Нужна ли нам литература?

Пусть читатель дастъ себ? трудъ сравнить эти мощныя строки съ наибол?е «гражданскими» стихами г. Некрасова, и упрекъ Пушкину за удаленiе отъ «житейскихъ волненiй» и «битвъ» падаетъ самъ собою, если мы тщательно отд?лимъ гражданскiй элементъ поэзiи отъ мелкой журнальной тенденцiозности. Разница Пушкинскихъ общественныхъ идей отъ современныхъ заключается въ томъ что въ первыхъ художественная и гражданская стороны органически слиты, тогда какъ въ посл?днихъ тема ищется вн? поэзiи, и поэтическая форма притягивается такъ-сказать за волоса.

Напомнимъ кстати и другое стихотворенiе Пушкина, которому г. Некрасовъ не разъ подражалъ въ тон? и даже въ архитектур?, всегда оставаясь безконечно позади первообраза.

Когда за городомъ задумчивъ я брожу
И на публичное кладбище захожу —
Р?шетки, столбики, нарядныя гробницы,
Подъ коими гнiютъ вс? мертвецы столицы,
Въ болот? кое-какъ ст?сненныя кругомъ.
Какъ гости жадные за нищенскимъ столомъ;
Купцовъ, чиновниковъ усопшихъ мавзолеи
(Дешеваго р?зца нел?пыя зат?и!);
Надъ ними надписи и въ проз? и въ стихахъ
О доброд?тели, о служб?, о чинахъ;
По старомъ рогач? вдовицы плачь амурный,
Ворами со столбовъ отвинченныя урны.
Могилы склизкiя, з?вающiя тутъ.
Которыя жильцовъ къ себ? на утро ждутъ —
Такiя смутныя мн? мысли все наводитъ.
Что злое на меня унынiе находитъ.
Хоть плюнуть да бежать.
Но какъ же любо имъ
Осеннею порой, въ вечерней тишин?
Въ деревн? пос?щать кладбищ? родовое, и т. д.

Надо быть совершенно лишеннымъ критической и художественной чуткости чтобъ не понять насколько высоко-челов?ческая мысль этого стихотворенiя, искаженная въ посл?дствiи варiацiями и подражанiями такъ-называемыхъ «гражданскихъ» поэтовъ, выражена Пушкинымъ не только сильн?е, антологичн?е, но даже именно челов?чн?е и гражданственн?е вс?хъ поздн?йшихъ подд?локъ подъ Пушкинскую тему. И эти стихотворенiя вылились изъ-подъ пера поэта въ посл?днiй годъ его жизни, именно тогда когда, по ув?ренiю г. Пыпина, «интересъ общественный сталъ для него довольно безразличенъ». Правда, этимъ же посл?днимъ годомъ пом?чено и другое стихотворенiе Пушкина, на которое недоброжелатели его могли бы указать какъ на выраженiе гражданскаго индифферентизма, именно.

Не дорого ц?яю я громкiя права,
Отъ коихъ не одна кружится голова.
Я не ропщу о томъ, что отказали боги
Мн? въ сладкой участи оспаривать налоги,
Или м?шать…. другъ съ другомъ воевать, и пр.

Но поэтъ какъ бы заран?е защищаетъ себя отъ лицем?рнаго нареканiя въ индифферентизм?, продолжая такими многознаменательными строками.

Все это, видите-ль, слова, слова, слова!
Иныя, лучшiя, мн? дороги права,
Иная, лучшая, потребна мн? свобода….
Завис?ть отъ властей, завис?ть отъ народа —
Не все ли намъ равно? Богъ съ ними…. Никому
Отчета не давать, себ? лишь одному
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни сов?сти, ни помысловъ, ни шеи…

Многознаменательность этихъ словъ в?роятно не укрылась отъ внимательныхъ нашихъ прогрессистовъ во имя журнализма, и потому-то, сколько мы помнимъ, въ печати они постоянно воздерживались отъ указанiя на это стихотворенiе, или выписывали только начальныя строки его, составляющiя лишь первую посылку темы.

