном фасе дуги. Хотя лично считал, что под Курском Красной Армии следует переходить в наступление первой. Эту точку зрения официально излагал в документах, направленных в Ставку ВГК в апреле 1943 г. Считался хорошим организаторов и жёстким руководителем, но от самостоятельной работы (командующего армией, фронтом) отказывался. За успешное проведение Курской оборонительной операции был удостоен ордена Красного Знамени. Осенью 1944 г. К. К. Рокоссовский был назначен командующим 2-м Белорусским фронтом и впервые за годы войны расстался со своим штабом. Работая под командованием Маршала Советского Союза Г.К. Жукова, принявшего фронт, М.С. Малинин отличился в Висло-Одерской и Берлинской наступательных операциях.]. Но с позицией своего начальника штаба он был, судя по всему, согласен, так как нигде, ниразу против неё ни выступил. Да и не имел права М.С. Малинин без ведома командующего фронтом направлять в Ставку подобного рода документы. Ведь Москва запрашивала не точку зрения лишь одного начальника штаба, а коллективное мнение Военного совета фронта. Поэтому, на мой взгляд, проблема большего или меньшего доверия Верховного к К.К. Рокоссовскому и Ватутину при подготовке к Курской битве надумана и выносить её на широкую аудиторию могут лишь люди далекие от глубокого понимания событий того времени, нацеленные на эпотирование неподготовленного читателя.

Работа над планом оборонительной операции в районе Курска проходила параллельно с планированием «Цитадели», причём некоторые их моменты совпадают до дня. Так же как и в руководстве Германии, у советского командования изначально не было единого взгляда на то, следует ли нанести упреждающий удар или перейти к обороне. В этой связи надо отдать должное организаторским способностям И.В. Сталина, его умению слушать и слышать специалистов. Хотя не все важные и обоснованные предложения военачальников принимались. Тем не менее благодаря этому по крайней мере весной 1943 г., он сумел выстроить более чёткую и эффективную систему работы с генералитетом и наркоматами (участвовавшими напрямую в обеспечении действующей армии), чем Гитлер, которая в большей степени базировались на реалиях оперативной обстановки, а не на предположениях, мистике и вере в проведения. Многие из тех, кто был рядом со Сталиным, в том числе и впоследствии его ярые противники, отмечают положительные изменения, которые произошли с ним как с Верховным Главнокомандующим в период подготовки к Курской битве. «Не касаясь здесь тех сторон деятельности Сталина, которые были в последующем справедливо осуждены нашей партией, – писал А.И. Микоян, – должен сказать, что Сталин в ходе, и особенно в начале, войны, как я понимал это тогда и как думаю об этом и теперь, в целом проводил правильную политическую линию. Он был гораздо менее капризным и не занимался самоуправством, которое стало проявляться, когда наши военные дела пошли лучше и он просто зазнался. Правда, были и в начале войны позорные эпизоды, связанные с упрямством, нежеланием считаться с реальными фактами. Например, категорическое запрещение выйти из назревавшего котла целой армии на Украине, хотя Хрущев и Баграмян настаивали на этом. Помню, он даже не подошел к телефону; когда Хрущев звонил по этому вопросу; а поручил ответить Маленкову. Мне это показалось невозможным самодурством. В результате целая армия пропала в котле, и немец вскоре захватил Харьков, а затем и прорвался к Волге. Но никогда за историю Степного фронта такое не имело места»[33 - Микоян А.И. Так было. М.: Вагриус, 1999. С. 350.].

Ему вторит Н.С. Хрущев: «Он уже чувствовал себя по-другому, источал теперь уверенность. Я бы сказал, что в это время ему было приятно докладывать, не то что годом раньше. Да и сам он уже выражал более правильное понимание обстановки и более правильное отношение к поставленным фронтами вопросам»[34 - Хрущев Н.С. Воспоминания. Избранные фрагменты. М.: Вагриус, 1997. С. 148.].

Г.К. Жуков вспоминал: «После смерти И.В. Сталина появилась версия о том, что он единолично принимал военно-стратегические решения. Это не совсем так… Если Верховному докладывали вопросы со знанием дела, он принимал их во внимание. И я знаю случаи, когда он отказывался от своего собственного мнения и ранее принятых решений. Так было, в частности, с началом многих операций»[35 - Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. Т.3. М.: АПН, 1990. С. 58.].

