Академия смертельных искусств

– Любое желание? – с опаской поинтересовалась Василиса.

– Не переживай. Это всего лишь маленькая традиция. Нам все равно приходится сдавать все подарки в камеру хранения после праздников. Поэтому исполнение желания, на самом деле, лучший вариант, – староста ободряюще улыбнулся и кивнул на новогодний носок. – Просто сделай что-нибудь приятное для человека. Никто не просит невозможного.

– Наверное, ты прав, – Василиса прикусила нижнюю губу и выудила один конверт. Но не успела она его распечатать и посмотреть долгожданное имя, как к ним подошла Василевская.

– О, можно мне? – поинтересовалась Соня, дождалась одобрительного кивка старосты, без раздумий достала один конверт и поспешно распечатала. – Оу-у, досадно, – приблизилась к Василисе и прошептала: – А у тебя кто?

– Секунду, – Василиса поспешно распечатала конверт и увидела фамилию, которую меньше всего хотела получить. – Согласна, досадно…

– Давай меняться, – предложила Василевская и выхватила листок, не почувствовав особого сопротивления. Колычева не возражала, полагая, что хуже этого имени для нее просто быть не могло.

– Что за собрание? – к компании подошел Вишневский и закинул руку на плечо Колычевой.

Василиса вздрогнула, чувствуя, как кожа чуть ниже затылка покрылась холодной испариной. Но виду не подала, поскольку не хотела обижать Богдана. Ведь этот жест был простым, незамысловатым и совсем дружеским.

– О, тайный Дед Мороз? – Богдан погрузил руку в новогодний носок после того, как Даниил жестом предложил выбрать «счастливчика». – Так-так, – с интересом пролепетал Вишневский и поспешно распечатал конверт, фактически обнимая Колычеву. Та лишь шумно сглотнула.

– Богдан? – в голосе Василевской проскользнули ноты удивления. – Вишневский – и правда ты.

Вишневский медленно повернул голову в сторону Сони. Все мыслительные процессы ярко отобразились на его лице. Было очевидно, что он не помнил человека перед собой. Оторопев, машинально спрятал листок с именем, которое не успел прочесть, в карман брюк и осторожно убрал руку с плеч Василисы. Губы Богдана скривились в подобии улыбки.

Коваленский задержал взгляд на Вишневском, решил более не участвовать в разговоре и направился к другим студентам.

– Не помнишь меня? – Василевская широко улыбнулась. – Ты совсем не изменился. Точнее, наоборот… Очень изменился. Волосы отрастил. И веснушки больше не скрываешь… Тебе очень идет!

– Вы знакомы? – поинтересовалась Василиса и нервно потерла шею. Богдан никогда не упоминал о знакомстве с Соней, несмотря на то что знал о ее взаимоотношениях с Василисой. Конечно, в общих чертах. По какой-то неизвестной причине Колычева не желала распространяться об их дружбе, если, конечно, ее можно было так назвать.

– Богдан учился в одном классе с моим братом. Они были достаточно близки, – Василевская убрала в карман листок, на котором было выведено красивым почерком: «Дубовицкий Игорь, 4 курс факультета живописи». – Но после выпуска брат потерял с ним связь, да и я тоже. Где скрывался? – с улыбкой спросила она.

– Брат? – с трудом выдавил Богдан, невольно поправляя на себе свитер.

– Матвей, – кивнула Соня. – Неужели забыл? Вам нужно обязательно встретиться. Он тоже здесь учится. Думаю, будет очень рад тебя видеть.

– Извини, я… – Богдан запаниковал. Сердце заколотилось в груди встревоженной птицей, но он приложил все усилия, чтобы внешне не выдать свою тревогу. – Конечно, я помню. Просто немного растерялся.

Василевская окинула Вишневского подозрительным взглядом и хотела было что-то сказать, но к ним подошла ее соседка по комнате, Вероника, которая была заметно встревожена. Выражением лица Соня задала безмолвный вопрос, мол, что случилось, на что Бунина лишь растерянно помотала головой, поджала губы и виновато потерла шею.

Попрощавшись, Соня накрыла ладонью спину соседки, ободряюще похлопала, и они вместе покинули общую гостиную. Колычева проводила их рассеянным взглядом и даже не заметила, что стоявший рядом с ней Богдан куда-то исчез. Она заозиралась по сторонам в поисках друга, но тщетно – рыжей макушки в гостиной не было.

Тем временем…

Коваленский продолжал бродить по гостиной, предлагать присутствующим конверты с заветными именами, широко улыбаться и притворяться, создавая фальшивый облик. Он ненавидел всей душой запах хвои и мандаринов, которым был пропитан каждый угол общежития. Уродские и нелепые свитера, обязательные для старост как дань традициям. Свет от гирлянд, от которых взор был покрыт тяжелой пеленой, а голова нещадно гудела. Всеобщее веселье, что напоминало о прошлом и оставляло за собой терпкий вкус горечи.

Даниил покинул гостиную, крепко сжимая новогодний носок до боли и белизны в пальцах. Прислонился спиной к коридорной стене, запрокинул голову и свободной рукой протер уставшие глаза, выглядывавшие из-за очков. Вдруг краем уха услышал шумное перешептывание и направился на голос тихой поступью, чтобы не спугнуть и не быть обнаруженным. Дойдя до края стены, уходившей влево, Коваленский прижался к ней спиной, смежил веки и прислушался.