Итакъ мы видимъ что самыя глубокiя, челов?чныя темы даны русской поэзiи Пушкинымъ, и что он? какъ первообразъ выше всего написаннаго въ этомъ направленiи поздн?е, не въ одномъ только художественномъ отношенiи, но и въ отношенiи чисто гражданскомъ. Припомнивъ приведенные выше стихи Пушкина и сравнивъ ихъ наприм?ръ съ лучшими, удачн?йшими произведенiями г. Некрасова, мы уб?димся что посл?днiе обязаны своимъ происхожденiемъ Пушкину, у котораго они заимствовали и тонъ, и структуру стиха и даже то стремленiе къ металлической сжатости и упругости которое такъ совершенно выработалось у Пушкина и такъ мало удается современнымъ поэтамъ.

Посл? этихъ наблюденiй надъ поэзiей Пушкина см?шно становится когда журнализмъ нашихъ дней бросаетъ этой поэзiи, въ вид? всепоб?ждающей улики, принципъ «искусства для искусства», которому она будто бы сл?довала. Еще см?шн?е когда это отр?шенiе отъ жизни проглядываютъ въ юношескихъ созданiяхъ поэта, и находятъ во второмъ перiод? его д?ятельности, то-есть именно тогда когда поэтъ овлад?лъ высшими требованiями искусства и создалъ свои самыя жизненныя и самыя в?чныя, словно изъ бронзы отлитыя творенiя. Пыпинская критика была бы гораздо посл?довательн?е и в?рн?е самой себ? еслибъ она упрекнула въ недостаточномъ проникновенiи жизнью и д?йствительностью такiя произведенiя какъ Русланъ и Людмила, Кавказскiй пл?нникъ, Бахчисарайскiй фонтанъ и Цыгане. Съ Евгенiя Онегина Пушкинъ овлад?ваетъ высшею тайной искусства и главною художественною задачей – воспроизведенiемъ идеаловъ, стремленiй и заблужденiй современной д?йствительности. Во всей русской литератур? едва-ли отыщется произведенiе до такой степени отразившее въ себ? современную жизнь во всемъ ея объем? и въ самыхъ глубокихъ ея извилинахъ какъ Евгенiи Он?гинъ. Историческая критика положила много труда чтобъ объяснить этотъ удивительный романъ, и все-таки многаго еще не сд?лала, можетъ-быть отъ того что разсматривала этотъ романъ безъ достаточно т?сной связи съ другимъ произведенiемъ, появившимся лишь немного раньше – съ Грибо?довскимъ Горе отъ ума. Между т?мъ правильная установка этихъ произведенiй въ ихъ взаимномъ отношенiи другъ къ другу должна много пояснить относительно ихъ историческаго и общественнаго значенiя. Не даромъ Чацкiй предшествовалъ Он?гину. Онъ предшествовалъ ему и въ самой жизни, потому что Он?гинъ какъ представитель политическаго и гражданскаго мiросозерцанiя есть тотъ же Чацкiй, но надъ которымъ прошум?ла гроза 1825–1826 годовъ. Постараемся ясн?е выразить нашу мысль.

Наполеоновскими войнами данъ былъ чувствительный толчокъ нашему общественному развитiю. Долговременное пребыванiе нашихъ войскъ за границею поставило ихъ въ непосредственное соприкосновенiе съ европейскою жизнью, въ которой тогда еще цв?ли полнымъ цв?томъ порядки созданные революцiоннымъ движенiемъ. Знакомство съ этими порядками не могло не вызвать въ умахъ искушенiя сравнить ихъ съ отечественными, и такое сравненiе во многихъ отношенiяхъ оказывалось не въ пользу посл?днихъ. Новыя понятiя, проникнувшiя чрезъ побывавшихъ за границей офицеровъ въ общество, создавали въ немъ новыя требованiя, которымъ русская жизнь не могла удовлетворить. Сравненiе естественно пораждаетъ критику, критика – недовольство существующимъ ходомъ вещей, отсталостью той жизни въ которую возвращались изъ-за границы наши образованные люди. Подъ этими условiями слагалось то недовольство русскою жизнью и т? упованiя которыя сообщили такую юношескую горячность Чацкому. О Чацкомъ можно сказать что онъ вполн? взлелеянъ впечатл?нiями заграничной жизни того времени и ея р?зкими контрастами съ русскими порядками; не даромъ попадаетъ онъ на балъ «съ корабля», недаромъ каждое пустое обстоятельство, каждое мал?йшее соприкосновенiе съ московскою жизнью вырываетъ изъ устъ его ц?лыя тирады о нашей косности и отсталости; онъ идетъ на встр?чу плывущимъ на него явленiямъ русской жизни, которыя наконецъ потопляютъ его. Что его уб?жденiя и воззр?нiя не им?ютъ въ себ? ничего личнаго, а отражаютъ только идеи и воззр?нiя весьма многочисленнаго общественнаго слоя, въ этомъ едва-ли можно сомн?ваться посл? обнародованiя многихъ матерiаловъ касающихся д?ятельности тайныхъ обществъ въ Россiи двадцатыхъ годовъ. Слова Чацкаго – энергическiй отголосокъ того что говорилось на сходкахъ и въ зас?данiяхъ будущихъ декабристовъ. Онъ разд?ляетъ ихъ чувства недовольства, ихъ мечтательныя упованiя въ возможность и необходимость бороться нравственными средствами съ различными сторонами зла, которое чутко вид?ло ихъ привыкшее къ европейскимъ порядкамъ зр?нiе. Отсюда чрезвычайная горячность Чацкаго, его энергическая р?чь, его готовность къ порыву, къ увлеченiю.