О том, что советское командование при решении оперативных вопросов в этот момент не было жёстко связано политическими или военно-экономическими рамками указывал в своих мемуарах и Манштейн[36 - Манштейн Э. Утерянные победы. Смоленск: Русич, 2003. С. 545.]. Трудно понять, на чём основаны эти утверждения фельдмаршала, но, как мы увидим далее, результаты работы советского военного и политического руководства весной и летом 1943 г. окажутся на порядок продуктивнее, чем германского, а личный вклад первого лица государства – весомее. Поэтому исследователи, отвергающие или замалчивающие данный факт, сознательно искажают историческую правду. А таковые, к сожалению, сегодня встречаются, и не редко.

А теперь вернемся к событиям 12 апреля. В середине дня в Ставку доложил свои соображения и Военный совет Воронежского фронта (см. Приложение № 2). Н.Ф. Ватутин, проведя всесторонний анализ оперативной обстановки и потенциальных угроз, тем не менее от конкретных предложений о формах и методах срыва предполагаемого наступления противника уклонился. Ясная точка зрения была высказана лишь об общих планах немцев на ближайшее время. «Намерение противника состоит в нанесении концентрических ударов из района Белгорода на северо-восток и из района Орла на юго-восток с целью окружения наших войск, расположенных западнее линии Белгород – Курск, – отмечал он. – Впоследствии удар противника ожидается в юго-восточном направлении во фланг и тыл Юго-Западного фронта»[37 - Гланц Д., Хауз Д. Курская битва. Решающий поворотный пункт Второй мировой войны. М.: Астрель, 2006. С. 388.].

Итак, к началу совещания большинство ключевых фигур в руководстве Ставки, Генштаба и фронтов полностью разделяли справедливую оценку Г.К. Жукова, который писал: «На первом этапе противник… нанесёт удар… в обход Курска с северо-востока и… с юго-востока… Противник будет стремиться… окружить наши 13, 70, 65, 38, 40 и 21 А. Конечной целью этого этапа может быть выход противника на рубеж: река Короча – г. Короча – Старый и Новый Оскол… Основную ставку он… будет делать на свои танковые дивизии и авиацию»[38 - Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. Т.З. М.: АПН, 1990. С. 14.]. Таким образом, советское командование уже на первом этапе планирования точно определило цель «Цитадели» (разгром армий, оборонявшихся в Курском выступе) и основной «инструментарий» для её достижения (танки и авиация).

Совещание в Кремле началось поздно вечером, помимо И.В. Сталина на нем присутствовали Г.К. Жуков, А.М. Василевский и его заместитель, начальник Оперативного управления генерал армии А.И. Антонов. Все трое были ключевыми фигурами в военном руководстве, и только этому узкому кругу военачальников Верховный доверил подготовить весь комплекс материалов для окончательного решения вопроса о летней кампании. Это свидетельствовало и о высочайшем доверии к этим людям, и о стремлении И.В. Сталина не допустить утечки информации по стратегической проблематике.

Г.К. Жуков пишет, что Верховный чрезвычайно внимательно выслушал соображения маршалов. После тщательного и всестороннего анализа присутствовавшие сошлись во мнении, что вывод, сделанный в докладе Г.К. Жукова от 8 апреля: «Переход наших войск в наступление в ближайшие дни с целью упреждения противника считаю нецелесообразным»[39 - Там же. С. 15.], – верный и его следует положить в основу разработки плана действий. При дальнейшем обсуждении И.В. Сталин особую обеспокоенность проявил лишь по двум проблемам: выдержат ли советские войска массированный удар противника и удастся ли надёжно прикрыть московское направление. Ему явно не давала покоя мысль о прошлых неудачах, и он настойчиво стремился исключить любую возможность повтора трагедий 1941-1942 гг. На поставленные вопросы оба маршала ответили утвердительно. «Шёл не 1941 год, – пишет А.М. Василевский. – Красная Армия закалилась в сражениях, приобрела огромный боевой опыт… Теперь уже фашисты боялись нас. И колебания были отброшены»[40 - Василевский А.М. Дело всей жизни. Т. 2. М.: Политиздат, 1988. С. 17.].

С утверждением будто бы уже в апреле 1943 г. советское военно-политическое руководство приобрело полную уверенность в том, что обе проблемы, на которые указал И.В. Сталин, Красной Армией буду успешно решены, согласиться нельзя. Сомнения и колебания наблюдались и в мае, и в июне. Причём подпитывались они и недавним трагическим опытом 1941-1942 гг., и некоторыми данными разведки, которые хотя и считались не обоснованными, но вместе с вполне понятной тревогой Москвы по поводу не ясных перспектив начала летней кампании создавали в Ставке ВГК существенное нервное напряжение.

