Муж остановился.
– Plait-il, madame[62 - зачем вы пришли, мадам?]?
– Ведь мебель эта – моя?
– Вы забыли, что оставили ее сыну.
– Правда! – печально потупилась она.
Кормилицы не оказалось в детской. Сынок разрозненной четы покоился в колясочке. Положив на уста, в знак молчания, палец, Куницын пригласил жену глазами заглянуть в коляску. Во взорах юной матери вспыхнула яркая искра: на кружевной подушке почивал перед нею, со сложенными на груди ручками, полненький, свежий младенец.
– Как он вырос, да и какой беленький! Совсем не такой пунцовый, как прежде, – восхищалась Моничка, бессознательно опускаясь на колени перед коляской и крепко целуя малютку.
Тот проснулся и запищал.
– Бедненький! Разбудила! Голюбцик, синоцек мой! Она бережно подняла его с подушки.
– Засни, мой ангельчик, засни!
Но ангельчик, взглянув прямо на мать, забарахтался на ее руках и завопил благим матом.
– Он вас не узнаёт, – заметил с важностью отец и заманил маленького крикуна пальцами. – Поди ко мне, пузан, к папаше поди.
Мальчишка замолк и потянулся к папаше.
– Пай, Аркаша, паинька-заинька. Вы видите, сударыня, что и сын-то вас знать не хочет. Мама – бяка, папа не отдаст тебя маме, мама – бяка, – убаюкивал достойный родитель своего наследника.
Молодая мать, не удерживая уже рыданий, прислонилась в изнеможении к комоду.
– Будет, сударыня, будет комедь-то ломать! – сухо заметил муж, на отвердевшее сердце которого смертельная горесть бедной женщины начинала оказывать размягчающее действие. – Вы видели своего сына, более вы ничего не требовали. Можете идти своей дорогой.
Пошатываясь, она с умоляющим взором сделала шаг в направлении к жестокосердому, потом вдруг дико захохотала и ринулась вон из детской. Озабоченно посмотрел ей вслед Куницын и принялся опять укачивать малютку:
– Баю, баюшки-баю,
Колотушек надаю…
Когда убаюканный таким образом сынок задремал, он уложил его обратно в коляску и завернул в кухню распушить мамку: зачем оставила своего питомца одного? Затем он воротился в кабинет.
Чтобы рассеяться, он взялся опять за розовую записку. Но она не могла уже вызвать на губах его прежнюю улыбку; моргая, морщась, он погрузился в думу и бессознательно уронил на пол письмецо. Внезапно он встрепенулся и большими шагами пошел к выходу.
– Человек! Предстал человек.
– Беги, что есть духу, и вороти барыню.
– Сейчас, я только за шапкой…
– Не до шапки! Беги как есть. Да двигайся же, тюлень!
Но бесполезны были тревоги разжалобившегося мужа: вернулся человек, но не вернулась с ним барыня.
– Ну, что ж, не нагнал?
– Никак нет-с. Взял извозчика, покатил в одну сторону – не видать, повернул в другую – и там след простыл.
– Так, видно, суждено было! – пробормотал Куницын и поднял с полу записку.
И Наденька у себя тщетно ожидала возврата кузины. Когда же, несколько дней спустя, она переходила Невский, то мимо нее пронесся на рысаке щегольской фаэтон; в фаэтоне сидела, с разрумянившимися от первого осеннего мороза щечками, в роскошной бедуинке Моничка; рядом с нею – сизоносый, в морщинах, старикашка в собольей шапке, оглядывавший спутницу с тривиальной улыбкой. Но юная львица, казалось, не замечала его: с радостным беспокойством засматривалась она в противоположную сторону, где нагонял их на заводском вороном удалой конногвардеец.
XVII
Что за комиссия, Создатель,
Быть взрослой дочери отцом!
А. Грибоедов
А туча все грознее надвигалась над бедной Наденькой…
Вскоре после вышеописанного эпизода, в полдень пасмурного ноябрьского дня студентка была вызвана в кабинет отца пред трибунал обоих родителей. Более всего поражало в молоденькой, еще так недавно молодцевато-энергической девушке клеймо безграничной скорби, почти безнадежности, наложенное на личико, на всю фигуру ее.
– Voila, – ткнула на нее указательным перстом мать, – jugez vous meme[63 - Судите сами (фр.)]. Прежняя ли это наша Наденька, свеженькая, осанистая, которою мы имели полное право гордиться перед светом?
– Вы посылали за мной, папа, – отнеслась к отцу бесстрастным, беззвучным голосом девушка. – Чего вам от меня?
– Mon amie, – обратился он к супруге, – объясни ты: ты мать.
На категорически поставленный вопрос бледное лицо Наденьки мгновенно вспыхнуло ярким румянцем; потом опять побелело, побелело более прежнего.
– Так неужели правда?
– Правда… – чуть внятно прошептали ее посиневшие губы, и в глазах у нее загорелся зловещий огонь решимости смерти.
– Наденька! – в ужасе вскрикнули в один голос родители. – Но как это случилось?
– Случилось?.. Я состою в натуральном браке.
– В натуральном браке? – протяжно повторил отец. – Это еще что за выдумки? И, верно, с этим оборвышем-студентишкой?
– Да, с Чекмаревым.
– Ну, так и знал! Дай им на мизинец воли, они взлезут тебе на голову. Да как ты, однако, смела без позволения родительского?
– Для натурального брака, папа, не требуется согласия родителей; все – дело природы.
– Затвердила сорока Якова! Какой это такой натуральный брак?
– Натуральный, то есть естественный, в противоположность вашему – искусственному. Физиология человека уже так устроена, что в известном возрасте лица разных полов невольно влекутся друг к другу; природа венчает их – вот и все формальности. Преимущества натурального брака перед неестественным заключаются еще и в том, что нет свадебных расходов.
Студентка старалась придать своему голосу уверенность и твердость, но не совсем успешно: казалось, что она отвечает хорошо затверженный урок.