Люди подобные Чацкому составляли однако-же меньшинство въ образованномъ обществ? того времени, а посл? событiй 1825–1826 они совс?мъ исчезаютъ со сцены. Большинство же хотя сознаетъ крайнюю отсталость и узкую замкнутость русской жизни, хотя томится смутнымъ чувствомъ неудовлетворенности и недовольства, но не находитъ въ себ? ни упованiй, ни нравственной энергiи. Это большинство скорбитъ, томится, но не в?ритъ ни въ какое д?ло, не видитъ никакого вольнаго выхода. Спертыя и подавленныя силы или вянутъ въ безразличныхъ впечатл?нiяхъ св?тской жизни, или уходятъ – одни въ мистицизмъ и пiэтизмъ, подобно изв?стному Печорину, другiе въ философское отрицанiе русской жизни, подобно Чаадаеву, третьи наконецъ въ необузданный, полудикiй разгулъ, подобно т?мъ несчастнымъ натурамъ которыя вскользь, но мастерски показаны гр. Л. Н. Толстымъ въ н?которыхъ главахъ Войны и Мира.

Он?гинъ не находитъ ни одного изъ этихъ выходовъ, онъ, какъ мы сказали, вянетъ въ безразличныхъ впечатл?нiяхъ св?тской жизни. Разочарованiе которое самъ Пушкинъ не вполн? ясно понималъ въ немъ и которое приписали чтенiю Байрона, является у него вполн? готовымъ результатомъ историческихъ обстоятельствъ. У него н?тъ т?хъ упованiй которыя придаютъ столько юношеской энергiи Чацкому, есть только скорбное, глухое сознанiе косности жизни среди которой ему предстоитъ влачить свои дни, безъ надежды и безъ выхода. Положенiе глубоко-трагическое, потому что событiя оправдали эту натуру безъ упованiй и насм?ялись надъ юношескими порывами Чацкаго. Он?гинъ былъ умн?е и несчастн?е.

Установивъ эту точку зр?нiя, мы должны признать Он?гина типомъ чрезвычайно жизненнымъ, историческимъ продуктомъ русской общественности двадцатыхъ годовъ. Онъ такимъ и былъ въ самомъ д?л?. Если мы представимъ себ? образованнаго русскаго челов?ка того времени, воспитаннаго на иностранный ладъ и поставленнаго общественными условiями въ совершенный разр?зъ съ русскою жизнiю, мы не увидимъ надобности приб?гать къ Байрону за объясненiемъ того скорбнаго, вялаго разочарованiя, которое составляетъ главный признакъ людей подобныхъ Он?гину. Байронъ только помогъ Пушкину поэтически овлад?ть разочарованiемъ, какъ мотивомъ, и сообщить этому разочарованiю большую сознательность; но самый матерiалъ былъ созданъ вполн? условiями русской жизни. Поэтому мы были въ прав? сказать что во всей русской литератур? едва ли найдется другое произведенiе въ такой м?р? отразившее въ себ? внутреннiй смыслъ современной д?йствительности и воспроизведшее художественно изв?стный моментъ нашего умственнаго и общественнаго развитiя. Страданiе и нравственное безсилiе, безволiе Он?гина, его ненормальныя отношенiя къ бол?е глубокимъ слоямъ русской жизни, искаженная драма его любви – все это скорбный отголосокъ ненормальныхъ отношенiй созданныхъ у насъ искусственною, прививною цивилизацiей и крайнею суженностью общественной среды. Можно сказать что если разочарованiе Байроновскихъ героевъ было капризомъ пресыщенiя, то нравственныя страдянiя нашихъ Чайльдъ-Гарольдовъ исходили прямо изъ историческихъ условiй нашей жизни.

