Думать чувства. Избранное

Всегда думалось, что я такая именно для этой цели

Писать

Никакой жертвенности, это найденный ещё в детстве большой смысл; задирала нос, конечно, сорокалетние повсюду жаловались, искали, а я бабушке кругляши рифмованные лепила по случаю и без с лет шести, кажется

Страшно

Обращаюсь к старшим братьям, читаю их дневники, копошусь в адресованных мне текстах

Буду держать в курсе результатов найденного

Что, если это конец

Писатель-Я на меня из зеркала смотрит прямо, готовый, в принципе, идти

И как-то уже сокрушаться по этому поводу не получается

Получается просто не писать

Дурацкая дворовая рубленная честность

Я всматриваюсь в экран, исписанный моими буквами про молодую сконфуженную женщину, и ей хочется сейчас попроще и поясней

Не забивай и не сдавайся

Ты нужна этим заметкам в статистике экранного времени

И мы пока с тобой не знаем, что следует за освобождением

Давай поглядим

Фил. 5

Этим летним утром думалось о доброте человека.

Что это за категория, почему она каким-то образом в моём сознании долгое время воспринималась, как что-то данное, типа растительности на теле, языка, утомляемости. Не редкое, поэтому не искомое голодным подростковым духом.

Оно подразумевается, выделять, особенно если это оформили в одёжку «хороший», даже неприятно.

Типа пока вокруг есть «очень харизматичный», «суперсексуальный», «чертовки умный», «нестандартно мыслящий», хороший – это хорошая одинокая учительница, хороший старательный дворник, хорошая свинина попалась, погода хорошая, и ты тоже хороший.

Усреднённый, приятный для всех, приемлемый, разбелённая краска.

Но отклеиваются первые обои, с которыми дом сдали, и приходится стены изучать, выравнивать, потеть, чтобы не просто не были голыми, а нравились, привносили, соответствовали.

Человек растёт, выходит дальше школы, университета, где главное зло – это лень, пиво, первые философские подзатыльники, читающие лекции родители и конченый конформист-препод.

Человек выходит и не попадает в общество уродов. Он постепенно, наедине знакомится с миром, его муравьиной сложной системой, держащей нас вместе, как уже плохо пахнущий, но пока ещё работающий клей. Проблемы становятся ниже и глубже одновременно.

Есть, ибо голод. Есть хорошо, ибо эго. Человек – человек, но лучше добрый.

Наполнение теперь рвётся в сонные глаза через темноту, как фары дальнего света. Такое время.

На отвесном пути вверх камни чаще и чаще прилетают между бровей, и хочется каким-то самым уязвимым отсеком мозга надеяться, что кто-то эти брови потом заботливо соберёт. Просто так.

Общие вены. Ты прогоняешь себя подобно жидкости самогонным аппаратом. Докапываниями уставшего зануды, когтистыми страхами и сомнениями. И если люди и воздействуют друг на друга, хочется врезаться в чистых душой. Светлые помыслы, это всегда важнее итогов.

Человек неоднороден. Он борется с рождения. Учится разбитыми слезами, а лечится верой.

Добро.

Поселившееся в Прачеловеке.

И от каждого живущего зависит, будут ли когда-нибудь смахивать древний песок аккуратными кисточками с человека совестливого, старающегося, светлого.

Или всё же убережём.

Сильная женщина

Сильная женщина чувствует себя вторым сортом.

Детские травмы, злые куластые взрослые.

Схватит сначала знакомый якорь за бортом,

Мочит солёным белые щёки мёрзлые.

Роли раздали, с тех пор она самозанята.

И вовсе не тесно, но прыгать как-то не хочется.

Сильная женщина всё ещё тщательно ранита.

След неприятельских мыслей подошвой волочится.

Сильная женщина может взорваться, янтарною

пылью покрыв ожиревшие линии улиц.

Ответом не стала б пощёчина сверхпланетарная,

И нет больше смысла в страхе шлепка лицо жмурить.

Она разлетелась, она в звезде сути вынашивает.

Мирское-ментальное будет лишь маленьким грехом.

Сильная женщина чувствует много и спрашивает,