Тайны Баден-Бадена

Глава семейства долго крепился, но тут он не выдержал и хмыкнул.

– Да, я уж думаю, кого заинтересует церковь, когда есть казино…

– Петр Николаич, – строго сказала Глафира Васильевна, – я надеюсь, что в последний раз слышу от тебя об этом окаянном казино… Мы не будем там играть, ни полушки туда не снесем, и баста!

Она стукнула по столу ладонью, и по этому жесту Михаил сразу же понял, кто в семье является главным. Петр Николаевич закручинился и как-то увял.

– Душенька, голубушка, ты совершенно права! – воскликнул он фальшиво. – Но уж посмотреть-то, я думаю, можно? Ведь почти что театр, только что денег платить не надо…

– И смотреть там не на что, – воинственно ответила Глафира Васильевна, поглаживая моську, которая снова разворчалась. – Один срам же! Честные люди разоряются, а подлецы наживаются. – Она обратилась к писателю: – Вот вы, Михаил Петрович, скажите по совести – ведь вы не играете?

– Никак нет, сударыня.

Только произнеся свой ответ, он сообразил, что ответил, как заправский военный старшему по званию. Анастасия невольно улыбнулась, но ее мать даже не заметила его промаха.

– Лучше уж, Петр Николаич, сходи к доктору, посоветуйся насчет вод, – продолжала Глафира Васильевна. – Или – что там Михаил Петрович сказал? Замки тут есть? Ну вот их и можно посмотреть. А в казино мы больше ни ногой! Ни-ни!

Она решительно постучала по столу узловатым пальцем. Моська тявкнула. Петр Николаевич вздохнул и стал с шумом втягивать в себя чай. Анастасия смотрела на солнечный луч, лежащий на скатерти золотым пятном, и казалась такой серьезной, такой взрослой, такой прелестной, что у Михаила стало тепло на душе.

Глава 4. Недомолвки и загадки

Последующие несколько дней Михаил провел с Назарьевыми и, можно сказать, сделался в их семье своим человеком. Он знакомил их с городом, сопровождал в Новый замок, показал ехавшего в экипаже Тургенева и передал все сплетни, которые о нем ходили. Когда собачка Глафиры Васильевны в ходе одной из прогулок куда-то убежала, писатель принял деятельное участие в ее поисках и в конце концов обнаружил ее в компании шпица одного из местных бюргеров. Это маленькое приключение имело неожиданные последствия: госпожа Назарьева, переволновавшаяся из-за своей любимицы, стала больше времени проводить в четырех стенах, и теперь нередки были случаи, когда она отказывалась от совместных выходов, предоставляя мужа и дочь попечению Авилова. Так как Петр Николаевич, по его словам, жить не мог без вестей из России, он обыкновенно заворачивал в читальню, где проводил час или полтора, изучая русские газеты и журналы. К чести господина Назарьева, он не требовал, чтобы Анастасия и Михаил скучали в это время возле него, и они уходили в кафе Вебера, слушали оркестр в саду рядом с Conversation или спускались к реке. Баден расположен таким образом, что большинство городских зданий находится на одном берегу, а казино, театр и зоны для гуляний – на другом. Глядя на островерхие крыши домов на той стороне и мелководную, ручную речушку Оос, Михаил почему-то вспомнил, как он впервые увидел широкую, величественную Неву, и задумался: мог бы он провести в Бадене всю жизнь? Он перевел взгляд на серьезное личико Анастасии, которая тоже смотрела на крыши.

«Интересно, а о чем думает она?»

– Здесь красиво, – заметил он, чтобы хоть что-то сказать.

– Да, – просто ответила Анастасия. – А вы заметили, сколько тут женских улиц? Амалиенштрассе, Стефаниенштрассе, Луизиенштрассе, Софиенштрассе…

– А вы бы хотели, чтобы была Анастазиенштрассе? – спросил Михаил с улыбкой.

Его спутница смутилась.

– О! Я не в этом смысле… то есть я не имела в виду…

Но она увидела, что Михаил улыбается, и сделала очаровательно уморительную гримаску, от которой у него сердце растаяло в груди.

– Ну наверное, я бы не отказалась… Только кто назовет улицу в мою честь? Я же ничего особенного не сделала.

Ему понравилась ее скромность; впрочем, по правде говоря, ему нравилось в Анастасии все. Они двинулись вдоль набережной; через несколько шагов девушка спохватилась, что хотела купить иголки, но забыла. Михаил и его спутница по мосту перебрались на другой берег и между отелями «Европа» и «Франция» отыскали магазинчик, торгующий разными мелочами. Анастасия объявила, что сама объяснится с хозяйкой, и заговорила на немецком, правда, то и дело сбиваясь на французский. Михаил время от времени вставлял уточняющие фразы. Ему пришло в голову, что он с удовольствием провел бы в этой лавочке сколько угодно, лишь бы рядом была мадемуазель Назарьева – и вновь пожалел, что он малоизвестный литератор без имени, без состояния, из разночинцев, и ему все дается с таким трудом. Наконец Анастасия выбрала иголки, расплатилась, и они вышли на улицу.