Поэтъ проникшiй во глубину жизни, отразившiй въ своихъ созданiяхъ д?йствительный недугъ своего времени и своего народа конечно представилъ намъ н?что бол?е и жизненн?е безпечальныхъ жертвоприношенiй Аполлону. Только тупость или преднам?ренность могутъ не нам?чать въ поэзiи Пушкина живаго, чуткаго нерва, приводившаго поэта въ соприкосновенiе съ недугами общества и давшаго ему уразум?ть фальшь того искусственнаго развитiя въ которомъ косн?ло это общество до самаго посл?дняго времени, когда рядъ органическихъ реформъ вызвалъ къ д?ятельности его живыя земскiя силы. Смыслъ поэзiи Пушкина – та самая скорбь о русской жизни которая продиктовала Лермонтову его зам?чательное стихотворенiе.

Печально я гляжу на наше покол?нье….

Разница въ томъ что сильную, художественную натуру Пушкина никогда не покидало св?тлое, бодрящее чувство, воспитанное въ немъ бол?е благопрiятными условiями эпохи которой принадлежали его д?тство и ранняя молодость. Съ конца двадцатыхъ годовъ эти условiя становятся все мен?е благопрiятными, и литература сл?дующаго покол?нiя уже утрачиваетъ бодрую, кристальную струю, давшую столько очарованiя поэзiи Пушкина. Лермонтовъ уже не былъ свид?телемъ т?хъ упованiй которыя одушевляли мыслящихъ русскихъ людей времени Александра I; его лиризмъ воспитался въ скорбномъ настроенiи овлад?вшемъ русскимъ обществомъ посл? 1826 года, такъ точно какъ сатира Гоголя воспиталась на окончательномъ торжеств? мрачныхъ сторонъ русской жизни пророчески предвид?нномъ «думою» Лермонтова.

Посл? всего сказаннаго не трудно оц?нить по достоинству т? упреки съ которыми современный журнализмъ обращается къ нашимъ литературнымъ силамъ прежнихъ покол?нiй. Очевидно что мнимое служенiе Пушкина «искусству для искусства», его мнимое презр?нiе къ обществу, его разрывъ съ этимъ обществомъ, будто бы возникшiй изъ-за отсутствiя въ его поэзiи нравственныхъ интересовъ, – все это слова, слова, слова, прикрывающiя требованiя до того мелкiя и узкiя что заявить ихъ прямо публицисты въ род? г. Пыпина никакъ не р?шаются.

Наша современная литература не безъ основанiя ведетъ свое начало отъ Пушкина. П?вецъ Евгенiя Он?гина и Бориса Годунова указалъ ей высшую задачу въ художественномъ воспроизведенiи д?йствительности, сод?йствующемъ общественному самосознанiю. Мы вид?ли что въ Он?гин? эта д?йствительность отразилась не одними вн?шними сторонами своими, но что поэтъ глубоко постигъ внутреннiй, нравственный недугъ русской жизни и разд?лялъ съ обществомъ тайную скорбь. Чуткое соприкосновенiе съ этими нравственными недугами общества и сочувствiе скорбямъ его сд?лалось уд?ломъ посл?дующей литературы. Писатели сл?довавшiе за Пушкинымъ продолжали д?ло своего учителя. Понимать духовную жизнь русскаго общества, д?лить съ нимъ его радости и горе, и въ особенности указывать больныя, пораженныя недугомъ явленiя жизни – въ этомъ вся задача и все значенiе новой нашей литературы. Не говоря уже о Лермонтов? и Гогол?, у которыхъ скорбныя ноты приняли совершенно мрачный колоритъ, и поздн?йшая плеяда писателей обнаружили большую чуткость къ такъ-называемымъ бол?зненнымъ явленiямъ русскаго общества. Строгая художественность, сд?лавшаяся отличительною чертой нашей беллетристики, обратилась къ анализу нашихъ нравственныхъ язвъ, къ дiагностик? т?хъ ненормальныхъ явленiй которыя продолжали обнаруживаться въ жизни нашихъ образованныхъ классовъ. На этомъ отрицательномъ отношенiи къ нашимъ типамъ и нашему общественному складу сошлись, кром? гр. Л. Н. Толстаго, самыя крупныя литературныя дарованiя сороковыхъ и пятидесятыхъ годовъ. У г. Тургенева это отрицанiе русской жизни пришло къ анализу нравственнаго безсилiя и безволiя, которымъ поражены были лучшiе, наибол?е симпатичные русскiе люди покол?нiя сороковыхъ годовъ (Рудины, Лаврецкiе и пр.) Г. Гончаровъ въ лиц? Обломова показалъ какимъ образомъ челов?чн?йшiе задатки души парализуются привычками л?ниваго барства, составлявшими достоянiе нашего кр?постнаго склада. Г. Писемскiй осм?ялъ множество живыхъ чисто-русскихъ типовъ, которые онъ бралъ сначала, подобно Гоголю, въ условiяхъ и обстановк? двухъ господствующихъ сторонъ нашей дореформенной жизни, – чиновничества и кр?постничества, – а въ посл?днее время показалъ отрицательную сторону новаго движенiя, уклонившагося отъ своего цивилизующаго пути. Въ то же время гр. Л. Н. Толстой съ необыкновенною силой таланта изобразилъ положительныя явленiя русской жизни, которыя онъ нашелъ преимущественно въ бол?е глубокихъ общественныхъ слояхъ, не перебол?вшихъ недугомъ и вн? привитой образованности.

