На всё село один мужик (сборник)

– Держу.

– Держи же! Лезу… лезу на землю.

– Зачем ты ее спускаешь, Колька? – незаметно подошла соседка Лидка, почти ровесница Антоси. – Пусть там и зимует. Буханку хлеба ей подай – ничего, пересидит.

– Ты, молодица, внука моего не знаешь: он бабу свою ценит, – нисколько не обижается на шутку соседки Антося, скорее напротив: самый момент, думает старуха, раз зацепила ты, Лидка, языком своим Кольку, про него хорошее слово вставить. И она вставляет, как только нога нащупала землю: – Все, слезла. Внук мой – ты слышишь, Лидка? – разумный. Лишь бы кого в техникум не возьмут…

– Допустили Кольку в техникум? – удивляется Лидка.

– Взяли, взяли, девка, – охотно ответила Антося.

– Что делается, люди! – всплеснула руками Лидка. – А у нас же, чуть собрание какое родительское, все, помню, клевали его. Он и такой, и этакий. Неуч. Совсем не признавали человека, а он – на тебе! – в техникум внедрился… На второй год все, помню, оставляли…

Другая бы бабка на месте Антоси начала укорять учителей, что те не смогли дать знаний Кольке, а вот она сказала соседке на удивление спокойно и рассудительно:

– Взялся за ум, девка. Город научил жить.

Старухи галдят у сарая, а Колька опять садится на скамейку, берет в руки книгу, изредка косит глазом в ту сторону, откуда должен показаться учитель. Когда он еще был так нужен ему? Не видать Сергея Кирилловича. Может, грибов собрал столько, что не донести? «Эх, – думает Колька, – прошляпил! Надо было бы с ним в лес пойти. А чего? Это ход. А так чем отблагодарить его за ту консультацию? Грибочки – самый раз. От них Сергей Кириллович не отказался бы. Когда это было, как на ту экскурсию ходили они всем классом, а помнится. Столько белых грибов, подберезовиков и подосиновиков насобирали учителю, что тот возвращался из лесу в деревню в одной майке – полная рубашка была набита лесными дарами. Вот и теперь забежать бы вперед Сергею Кирилловичу, срезать грибы и в кошелку, в кошелку, а потом – пожалуйста, уважаемый учитель! Держите! Не смекнул, промахнулся. Смотришь, и консультация прошла бы на самом высоком уровне. А так чем отблагодаришь? Чем? Разве же Сергею Кирилловичу охота просто так ломать голову, да еще и летом, когда она у него на отдыхе».

Колька смотрел в книгу, а сам думал: «Чем же?.. А может, и совсем он не возьмется бесплатно консультировать? Теперь, говорят, не то время, чтобы все задаром. В городе вон объявление в газете вычитал: даю консультации… Не за красивые же глаза дает. Плати, значит». И второе волновало студента-заочника: «А что, если мораль читать начнет? Не захотел, скажет, учиться, когда все учились, еще и нервов сколько мне попортил, а теперь – приперся, спасай, Сергей Кириллович. Удобно ли? А?»

Рассуждая так, Колька не сразу заметил, как перед ним вырос в полный рост Кукуруза. Валику Ярмольчику, бывшему однокласснику – не в пятом ли они учились вместе? – такое прозвище приклеили за длинный рост и рыжую лохматую голову.

– Все учишь? – сморщил лоб Валик.

– Учу.

– Не узнаю тебя, Колька. Когда все женятся – ты учишься. Чудак!

– Да вот… решился, – пожимает плечами Колька. – А почему и нет? Не все же мне в каменщиках ходить. Походил – хватит.

– Управлять будешь после? В начальники метишь? – Валик не без иронии в голосе подсаживается к Кольке, взяв книгу, листает. – Ого! Да тут и формулы! Заблудиться можно. Неужели разбираешься?

Колька отрицательно крутит головой.

– А как же экзамен сдашь? – опять морщит лоб Валик.