Но вернёмся к совещанию в Кремле. В результате продолжительной, детальной проработки проблемы были сформулированы три принципиальных решения, во многом предопределившие нашу победу в Курской битве.

Во-первых, наиболее удобным участком советско-германского фронта для возможного летнего наступления вермахта был определён Курский выступ. Поэтому именно здесь следовало ожидать главных событий в ближайшее время и сосредоточить все усилия как для срыва замысла противника, так и для нанесения немецким войскам больших потерь, чтобы в дальнейшем в этом же районе перейти в решительное контрнаступление.

Во-вторых, принято предварительное решение о переходе к преднамеренной обороне. И в этой связи, командованию Воронежского и Центрального фронтов поручалось:

– в кратчайший срок восстановить боеспособность войск;

– приступить к планированию общей (межфронтовой) Курской стратегической оборонительной операции;

– начать возведение мощной полевой обороны с разветвлённой, насыщенной системой противотанковых инженерных заграждений и сооружений, с учётом того, что главным средством прорыва немцы изберут, вероятнее всего, бронетехнику и авиацию;

– для снижения боеспособности соединений Люфтваффе признавалось целесообразным подготовить и нанести мощные удары силами воздушных армий фронтов по аэродромам, аэроузлам противника и базам снабжения в районе Курской дуги, а также железнодорожным коммуникациям, по которым шло их снабжение горючим и боеприпасами.

В-третьих, развернуть работу по планированию летней кампании в целом, а оборонительную операцию под Курском включить в её состав как ключевой элемент, запускающий общее стратегическое наступление Красной Армии на Украину и Белоруссию. Помимо Центрального и Воронежского фронтов к этой работе должны были подключиться штабы Западного, Брянского и Юго-Западного фронтов. В результате в ходе боевых действий в летний период предполагалось освободить восточные районы Белоруссии, всю Левобережную Украину и Таманский полуостров, тем самым создать условия для полного очищения страны от захватчиков к концу года. Кроме того, ещё до совещания 12 апреля в рамках подготовки к летней кампании Ставкой были отданы приказы оперативно провести работу по:

– увеличению пропускной способности железных дорог;

– завершению к концу апреля формирования Резервного фронта;

– реорганизации всей военной разведки с целью повышения её эффективности (результатом этого станет приказ И.В. Сталина от 19 апреля 1943 г.);

– сохранению в тайне всего комплекса подготовительных мероприятий к предстоящим операциям.

«Рассказывая… о плане Курской битвы; мне хотелось бы подчеркнуть два момента, – писал А.М. Василевский. – Во-первых, то, что этот план являлся центральной частью общего стратегического плана, принятого Ставкой на летне-осеннюю кампанию 1943 года; во-вторых, что решающую роль в разработке плана сыграли высшие органы стратегического руководства – Ставка Верховного Главнокомандования и Генеральный штаб»[41 - Василевский А.М. Дело всей жизни. Кн.2. М.: Политиздат,1988. С. 18.].

В беседах со мной некоторые зарубежные историки в качестве некой новинки приводили, по сути, «модернизированную» точку зрения Манштейна о том, что после неудачи советских войск на Украине в марте 1943 г. вермахт временно перехватил инициативу и переходом к преднамеренной обороне Москва этот факт якобы подтвердила. Считаю данную позицию безосновательной. Принятое решение 12 апреля 1943 г. не означало потерю инициативы советской стороной. В этот момент СССР обладал потенциалом большим, чем Германия, и, что крайне важно, если сравнивать первый период войны, то, безусловно, использовать его советское командование уже научилось, а Красная Армия имела численное превосходство над вермахтом. Это была не вынужденная мера, а расчёт с дальним прицелом. Переходя к обороне, Ставка лишь стремилась сохранить силы и создать максимально благоприятные условия для скорейшего и полного освобождения оккупированной территории страны.