Гг. Тургеневъ, Гончаровъ, Писемскiй и гр. Л. Н. Толстой завершили собою изв?стный литературный перiодъ, подобно тому какъ освобожденiе крестьянъ завершило огромный перiодъ въ исторiи нашей общественности. Весь этотъ нын? уже завершенный перiодъ, начавшiйся въ литератур? Пушкинымъ, можно назвать перiодомъ борьбы общества со вн?шними ст?сненiями, ст?снявшими его самод?ятельность и отрывавшими его отъ идеаловъ, которые оно вид?ло въ жизни свободнаго Запада и къ которымъ стремилось. Съ начала шестидесятыхъ годовъ, въ обществ? начинается новая жизнь, въ литератур? выступаютъ новыя силы.

Этимъ новымъ силамъ предстоитъ изобразить общество въ борьб? съ самимъ собою, съ своею недостаточною состоятельностью къ воспрiятiю новыхъ началъ. Беллетристика уже откликнулась на эту задачу, и плеяда молодыхъ дарованiй съ честью продолжаетъ служенiе общественному самосознанiю.

Этотъ небольшой общiй обзоръ поздн?йшихъ судебъ нашей литературы мы сочли необходимымъ для того чтобы показать насколько лицем?рны ув?ренiя петербургскаго журнализма будто такъ называемая художественная литература, начавшаяся Пушкинымъ, посл?довательно развитая Лермонтовымъ, Гоголемъ, беллетристами сороковыхъ годовъ съ г. Тургеневымъ во глав? и наконецъ современными молодыми дарованiями, – будто бы эта литература, не безъ иронiи называемая художественною, держалась въ сторон? отъ общественныхъ задачъ и въ настоящее время исчерпала свое призванiе. Мы видимъ что, напротивъ того, начиняя съ Пушкина, эта литература постоянно находилась очень близко къ общественнымъ интересамъ, и служенiе ея было столько же гражданское сколько художественное. Мы видимъ кром? того что съ поворотомъ въ нашей общественной жизни задача ея не только не упразднилась, не получила новое значенiе – сод?йствовать нашему самосознанiю и воспитанiю изображенiемъ общества въ борьб? съ самимъ собою, со своими внутренними недугами. Сомн?ваться въ значенiи этой задачи могутъ только т? которые подобно г. Пыпину способны см?яться надъ Гоголемъ за предпочтенiе отдаваемое имъ Мертвымъ душамъ предъ журнальными статьями, и ищутъ въ литератур? не широкаго художественнаго изображенiя вс?хъ сторонъ общественной жизни, а кисло-сладкаго либеральничанья на газетныя темы.