– И сам не знаю, – искренне признается студент-заочник, – но другие же как-то сдают.

– Смотри, смотри. А то, может, на речку махнем, а?

– Не могу. Иди один. Кирилловича караулю. Обещал консультацию дать. Только вот не знаю, чем и как с ним рассчитаться. Все же работа это.

– Работа! – вскинул голову Валик. – Сколько у нас этих заочников, а он только такой хорошенький. Ты вон к Костючихе подступись. Сразу отмахнется. А чем отблагодарить тебе? – он также задумывается. – А знаешь… Ты же не школьник. Взрослый. Беги в магазин, возьми что надо… деньги, говоришь сам, хорошие зарабатываешь – более даже, чем сам Кириллович, а после консультации… так сказать… А? – Валик щелкнул по горлу.

Повисло молчание.

– А может, он не пьет? – настороженно смотрит на товарища Колька, а по глазам же видно, что подсказка ему понравилась.

– Теперь пьет. Это когда директором школы работал – держался для авторитета, как только сняли, то и начал понемногу нюхать. Не веришь?

Колька молчит.

– Да я тебе – хочешь? – на пальцах пересчитаю заочников, которые ходили к Кирилловичу? – висит над Колькой рыжая лохматая голова дружка. – Что, задаром? Так себе? Ага, лови ласточку!

«Разве действительно пойти в магазин? Пойду…»

Бутылку водки студент-заочник Колька нес к учителю в полиэтиленовом пакетике, на котором было написано: «Вы нам поверьте – вкусен суп в конверте». А может, что другое. Не по-нашему написано, да и что Кольке до того писания! К холодному боку бутылки прижались два учебника.

… С этим пакетиком вскоре и вышел он от учителя. Нет, не вышел – вылетел, словно воробей из скворечника, и быстрым шагом, не оглядываясь, направился к сараю, сиганул без лестницы на чердак, зашился в сено и лежал там, пока не стемнело.

Назавтра утречком, первым рейсом, Колька уехал в город. Кто знает, может, искать ту газету с объявлением, где, как сам вычитал, какой-то дядька напрашивается давать консультации…

А в деревне шла своя жизнь. Сергей Кириллович ежедневно ходил в лес по грибы – уродили, не обходить же. Бабка Антося непутевую курицу не загубила, хотя и клялась, а только искала гнездо, и на чердаке также – лазила туда обычно в конце дня, а лестницу поддерживала Лидка. Однажды она спустилась на землю не с яйцами, а с бутылкой водки, удивилась: чья бы?

– Вот это курица у тебя, Антося! – смеялась до слез Лидка. – Что несет, холера, вместо яичек! А ты хотела уже ее порешить. Продай мне!

Посмеялись старухи, порадовались находке, поразмышляли, как бутылка могла оказаться на чердаке, да и разошлись в полной неясности. А водку вернула, говорят, Антося в магазин. Деньги положила в сундучок: «На хлеб и сахар. Спасибо тому человеку, который позаботился…»

На Кольку она не подумала.

Перекур

Во дворе было студено. Неистово бесился ветер, невидимыми горстями швырял, делая лихие завихрения на разворотах, в лица людей обжигающую снежную шрапнель, барабанил по оконным стеклам, словно завидовал, что там, в доме, веселятся люди, пьют-едят, а ему, видите ли, ноль внимания. Получайте. Возьмите. И когда в очередной раз выбрались из-за стола мужчины, чтобы перекурить, то долго на подворье не задержались, хотя и были разогретые после выпитого: холодище нешуточное. Тогда они сбились в тугой ком в сенях-катушке. Не повернуться. Зато тепло. Тут и новогодняя ёлка стояла до определенного времени. Самая настоящая – с игрушками. Чтобы ее не потревожили, тем более не побили по неосторожности игрушки, кто-то из мужчин и вовсе вынес лесную красавицу во двор, аккуратно воткнув в сугроб. С Новым годом!

