Бунтующий Яппи

– Ну чё шарами хлопаешь, вали теперь.

Я повернулся, как загипнотизированный, и пошёл в школу. Хренотень какая-то получается очень неприятная. Теперь-то уж железно придётся драться. Вчера, успокоившись, я подумал, что, может быть, как-нибудь удастся замять это дело. Не выгорит. Настроение опять стало паскудное, будто отравился чем.

Единственный случай меня сегодня порадовал. Стоим мы с Дениской на переменке перед географией, треплемся о чём-то своём. Весь наш класс торчит в коридоре, потому что Географиня никого внутрь до звонка не пускает. Запрётся на шпингалет и сидит одна. Какого чёрта она там делает? Заходим потом на урок, а там воняет «Красной Москвой» или ещё чем. Наверное, она за перемену целый флакон на себя вылить успевает. Зачем? Может, чтобы потом от неё не несло. В общем, точно не знаю. Короче, мы с Дениской прикалываемся, а рядом Светка Зубова с Маринкой. И как-то ненавязчиво вдруг начинаем вместе общаться. Они смеются, мы не отстаём. Я чувствую: что-то уже наклёвывается. Словом, хорошо всем. А дальше – ещё лучше! Светка в разговоре, как бы между делом, протягивает полные красивые руки и поправляет воротничок моей рубашки. Мне прямо в лицо, в самые глаза ударило тёплой волной, даже губы обожгло. Сделала она это бессознательно, повинуясь какому-то женскому инстинкту приводить всё в порядок, и сама смутилась. Тепло заструилось вниз, растекаясь по животу. Приятно было до жути. Я тут же на месте в неё влюбился. Таких потрясающе красивых тёмно-карих, почти чёрных глаз я ещё ни у кого не видел. Кожа у неё белая-белая, а на щеке коричневая родинка, будто кто капнул в молоко капельку шоколада. Родинка движется, прыгает, когда улыбаются розовые губы. Какая она замечательная, эта Светка! И оказывается, не злится на меня за то, что я её тогда случайно в раздевалке увидел без лифчика. Чёрт, я иногда сам себя не понимаю! Мимо в этот момент проходила Маша Кащенко, и я не нашёл её такой же привлекательной, как вчера. Мне показалось, что она слишком худая. И нос у неё крупноват. Я даже обозлился на неё за этот нос. Симпатичное личико и такой носище! Какая-то она, вдобавок ко всему, холодная. Во всяком случае, в Светке больше тепла. Светка душевнее и ближе как-то.

В обеденный перерыв в столовке Груздь схватил меня за рукав и сказал, чтоб я Светку оставил в покое. Я вырвал локоть и вообще не стал ему отвечать. Подождём до воскресенья. Зря, конечно, бахвалился. Начистить ему рыло у меня нет почти никаких шансов, потому что попросту не смогу я врезать ему по роже. Вы когда-нибудь замечали, как трудно бить людей по морде? У меня это главная проблема. Ну, и ещё страх, конечно. Вчера я чуть-чуть в штаны не наложил в бассейне-то. Как же я ему врежу? Только начинаю представлять драку, сразу суставы размякают. Я жалкий, ничтожный, трусливый онанист. Ни на что не способен! Самое обидное, что я это про себя знаю.

Сегодня топаю домой после школы весь загруженный своими проблемами. Дениска где-то сзади отстал. Оборачиваюсь, а он с перекошенной мордой убегает в сторону. Сумку подмышку подхватил и вчесал. Я вначале не врубился в чём дело, а потом посмотрел вперёд и увидел гопников. Их было трое, и шли они мне навстречу так: двое впереди, один немного сзади. На всех чёрные вязаные шапочки, надвинутые на глаза, и куртки LosAngelesKings. Походочка характерная: головы втянуты, плечи ссутулены, а руки спрятаны в рукава. Я не на шутку перетрухнул, или, по-нашему, сел на измену, но сворачивать было поздно, поэтому морду сделал клином и ломлюсь мимо них, стараюсь ни на кого не смотреть. Авось пронесёт? Они проскользнули по обе стороны. Один ещё как следует толкнул меня плечом, но я возникать не стал, а только шагу прибавил, лишь бы ноги унести подобру-поздорову. Потом слышу:

– Слышь, Вася, «катей» подогрей нас, а?

Голос не угрожал, но по-дружески просил об одолжении так, что не было никакой возможности отказать. Рука сама полезла в карман джинсов, достала мятую сотню, которую я сэкономил на школьных обедах, и передала через плечо. Её с благодарностью приняли невидимые руки, затем вкрадчивый голос сказал:

– Слышь, я же вижу, что ты нормальный парняга, «катю» не подкрысил, у тебя, наверное, ещё «воздух» есть? Нам чисто на пиво с децл не хватает.

Тут до меня допёрло, что я по уши в дерьме. Теперь гады не отвяжутся, раз поняли, что можно меня развести, как лоха. Они ещё плотнее взяли меня в кольцо. Двое шли по краям (я чувствовал их плечами), один сзади. Волки позорные.

– Больше нет, – говорю.

– А если мы проверим? – оживился голос. Из чужого рта воняло подсолнечными семечками и гнилью. Мне стало противно от этой вони, а ещё противнее от собственной трусости. Если бы я дал им себя обшарить, то потом презирал бы себя всю оставшуюся жизнь.

– Как, – говорю, – ты проверишь?