Вместе с тем на совещании было признано, что, если немцы будет существенно затягивать с началом наступления, нам следует первыми перейти к активным действиям, минуя запланированную оборонительную фазу, связанную с ожиданием удара противника на Курск. Генштабу поручалось ознакомить командование перечисленных выше пяти фронтов с общим замыслом Ставки и отдать приказы о разработке каждым из них наступательных операций с учетом общих целей и задач летней кампании. В свою очередь, Москва тоже предприняла ряд крупных мер для облегчения и повышения эффективности боевой работы войск. Например, в тот же день был существенно расширен «инструментарий» командования фронтов при реализации наступательных задач: И.В. Сталин подписал Постановление ГКО №3164сс о создании четырех артиллерийских корпусов прорыва и восьми тяжёлых пушечных бригад. Причём лишь один корпус, 4 акп, выделялся фронтам, удерживавшим Курский выступ, – войскам Рокоссовского. Решение о подчинении арткорпусов Центральному и Брянскому фронтам было обусловлено в первую очередь близостью их к столице и мощью обороны врага. Артиллерия рассматривалась как важный элемент в системе прикрытия московского направления в случае удара противника из района Орла на север и одновременно средством усиления войск, запланированных для ликвидации орловского выступа. Тем самым Ставка пыталась учесть печальный опыт ряда неудавшихся наступательных операций под Вязьмой и обеспечить фронты мощным инструментом прорыва долговременной и хорошо развитой обороны, которая создавалась здесь германскими войсками больше года. Ликвидация орловской группировки жёстко увязывалась с Курской оборонительной операцией Центрального и Воронежского фронтов. Поэтому сосед К.К. Рокоссовского, командующий Брянским фронтом, тоже получил два арткорпуса прорыва под номерами 2 и 7. Предполагалось, что они будут находиться в составе фронта вплоть до начала Орловской операции, а затем часть сил, 7 акп, будет переброшена на юг Курской дуги для взламывания рубежей противника непосредственно перед началом наступления на Харьков и далее. Однако эти планы реализовать в полном объёме не удастся, к концу июля Воронежский фронт получит не оба корпуса, а только часть их дивизий. А 4 акп РГК, к 5 июля 1943 г. уже находившийся в подчинении К.К. Рокоссовского и готовый к боям, сыграет очень важную роль при разгроме «Цитадели», а затем окажет существенную помощь его войскам при переходе в контрнаступление, хотя к этому времени его бригады, особенно гаубичные, понесут заметные потери.

В-четвертых, на совещании в Кремле были окончательно определены районы сосредоточения стратегических резервов. За неделю до этого, 6 апреля, было принято и оформлено решение о вводе принципиально новой организационной форма их объединения на одном направлении – Резервный фронт[42 - Русский архив. Ставка Верховного Главнокомандования. Док. и матер. 1943 г. М.: ТЕРРА, 1999. С. 114,115.], в который планировалось включить 50% всех войск, подчиненных напрямую Ставке ВГК. Несколько позже его переименуют в Степной военный округ, а затем вновь во фронт. Управление фронта планировалось сформировать на базе полевого управления 41А, включались в его состав шесть общевойсковых (2-я резервная, 24, 53, 66, 47 и 46-я), одна воздушная (5 ВА) и одна танковая (5 гв.) армии, шесть танковых (1, 3 и 4-й гв., 3, 10 и 18-й) и два механизированных (1-й и 5-й) корпуса. Кроме того, с 27 апреля ему передадут сразу пять кавалерийских корпусов (2, 3, 5, 6 и 7-й), после чего этот род войск станет у него самым сильным и многочисленным из всех стратегических объединений действующей армии. Причем из семи фронтов, которым предстоит участие в Курской битве, к её началу кавалерийскими соединениями будут располагать только два – Степной и Брянский, а непосредственное участие в боях примут только кавдивизии последнего. Территория СтепВО составляла 102 000 кв. км. Его центром был определён Воронеж.

Полностью силы округа будет развернуты в мае по линии Ливны – Старый Оскол – Короча. «И.В. Сталин считал, – вспоминал С.М. Штеменко, – что на всякий случай Степной военный округ надо заранее поставить на центральном направлении в затылок действующим фронтам, имея в виду возможность использовать его и для решения оборонительных задач, если к тому вынудит обстановка».[43 - Штеменко С.М. Генеральный штаб в годы войны. М.: Воениздат, 1968. С. 156.] Ещё более определенно круг возможных задач округа в оборониельной фазе Курской битвы, Верховный очертит в конце июня 1943 г. в разговоре с его новым командующим генерал-полковником И.С. Коневым: «Видимо, предстоит очень крупное сражение, и Степному фронту предстоит в этом сражении сыграть большую роль. То есть в случае, если противник прорвёт нашу оборону, фронту необходимо будет создать ударную группировку, нанести мощный контрудар и разгромить наступающего противника, а затем перейти в контрнаступление. Готовя войска к этим активным действиям, необходимо сейчас привести всю полосу Степного фронта в оборонительное состояние… Сталин обратил моё внимание на то, что оба направления – и Орловскоеи Белгородское – будут одинаково важны»[44 - Знамя//1987. №12 . С. 93.].