До Нового года было еще несколько дней, и Шурмелевы решили успеть справить для своей дочки Наташи свадьбу, ведь Новый год – праздник семейный, и ладить свадьбу, тем более приглашать людей в последний день декабря, посчитали, как-то неудобно, тот или иной может даже и отказаться, найдет причину, а хотелось бы, чтобы пришли многие кто из родни, да и просто из тех земляков, с которыми они в дружбе или в обычных приятельских отношениях. Свадьба же! Да и дочка у Шурмелевых одна. Так что надо провести это торжественное мероприятие по «высшему классу», как сказал сам отец невесты колхозный механизатор Егор Степанович.

Накурили в сенях – хоть топор вешай. Шурмелиха едва продралась в кладовку за очередной закусью, помахала перед носом ладонями, фыркнула – ведь не продохнуть – и покосилась на курильщиков, но зла не держала: праздник ведь, сегодня все позволено. А сама, видать, подумала: «Оно и правда – перекур есть перекур, на холод людей не выгонишь. Пусть уж дымят!..»

Шершень, звонецкий примак, щупленький мужичонка с тоненьким писклявым голоском, как это и случалось, почитай, на каждой гулянке, рассказывал про Колыму, где ему выпало пожить в молодые годы. Он, может, и не стал бы опять возвращаться воспоминаниями туда, в ту непроходимую тайгу, но вместе со всеми вышел перекурить и важный гость – директор известного предприятия, о котором нередко говорят по радио, а, бывает, покажут и по телевизору, – брат Егора Степановича, и потому, граждане, расступитесь: он еще не слышал, а вы, коль и знаете про мою Колыму, то стерпите. Не большие начальники перед гостем из города.

– Если бы умел писать, я бы книжку создал, – вкусно затянулся Шершень, выпустив облако густого дыма. – Про свою биографию… Ей-богу, и говорить нечего: соорудил бы! Как есть! Столько фактов!.. Слушайте, землячки, и знайте, забодай его комар: после того, как нас привезли по комсомольской путевке, значит… а в райкоме комсомола мне ее сам первый секретарь вручал… хвалиться не буду, потому как не имею привычки, фамилии не запомнил… Во, кажется, Усов или Ушев… одно из двух… А куда нас привезли? Подумать только – на Колыму! На Колыму, забодай тебя комар!.. Разве ж я, Иван Шершень, который дальше райцентра к тому времени носа не показывал, мог поверить, что мне предоставят такую возможность – белый свет повидать? А то ж! Хоть на полную грудь вдыхай тот простор! – Он посмотрел на гостя из города, подал руку. – Я тут в примах, получается… Иван.

Гость назвался Николаем Степановичем.

– Очень приятно. А у меня же в кармане путевка…

Те из мужчин, которые раньше уже слушали Шершня, отходили чуток в сторонку, иные и вовсе возвращались в дом, где пела и плясала свадьба, а Иван продолжал:

– Поселили в щитовой домик, дали валенки, кожух… Зима же аккурат!.. Ого там зима!.. У нас это вон на дворе – Крым, чистой воды Крым по сравнению!.. Меня уговаривают, тем временем, в бригадиры. Я сперва отказывался, сопротивлялся – где там! «Да что я могу?» А начальник, сам татарин, Мансуров, и заявляет: научишься, парень ты, вижу, ушлый, овладеешь процессом. Ни в какую, одним словом! И слушать не хотят! Белорус? Белорус! Кто ж, если не белорус, будет бригадирить, а? Руки, правда, у меня росли оттуда, откуда и надо. Сызмальства. Хвалиться не стану. Я и тут, в колхозе, на ферме телятником сегодня фору любому дам!.. А тогда-а – и подавно!..

Кто-то из мужчин выглянул в сени, пригласил к столу.

– Николай Степанович, значит? – придержал того за рукав Шершень.

– Да, да.

– Будет следующий перекур, я доведу свою логику про Колыму до конца. Дай пять!..