Последняя из рода

Но вскоре я понял, что такая жизнь мне надоела. Все в нашей деревне были слишком глупыми, ограниченными и скучными, чтобы даже подумать о каком-то изменении. Даже поездка в город на ярмарку была для них чем-то невообразимым! Они сидели у себя в деревне, питались тем, что выращивали, и не желали ничего знать не только об этом мире – но даже о других деревнях.

Я, конечно, был молод и горяч, я горел желанием повидать этот мир – для молодых это естественно. Но в Ремалионе все так боязливо относились к миру за оградой деревни, что даже мои друзья – и что хуже всего, моя невеста тоже! – высмеяли меня, когда я захотел отправиться в путешествие. А я возьми да и сбеги ночью, пока все спали. Собрал кое-какие припасы, одежду – а ничего другого у меня и не было: так и побрел пешком в соседнюю деревню.

Я думал, что в той деревне, куда я пришел, ко мне отнесутся по-другому, что люди там более открытые, смелые и добрые. Но нет. Стоило мне появиться там – меня сразу поволокли к старейшине. Стали осыпать вопросами: кто такой, откуда, зачем пришел? Мне скрывать было нечего, ответил им честно: из Ремалиона, пришел потому, что надоело сидеть на одном месте. Меня только обсмеяли за мой необдуманный поступок и бросили в темницу как беспризорника. А в Ремалион послали гонца, мол, нашли мы вашего беглого паренька, приходите и заберите.

Когда меня вернули в Ремалион, все стали относиться ко мне по-другому. Все мои друзья теперь издевались надо мной, невеста отказалась выходить за меня. Еще месяц я жил так, в полном одиночестве – а потом не выдержал и снова сбежал.

Двое королевских гвардейцев встретились мне по пути к городу. Когда узнали, откуда я и зачем иду, только высмеяли, как и все до них, скрутили и повезли обратно в деревню.

После этого родители заперли меня в доме и больше не выпускали, чтобы я не создавал проблем.

В доме ко мне теперь относились, как к безродной псине. Меня били за неправильно сказанное слово, издевались, я даже ел отдельно от всех. Мой старший брат особенно старался, – я печально усмехнулся. – Он однажды избил меня до полусмерти, а родители и бровью не повели.

Тогда же я понял, что больше такой жизни не выдержу… – я посмотрел на Рикс. – Ты все еще слушаешь?

Юная колдунья смотрела в огонь и слушала плавно текущий рассказ.

Одной из самых замечательных особенностей колдовского зрения была та, что позволяла видеть через огонь воспоминания других людей. Я задержал взгляд на ее глазах – в них отражалось не только пламя костра. В них отражались мои собственные воспоминания, будто она была там и видела всё моими глазами.

– Да, продолжай, пожалуйста, – ответила девушка чуть слышным шепотом. – Что было дальше?

На ресницах ее застыли слезы. Рикс переживала всю ту боль и весь тот ужас. Все то разочарование в жизни. Это было мучительно. Невыносимо. Невыносимо смотреть на нее, догадываясь, что она испытывает. Если она чувствует хотя бы половину той боли, что досталась мне…

Я чувствовал, что Рикс прямо сейчас переживает все, что я говорю. Я не знал, как она это делала, но она не просто представляла мой рассказ – сейчас она жила в нем вместо меня.

Машинально я покрутил жарящегося фазана. Еще не готов…

Смахнув слезинки с ресниц, не отрываясь от созерцания картин из воспоминаний, Рикс крепко сжала мою руку.

– В ту ночь родители ушли в соседний дом, чтобы отпраздновать свадьбу Джели с другим женихом, – продолжил я. – В нашем доме оставались только я и мой брат, который уже напился до поросячьего визга и спал. Я уже решил, что сбегу, и сбежал бы незамедлительно, если бы меня не останавливала мысль о том, что меня все равно поймают и вернут домой. Тогда я стал размышлять.

Скорее всего, мне не удастся избежать поимки – это не в моих силах, я не так хорошо умею прятаться. Но даже если меня снова поймают и бросят в тюрьму – я лучше проживу там год, чем еще хоть день в Ремалионе! Для этого нужно сделать так, чтобы за мной никто не явился.

В любой другой момент я ужаснулся бы своей следующей мысли, но тогда я видел это единственным выходом. Чтобы за мной никто не пришел – я должен убить всю свою семью.

Я до сих пор не могу понять, почему я не стал долго собираться с силами перед таким жутким преступлением.

Мой брат спал, поэтому мне ничего не стоило загнать кухонный нож ему под подбородок – почти сразу, как только мысль пришла мне в голову. Тогда я вышел на крыльцо нашего дома и увидел, что в соседнем доме – доме Джели – идет гулянка, и никто не увидит, если я сбегу прямо сейчас.

Но подумал ли я, что родители могут вернуться за мной, пока я в тюрьме, или же мне просто было мало крови – я решил расправиться и с ними. Обрубить все раз и навсегда!

Конечно, лезть с ножом в дом, полный пьяных гостей – гиблое дело, поэтому я поступил по-другому. Я дождался, пока все гости зайдут обратно в дом, и начал подпирать все двери и окна чем попало – досками, лежавшими рядом, метлами, камнями. Когда двери и окна были закрыты, я зашел обратно в наш дом, взял огниво и поджег дом Джели.

Нет, мне вовсе не было жалко ни родителей, ни бывшую невесту, ни тем более гостей. Я даже радовался. Радовался мучительной смерти родителей, которые держали меня взаперти, смерти бывшей возлюбленной, которая отвернулась от меня за мое желание свободы, и смерти гостей. Просто потому, что они были слишком лживы, ничтожны и тупы, чтобы оставаться в живых.

