1 апреля. Девятый час вечера
Мое удивление сравнимо только с удивлением того хрестоматийного мужа, который вернулся из командировки раньше времени и застал у себя дома незнакомого субъекта без штанов, который запросто общался с его женой. Мысленно я попыталась вспомнить, какое наказание полагается за самовольное проникновение в помещение, занимаемое сотрудниками органов внутренних дел, когда мой взгляд упал на закованного в золотую велосипедную цепь страдальца, маячившего у окна справа. Его приятель с внешностью поезда расположился на батарее, а третий член птицы-тройки – тот, что с оттопыренными ушами, – облокотился о сейф. В свободной руке он держал зубочистку, которую вынул изо рта, как только мы вошли.
Вид незваных гостей мне не понравился настолько, что я на мгновение даже пожалела, что при мне нет оружия. Потому что пистолет мой был заперт в сейфе вместе с подшивкой пропитавшихся пылью, передаваемых от опера к оперу нераскрытых дел, которые и мне придется сдать в свой черед, когда я уйду из полиции или «меня уйдут».
– Добрый вечер, – сказал человек за столом очень вежливо и посмотрел на меня внимательно.
В свою очередь, я посмотрела на него и увидела господина лет тридцати пяти или около того, уверенного в себе, отменно одетого и тщательно причесанного. Рост от ста семидесяти пяти до ста восьмидесяти двух, точнее можно будет определить, когда незнакомец поднимется на ноги. Брюнет, глаза карие, глубоко посаженные, нос в профиль коротковат, но в общем и целом лицо скорее симпатичное, чем отталкивающее. Костюм темный, явно сшит на заказ, а ботинки прямо-таки лоснятся от самодовольства, что их носит такая персона. Также к комплекту прилагались дорогие часы, брильянтовые запонки, шелковый галстук, который как-то посмурнел и съежился от окружающей обстановки, едва заметный шрам на левой руке вдоль ребра ладони и все в себя вбирающий, все примечающий, очень цепкий взгляд. Если не считать последнего, неизвестный производил вполне положительное впечатление, и я уверена, что мало какая девушка отказалась бы получить его в качестве подарка на день рождения.
– А мы вас тут заждались, – сказал обладатель взгляда. – Значит, Елизавета Владимировна Синеокова, будущая великая писательница и прочее, – это вы?
Я позеленела.
– Как вы сюда вошли? – вмешался мой напарник. – Дверь была закрыта.
– Она была открыта, – спокойно парировал незнакомец. – А вы действительно в полиции работаете? – Это было сказано мне. – Потому что, вы не обижайтесь, но вы совершенно не похожи на… э… сотрудницу органов.
– Давайте не будем обсуждать, кто на кого не похож, – проскрежетала я. – Иначе так можно далеко зайти. И вообще вы кто такой, простите?
Тут я уловила, что мой собеседник удивился. По-настоящему.
– Я – Юрий Арбатов, – сказал он. – Ваш напарник пригласил меня зайти. Ну, я и зашел.
– Я… – начал Паша.
– Гы-гы! – обрадовался человек-поезд. – Раз забил стрелку, отвечай за базар.
– Заткнись!
Слово, выплюнутое Арбатовым, пролетело через комнату и, как кляп, заткнуло экспрессу рот. Громила съежился и, как показалось мне, даже стал у?же в плечах.
– Есть разговор, – сказал человек в дорогом костюме. И покосился на меня.
Ласточкин равнодушно пожал плечами:
– Мне с тобой не о чем разговаривать.
– И тем не менее разговор будет. Сегодня утром к тебе приходила Лариса Парамонова.
– Не помню такой.
– Вы долго сидели с ней в кабинете и о чем-то шептались.
– Ах эта! Да, теперь я понял. Она приходила делать мне предложение руки и сердца. А я ей отказал.
– Шутник, – с ненавистью процедил человек с золотой цепью.
Арбатов вздохнул. Но глаза у него сделались недобрые, и я не сомневалась, что если когда-нибудь он сможет припомнить Ласточкину его обхождение, то непременно это сделает.
– Елизавета Владимировна, – обратился он ко мне, – будьте так добры, образумьте, пожалуйста, вашего напарника. Нам ни к чему ссориться, уверяю вас. В этом деле у нас общие интересы.
– С этого и надо было начинать, – сухо сказал Паша. – Ты хочешь стрясти с Парамоновой оставшуюся часть долга. Значит, это ты пугал ее адом и всякой чепухой?
– Чего? – изумленно спросил Арбатов.
– Это ты угрожал ей, верно?
Арбатов поступил так: он откинулся на спинку стула и задумчиво уставился на Ласточкина. Лопоухий поглядел на зубочистку, которой он ковырял в зубах, и спрятал ее в карман. Где-то в коридоре хлопнула дверь, застучали женские каблучки – и стихли. Следует отдать Арбатову должное: паузу он умел держать не хуже Алисы Лазаревой, а может, даже и лучше.
– Если бы я хотел ей угрожать, – промолвил он наконец, потирая мочку уха, – она бы никогда к тебе не пришла – это раз. И два: я бы давно уже получил свой долг.
– Да?
– Да. И вообще, капитан, ты меня с кем-то путаешь. Ничего нет проще, чем прижать слабую женщину, – тут он опять зачем-то посмотрел на меня, – но я этим не занимаюсь. Даже ради денег. Хотя как раз с Парамоновой, может быть, и следовало так поступить.
– Почему?
– Потому что ее муж жив. И она наверняка знает, где он скрывается.
– Любопытно, – сказал Ласточкин, буравя собеседника взглядом. – А что вообще тебе известно о Парамонове? Что он был за тип и почему так нелепо умер?
– Он не умер, – холодно ответил Арбатов. – Он наделал долгов на много миллионов баксов, а потом – бабах! – исчез. В то утро он ехал куда-то по делам, и его лимузин взлетел на воздух. Все четверо человек, которые находились в машине, погибли.
– А кто именно находился в машине? – спросил Павел, который слушал Арбатова все внимательнее и внимательнее.
– Двое охранников, шофер и сам Владислав Парамонов. По крайней мере, так считает следствие.
– От самого Парамонова что-нибудь осталось?
– Что-нибудь, – отозвался Арбатов с тонкой усмешкой.
– Ясно. Можно откровенный вопрос? Скажи, это случаем не ты его?..
– А какой смысл?
– Ну мало ли какой. Припугнуть других должников, к примеру.
– Нет, – как бы с сожалением промолвил Арбатов, – это не я.
– Уверен? – саркастически осведомился Ласточкин.
– До чего же у вас невозможный напарник, Елизавета Владимировна… Да, уверен. Доволен?
– Нет. Потому что если не ты, то кто-нибудь другой вполне мог его заказать.
– Знаешь, Ласточкин, по странному совпадению это тоже мне приходило в голову. Но те люди, которые могли пришить Парамонова и которых я расспрашивал, тоже отрицали свое участие в этом деле.
– Ха, потому что они знали, что им может быть за их откровенность.