– Ника, тебе нужно обо всем рассказать ректору, – обеспокоенный голос Василевской слегка дрожал. Даниил узнал его без особого труда. – Это преступление!

– Говори тише. – Встревоженный шепот заставил Коваленского немного выглянуть из своего убежища. – Как я расскажу об этом? Как я могу?

– Просто! Как есть! – Василевская не унималась, нервно теребила руками, погрузив их в карманы брюк. – Не расскажешь ты – расскажу я.

– Не смей! – выпалила Бунина и вцепилась в локоть Сони. – Тебя это не касается и касаться не должно. Не создавай себе лишние проблемы. Прошу тебя…

– Посмотри на себя, – разочарованно шептала Соня, бережно убирая руку со своего локтя. – Ты плохо спишь по ночам, не можешь сосредоточиться на учебе. Находишься в постоянной тревоге. И это все цветочки на фоне того, что произошло с тобой, и уже не единожды.

– Я уже все придумала, – воодушевилась Бунина, исказила губы в подобии улыбки. – Отчислюсь! Я уже выбрала новый университет. Меня рады принять и…

– Ну уж нет! – чрезмерно громко произнесла Василевская и стала озираться по сторонам. Но Даниил, словно почувствовав это, вновь скрылся за стеной и поспешно ретировался.

Коваленский не заметил, как к нему навстречу спешил возбужденный и счастливый Тимофей Власов, одногруппник Горского.

– Дань! – выкрикнул Тимофей, но Коваленский лишь навел на себя суровый вид, прижал палец к губам, намекая говорить тише. Тимофей слегка пригнулся, вздернул брови и обнажил ровные стиснутые зубы. Шепнул, когда расстояние между ними сократилось: – Прости. Сегодня найдется время в четыреста пятой комнате?

– С ума сошел, Тимох? – возмутился Даниил. – Посмотри, сколько людей бродит по общежитию. Ты же знаешь, что на период новогодних праздников – табу.

– Но до новогодних праздников еще не меньше двух недель, – канючил Тимофей. – Я заплачу? вдвое больше.

– Сдались мне твои бабки, когда я так рискую? – процедил Коваленский сквозь зубы. – Очень нужно именно сегодня?

Тимофей лишь активно закивал, бросая на Даниила жалобные взгляды.

– Ладно-ладно, – сдался он. – Жду тебя в полночь.

Спустя два часа…

Василиса стояла на заснеженном балконе четвертого этажа общежития, одетая в теплый свитер и накинутый на него плед. Холодный декабрьский ветер обдувал ноги, нещадно проникал под брюки и вызывал табун мурашек по всему телу. Мокрый снег крупными хлопьями ложился на волосы, а те снежинки, что падали на лицо, мгновенно таяли и оставляли после себя влажные следы.

Темнота окутала академический кампус, и лишь гирлянды, украшавшие здания, создавали уютное освещение, словно оживая в свете застывших звезд на ночном небе. Тихий шелест лиственного леса казался таким убаюкивающим в минуты душевных бурь и сердечных волнений.

Колычева держала мятый клочок бумаги задеревенелыми от холода пальцами и вглядывалась в буквы так долго, словно написанное могло измениться или вовсе исчезнуть. Шумный выдох – с губ сорвалось облако пара от горячего дыхания.

– И что же ты можешь попросить, Горский? – прошептала она и вздрогнула, когда голову небрежно накрыло что-то теплое и тяжелое.

Василиса окинула себя беглым взглядом и поняла, что на ней висит чье-то пальто. Моргнув пару раз, стряхнула с ресниц мокрые снежинки, сфокусировала зрение и заметила сквозь снежную занавесь знакомую высокую фигуру.

Горский едва сжимал губами тлеющую сигарету, держа руки в карманах брюк, и бросил искоса взгляд на Василису.

– Такая беспечная, – процедил сквозь зубы и перекатил языком сигарету в уголок губ. – Заболеть решила? Кто за тобой ухаживать будет? Матушка?

Взгляд не отводил, щурился от едкого дыма и падающего снега, который изредка оседал на смоляных ресницах.

– Что?! – Колычева задохнулась от возмущения и хотела было скинуть с себя пальто, но ее действия были пресечены в зародыше – на макушку легла тяжелая ладонь. Горский смотрел совершенно невозмутимо и безразлично. Несмотря на смысл сказанных им слов, в этом незамысловатом жесте было столько заботы, что Василиса неожиданно выдохнула и потупила перед собой взгляд.

– Какая ирония, – сухо проговорил Горский, заметив клочок бумаги, сжатый в руке Колычевой и уже значительно вымокший. – Ты мой тайный Дед Мороз, значит.

– К сожалению, – дерзнула Василиса и взволнованно спрятала листок в кармане брюк.

На удивление, Горский проигнорировал едкое замечание, лишь устремил взгляд вдаль, продолжив раскуривать сигарету. Время от времени пожевывал зубами фильтр, но руку с макушки Василисы не убрал.