Под крики горящих заживо людей я уходил в лес. Я не чувствовал ни своей вины, ни печали, ни злобы. В моей голове крутилась лишь одна мысль: "Я свободен".

Я не знал, куда я иду, зачем и как долго я буду идти. Я просто шел по лесу. Сворачивал с троп, ел малину с кустов, слушал пение птиц. Но, неожиданно для самого себя, я наткнулся на старую лесную хижину. Подумав, что терять мне больше нечего, я забрался на крыльцо по затейливой лестнице из веток и постучался.

Мне открыла дверь дряхлая старуха, увешанная костями, клыками и перьями разных животных и птиц. На мое удивление, она радушно пригласила меня войти, и я вошел.

Не знаю, откуда, но я знал, что ей можно доверить свою историю – она никому не расскажет. После того, как она выслушала меня, она сказала следующее:

"Эти люди пусты, слабы и глупы. Из-за них ты исполнился ненависти и злобы, они кормили твоего демона месяцами", – тут она дотронулась двумя пальцами одной руки до моего лба, а двумя пальцами другой – до груди, где было сердце. – "Так обрети же форму, демон! Обрети форму и умертви тех, кто мертв внутри!"

Тогда я почувствовал страшную, нестерпимую режущую боль в груди и голове. С трудом я выбежал на улицу и упал на землю, уже не сознавая, кто я и где нахожусь. Больше я не помнил ничего из той ночи.

Утром я проснулся перепачканный в крови, на улице, рядом с хижиной этой старухи. На вопрос, что он сделала со мной, она ответила, что всего лишь освободила.

Она выдала мне другую одежду взамен порванной и отпустила, сказав, что больше не может помочь мне, и мы с ней должны проститься навсегда.

Умывшись в ручье, я пошел посмотреть, цела ли деревня, но не нашел ее. Вместо Ремалиона я увидел груды развалин, растерзанные трупы и вырезанный скот.

С тех пор я только странствовал по крупным городам Лейдавика, но нигде не находил себе пристанища. А примерно год назад я переплыл Рассветное море на борту одного из торговых судов – капитан, слава богам, не знал, что я за чудище.

Так я и оказался в Элвиндорре, наедине со своим демоном и воспоминаниями – без прошлого и будущего, скитаясь по лесам и разоряя иногда мелкие селения, чтобы удовлетворить свою жажду крови.

К концу рассказа Рикс уже била крупная дрожь. Она видела не только то, что я говорил… она видела и то, что я сам не помнил. Ту ночь в деревне. Ту разрушительную мощь. Ту ярость и ненависть.

И ей было страшно, очень! Слезы уже градом катились по щекам, затуманивая взор. Наконец девушка нашла в себе немного сил для вопроса.

– А как ты нашел… меня?

Я вздохнул.

– После нескольких месяцев скитаний по Элвиндорру я набрел на твой замок. Стражники пустили меня в город под видом простолюдина. У местных крестьян я узнал о тебе и твоей семье, и о том, что тебе скоро замуж за одного из принцев соседних Домов. Я уже побывал во всех окрестностях твоего замка и знаю, что за люди там правят… А когда от местных я услышал, что твоя семья будто бы связана с колдовством, я решил проверить, унаследовала ли ты мудрость ведьм своего рода, или же ты такая же, как и все прочие придворные дамы. К счастью, мудрость тебе все же передалась, – я обнял Рикс и почувствовал, что она дрожит. – Тогда я и понял, что надо спасать тебя от принцев.

Рикс прижалась ко мне всем телом, не в силах унять дрожь и слезы. Того панического страха, который она испытывала, наблюдая за моими воспоминания, больше не было. Осталось только безграничное всепоглощающее сострадание. Страшно было подумать, как возможно так жить… Кошмарная участь!

– Ты надеялся, что я смогу избавить тебя от этого? – она уткнулась носом в мое горячее плечо. – Я еще так мало знаю…

Я усмехнулся.

– Разве может одна колдунья, пусть даже самая могущественная, унять злого и безумного демона? – я запустил руку в волосы Рикс. – И нет, я не хочу избавляться от этого. Ведь ты не хочешь избавляться от своего колдовства? Этот демон – такая же моя часть, как теперь и ты… – я поцеловал ее в лоб и взял за руку. – Я спас тебя потому, что хотел этого. Кроме того, это маленькое приключение утолило мою жажду крови на несколько дней вперед, – я посмотрел на фазана на вертеле. – Давай поедим и ляжем спать. Завтра у нас трудный день: мы выдвигаемся к Соленому разлому.

– Ты прав, – ведьмочка осторожно сняла тяжелого фазанчика с вертела и вдохнула аромат. Травы, безусловно, сделали свое дело.

Дрожь потихоньку отпустила. Стало гораздо легче.

Насытившись вдоволь, она вытерла руки о пожухлую траву.

– Ночь будет холодная… Пойдем спать.

Поев, мы улеглись вместе в яму между корней. В прошлую ночь мы лежали спина к спине – а теперь обнимаем друг друга. Это так странно…

Я лежал в обнимку с ней и наслаждался ее близостью, но Зверь внутри меня яростно протестовал и велел отвернуться от нее. И все же я не стал этого делать. Я вдоволь напоил тебя королевской кровью, дружище – теперь позволь мне обнять королевскую дочь!

Возможно, мне придется однажды сделать выбор: или Зверь, или моя привязанность. А может, Зверь вырастет, как и я, и поймет, что такие чувства вовсе не чужды ему. Лишь время покажет.