– О чем вы думаете? – не удержалась девушка, видя его мрачное лицо.

– Я?

Михаилу не хотелось признаваться. Он поглядел в конец улицы и заметил:

– Мне показалось, я увидел знакомого… господина Тихменёва. Но теперь я понимаю, что обознался.

– Он писатель?

– Редактор. Впрочем, статьи он тоже пишет.

– А вы сейчас что-нибудь сочиняете?

– Пока – нет.

– Скажите, Михаил Петрович, а как это происходит? – замирая от любопытства, спросила Анастасия. – Я имею в виду… ну вот, например, вы выдумываете героев или берете их из жизни?

– Что-то выдумываю, что-то беру из жизни, – ответил Михаил уклончиво. Он не любил разговоров о сочинительстве, потому что считал, что, в принципе, невозможно объяснить, откуда берутся герои, сюжеты и миры, которые хочется подарить другим.

Мимо них пролетел щегольской экипаж, мелькнул розовый шелк платья, красивое женское лицо, обрамленное черными локонами, – но, на вкус Михаила, накрашенное сверх всякой меры. Рядом с дамой в розовом сидел, развалившись и глядя в сторону, человек, которого писатель сразу же узнал. Анастасия проводила экипаж глазами.

– Это ведь был тот самый… игрок? – спросила она почему-то шепотом.

– Да, господин Осоргин, – ответил Михаил.

– А дама?

– Она не дама, – довольно резко промолвил писатель и сразу же пожалел об этом. – Думаю, нам пора возвращаться к вашему отцу.

– Он еще читает, – ответила Анастасия с явным неудовольствием. – Мы только напрасно его потревожим. Как вы думаете, сколько стоит ее платье?

Пока Михаил собирался с мыслями, его спутница продолжала:

– Наверное, дорого. Думаю, оно парижское. Здесь все так красиво одеваются! Дамы в казино такие элегантные! Я ужасно хотела бы иметь хоть один наряд, как у них… Но маман и слышать ничего не хочет. Она не одобряет… как она выражается, пустые траты. Ходит в своем ужасном чепце, в перешитом темно-зеленом платье и не видит, как над ней все смеются…

Анастасия продолжала изливать душу, а Михаил слушал ее со все возрастающим изумлением. Он чувствовал, что для девушки то, о чем она говорила, – больное место и, пожалуй, повод для драмы, но не мог отказаться от ощущения, что она преувеличивает. Он бросил взгляд на ее наряд: ну да, простенькое платье, коричневое, практичное, оборки по минимуму, и никаких тебе шлейфов. Но он был мужчиной и совершенно не понимал, как можно всерьез страдать из-за таких пустяков.

– Мне кажется, только недалекие люди судят по одежде, – довольно неловко заметил он. – Вам не стоит обращать на них внимания.

– Но ведь нет ничего плохого в том, чтобы быть хорошо одетой, – наивно ответила Анастасия. – У меня душа в пятки уходит, когда я думаю, что госпожа Меркулова увидит меня… такой.

– А разве она приезжает? Петр Николаевич говорил мне, что она задерживается в Париже…

– Нет, она обещает послезавтра быть в Бадене. Мы получили от нее телеграмму.

…Не то чтобы Михаил насторожился, но ему все же показалось странным, что ни разговорчивая Глафира Васильевна, ни добродушнейший Петр Николаевич не сообщили ему о приезде своей родственницы. Интересно, почему они о нем умолчали?

«Наверное, просто не успели сказать, – утешил себя Михаил. – Скажут сегодня за ужином».

Но за ужином Петр Николаевич говорил о чем угодно, только не о генеральше Меркуловой, а Глафира Васильевна жаловалась, что за Фифи опять не уследили, и она опять чуть не сбежала, так что Михаил поднялся из-за стола с неприятным ощущением, что его пытаются обвести вокруг пальца.

«Почему такая скрытность? Они посвящали меня во все дела, а теперь вдруг – молчок…»

Он знал, что Тихменёв живет в гостинице «Европа» и еще не уехал, но обсуждать Назарьевых с редактором было совершенно бесполезно. Во всем Баден-Бадене у Михаила имелся только один знакомый, с которым он мог поговорить о Назарьевых, но идти к нему писателю совершенно не хотелось. Однако, пересилив себя, писатель на следующий день отправился на виллу графини Вильде. Вера Андреевна сидела в гостиной, читая письмо, и, когда она отложила его в сторону, Михаил успел заметить, что оно помечено островом Маврикий.

– Только не говорите мне, что вы добрались сюда пешком, – заметила графиня, испытующе глядя на гостя. Михаил посмотрел на свои запыленные сапоги и смутился.