Стихотворения и баллады

Там встречались мне пучины;
Здесь высоких гор хребты;
Я взбирался на стремнины;
Чрез потоки стлал мосты.

Вдруг река передо мною —
Вод склоненье на восток;
Вижу зыблемый струею
Подле берега челнок.

Я в надежде, я в смятенье;
Предаю себя волнам;
Счастье вижу в отдаленье;
Всё, что мило, – мнится – там!

Ах! в безвестном океане
Очутился мой челнок;
Даль по-прежнему в тумане;
Брег невидим и далек.

И вовеки надо мною
Не сольется, как поднесь,
Небо светлое с землею…
Там не будет вечно здесь.

1809

Песнь араба над могилою коня[15 - Перевод с добавлением отсутствующей в подлиннике последней строфы популярного в то время в России романса «L’arabe au tombeau dе son coursier» («Араб на могиле своего скакуна»), принадлежащего французскому поэту-классицисту Шарлю Мильвуа (1782–1816). Примененный Жуковским размер впоследствии был использован Пушкиным («Подражания Корану», IX) и Лермонтовым («Три пальмы») с сокращением каждой строфы на два последних стиха.]

Сей друг, кого и ветр в полях не обгонял,
Он спит – на зыбкий одр песков пустынных пал.

О путник, со мною страданья дели:
Царь быстрого бега простерт на земли;
И воздухом брани уже он не дышит;
И грозного ржанья пустыня не слышит;
В стремленье погибель его нагнала;
Вонзенная в шею, дрожала стрела;
И кровь благородна струею бежала;
И влагу потока струя обагряла.

Сей друг, кого и ветр в полях не обгонял,
Он спит – на зыбкий одр песков пустынных пал.

Убийцу сразила моя булава:
На прах отделенна скатилась глава;
Железо вкусило напиток кровавый,
И труп истлевает в пустыне без славы…
Но спит он, со мною летавший на брань;
Трикраты воззвал я: сопутник мой, встань!
Воззвал… безответен… угаснула сила…
И бранные кости одела могила.

Сей друг, кого и ветр в полях не обгонял,
Он спит – на зыбкий одр песков пустынных пал.

С того ненавистного, страшного дня
И солнце не светит с небес для меня;
Забыл о победе, и в мышцах нет силы;
Брожу одинокий, задумчив, унылый;
Иемена доселе драгие края
Уже не отчизна – могила моя;
И мною дорога верблюда забвенна,
И дерево амвры, и куща священна.

Сей друг, кого и ветр в полях не обгонял,
Он спит – на зыбкий одр песков пустынных пал.

В час зноя и жажды скакал он со мной
Ко древу прохлады, к струе ключевой;
И мавра топтали могучи копыта;
И грудь от противных была мне защита;
Мой верный соратник в бою и трудах,
Он, бодрый, при первых денницы лучах,
Стрелою, покорен велению длани,
Летал на свиданья любови и брани.

О друг! кого и ветр в полях не обгонял,
Ты спишь – на зыбкий одр песков пустынных пал.

Ты видел и Зару – блаженны часы! —
Сокровище сердца и чудо красы;
Уста вероломны тебя величали,
И нежные длани хребет твой ласкали;
Ах! Зара, как серна, стыдлива была;
Как юная пальма долины, цвела;
Но Зара пришельца пленилась красою
И скрылась… ты, спутник, остался со мною.

Сей друг, кого и ветр в полях не обгонял,
Он спит – на зыбкий одр песков пустынных пал.

О спутник! тоскует твой друг над тобой;
Но скоро, покрыты могилой одной,
Мы вкупе воздремлем в жилище отрады;
Над нами повеет дыханье прохлады;
И скоро, при гласе великого дня,
Из пыльного гроба исторгнув меня,
Величествен, гордый, с бессмертной красою,