Несмотря на свою молодость, наша литература, благодаря Пушкину, им?етъ традицiи. Близость къ нравственнымъ интересамъ общества едва ли не главная изъ этихъ традицiй. Сл?дя за новыми явленiями художественной беллетристики, не трудно усмотр?ть что въ литератур? продолжаетъ д?ятельно разрабатываться и развиваться идея художественно-соцiальнаго романа, какъ литературной формы къ которой очевидно склоняются вкусы читателей. Современные беллетристы захватываютъ общественный интересъ глубже и шире, ч?мъ это было доступно писателямъ сороковыхъ годовъ. И это понятно, такъ какъ художественная литература наша постоянно черпала содержннiе изъ д?йствительной жизни, и ч?мъ шире раздвинулась эта жизнь, т?мъ сложн?е сд?лалась задача романа. Такое расширенiе беллетристической задачи можно было бы просл?дить и въ бол?е поздн?йшихъ произведенiяхъ старыхъ писателей. У г. Тургенева Наканун? тенденцiозн?е Дворянскаго гн?зда, а Отцы и д?ти тенденцiозн?е Наканун?. Въ Дым? тенденцiозная сторона уже совс?мъ подавляетъ художественную, – признакъ что у этого писателя нарушилось равнов?сiе между талантомъ и пониманiемъ новыхъ общественныхъ явленiй. Точно также у г. Писемскаго во Взбаламученномъ мор? общественная задача взята гораздо шире ч?мъ въ роман? Тысяча душъ, и у г. Гончаровя Маркушка Волоховъ (Обрывъ) тенденцiозн?е Обломова. Въ произведенiяхъ новыхъ писателей, выступившихъ на литературное поприще одновременно съ переворотомъ въ нашей общественной жизни, задачи нашего внутреннаго развитiя выдвигаются на первый планъ и составляютъ главное содержанiе современнаго романа.

Любопытн?е всего что общественная сторона нов?йшаго художественнаго романа, повидимому, вполн? ускользаетъ отъ вниманiя петербургской критики; по крайней м?р? намъ не случалось встр?чать рецензiй которыя, не ограничиваясь дешевымъ глумленiемъ или зав?домою ложью, обратили бы вниманiе на соцiальную сторону произведенiй молодой художественной школы. Въ петербургской печати, напротивъ того, какъ бы на правило приняато не зам?чать происходящую въ новой художественной литератур? разработку общественныхъ задачъ и даже придавать д?лу такой видъ будто самое присутствiе подобныхъ задачъ въ художественномъ роман? зав?домо невозможно. Публику стараются ув?рить будто все то что носитъ на себ? печать художественнаго таланта непрем?нно заражено мертвымъ в?янiемъ «искусства для искусства» и что разработка общественныхъ идей въ беллетристической форм? доступна только тенденцiозно-прогрессивной литератур?. Продолжать эту игру можно конечно на весьма неопред?ленное время, благо она никому не вредитъ и никого не обманываетъ: публика давно уже перестала в?рить журнальнымъ отзывамъ, и даже сид?льцы въ книжныхъ лавкахъ хорошо знаютъ что именно т? произведенiя им?ютъ наибольшiй усп?хъ которыя вызываютъ въ журналистик? наибол?е ожесточенную брань.

Сводя все сказанное, мы полагаемъ что вопросъ которымъ начали мы нашу статью, именно, нужна ли намъ литература, – не принадлежитъ къ числу праздныхъ вопросовъ. Намъ необходимо было пройти черезъ много извилинъ, распутать много недоразум?нiй чтобы придти къ элементарному выводу о значенiи и задач? художественнаго романа. Тенденцiозная печать сум?ла обставить этотъ вопросъ всяческою ложью, противъ которой наша читающая масса не им?етъ другаго оружiя кром? сохранившагося въ ней здраваго смысла и художественнаго чутья. Мы должны были восходить къ Пушкину чтобы найти д?йствительное русло того литературнаго теченiя которое публика различаетъ ощупью и которое одно только и им?етъ право на внимннiе критики. Мы вид?ли что это движенiе началось Пушкинымъ, указавшимъ ему его задачу, и продолжается до нашихъ дней, сберегая Пушкинскiя традицiи и постоянно отв?чая на новыя требованiя времени. Мы вид?ли что оно сохранило непрерывную связь съ ходомъ нашего общественнаго развитiя, захватывало его темныя и св?тлыя стороны и никогда не чуждалось насущныхъ нравственныхъ и соцiальныхъ интересовъ.

notes

Примечания

1

Кстати о Дюма: у насъ обязателенъ презрительный отзывъ объ этомъ писател?, искусство котораго задумать и развить интригу романа можетъ считаться образцовымъ.