– Ты ёбнутый или притворяешься? Пошли сейчас вот сюда во двор, ты нам карманы покажешь, если, в натуре, нет «воздушки», можешь идти, а если есть, значит, ты пиздобол и нам денег должен.

– Не пойду я никуда.

– Дык, слышь, Вася, ты же по-любому не прав. Да стой, куда ты ломишься? Ломовой, что ли? Слышь, ты вообще по каким понятиям живёшь?

Тут я вспомнил, что говорил Турбо, и брякнул:

– По воровским.

– По воровским?.. – Первый голос как будто удивился. Другой с сомнением спросил:

– А у тебя старшой-то хоть есть?

– Нет, – говорю.

Он тогда обрадовался:

– Если старшого нет, кто тогда тебя вором утвердил? Значит, ты не вор, а пиздобол, и нам денег должен.

– Никому я не должен.

– Ты чё, Вася, повёлся, ты уже тут столько накосорезил, что нам косарь должен. Сегодня не отдашь, мы счётчик включим.

– Я Толю Гурдюмова знаю, – промямлил я без особой надежды.

– Чё-о-о-о-о? Ты такой пиздобол, в натуре! Я сам его племянник. Так что не гони.

Короче, опять началась та же волынка, которую мне Груздь недавно втирал. Я понял, что бесполезно с ними разговаривать, и молчу, только шагу прибавляю. Потом не выдержал и драпанул. Стыдно, конечно, было, но ничего поделать с собой не мог. Такая вот я размазня. Ещё, главное, как от них смылся, так сразу начал представлять, как врезал тому, что шёл справа, по сусалам. Он схватился за лицо, а я его коленкой под дых. Потом развернулся и треснул второму в солнечное сплетение. Тот начал хватать ртом воздух. Третий, понятно, не стал дожидаться своей очереди и исчез.

С матерью опять сегодня какие-то нелады. Вздумала меня кормить биодобавками. Хаваю суп, смотрю: она мне что-то в чай подсыпает. Я тарелку отодвинул и говорю:

– Так, чего это за отраву ты мне скармливаешь?

– Это, – отвечает, – биодобавка. Мальчикам очень полезна.

А сама глазами невинно так заморгала, будто я её поймал на месте преступления.

– Почему это именно мальчикам? – наседаю.

– Потому что у них организм… в общем, чтобы они были спокойнее.

Так это теперь называется?! Короче, я всё понял: чтобы мальчики по ночам в карманный бильярд не играли! Меня это так взбесило, особенно её дурацкие увиливанья, как будто я не знаю, о чём речь идёт! Добавки я, понятно, жрать не стал и как всегда нагрубил. Ну и кончилось крупной ссорой. Хотел было опять уйти из дому, но потом поостыл и никуда не пошёл. Ночью думал о Светке. Никак из головы не выходила её родинка, прыгающая на белой щеке, и улыбчивые губы. Полные руки, поправлявшие мой воротничок. В бассейне видел её в одном только купальнике. Она стояла на тумбочке и готовилась прыгнуть в воду. Маленький мускул дрогнул на мраморном сильном бедре. Но крамольные мысли я тут же пресёк и слово своё вчерашнее сдержал: не стал заниматься рукоблудием, чтобы не пачкать светлый Светочкин образ. Проснулся уже влюблённым в Светку по уши. Я так глупо устроен! В школе сегодня весь день мой восторженный взгляд преследовал её. Только надо было соблюдать осторожность, а то заметит кто-нибудь, и пойдёт сплетня гулять по классу, дескать, новенький озабоченный. А кто неозабоченный? На большой перемене Груздь стал, как всегда, об мою Светочку обтираться. Прижал её к стенке и проходу не даёт. Во мне аж всё закипело. Подваливаю к нему, решительно хватаю за рукав и не знаю, что сказать! Все слова застряли в горле. Покраснел, как идиот, до самых ушей и выдавил из себя только глупое и банальное: «Не лезь к ней». Это вместо того, чтобы произнести язвительную речь, которой я хотел Груздя уничтожить, растоптать его в прах, чтобы он отстал от Светочки раз и навсегда. Я бы тогда заговорил с ней, но не так, как Груздь. Не стал бы ей всякую похабщину шептать. Словом, всё бы сложилось как нельзя лучше. Но я только еле слышно пролепетал: «Не лезь к ней».

– Не встревай, новенький! – отрезал Груздь и снова повернулся к Светке, продолжая бормотать ей на ушко что-то грубовато-ласковое и прижимая к стене. Его губы сложились в улыбку искусителя. Но самое обидное, что Светка выразительно сверкнула на меня глазами, мол, не мешай, новенький, видишь, мы заняты!

Подавленный, я поплёлся назад. Зачем? Зачем ты вчера так непринуждённо и так по-женски поправила мне воротничок? Ты, конечно же, сделала это безо всякого умысла. А я, дурак, подумал, что могу надеяться на нечто большее с твоей стороны!

Сижу вот теперь на алгебре. Дениска рядом скрипит шариковой ручкой. С ним я не разговариваю со вчерашнего, когда он меня бросил и смотался от гопников. Тут меня ещё к доске вызвали. Я встал и спокойно говорю:

– Я не готов.

Надо уметь некоторые вещи говорить с чувством собственного достоинства, а то кое-кто начинает мямлить и крутить хвостом. Тишина. Все залегли на парты, как перед авианалётом. Кого спросит следующего?