«Ты жалок…»
ты жалок
ветер
ты жалок
вепрь
но вы
пьяница и червяк
короли
земли
вы живы – это
отдельное торжество
и острые листья ивы
шумят друг другом
ты весел
рай
ты весишь как
линия и точка
но вы
цветок и поэт —
вы клонитесь
вы весомы
вы смотрите на муравейник – это
последние слова песни
и листья берёзы на просвет —
как теодицея, эй
«Кажется, что темная природа…»
Кажется, что темная природа
Охладела к внутренней ночной
Белизне в древесном соке, к ровной
Сырости осенней земляной.
Перекрестьем и разбросом – лапы;
Маятник мелькающих стволов —
А погоня выдохлась, и слабым
Волком смотрит изо всех углов
«В комнате до нас…»
в комнате до нас
жили прежние мы
совершенно те же мы, той же
пустотою полны
– окружены: холодной, светлой
хмурой или поскальзывающейся – дневной
но вчера не было ветра,
а сейчас он прозрел, поднял хлебный пакет
выше дома, дёрнул окно
ясно же, что не жалобный этот стеклянный зуд,
а упавшая на пол пустая тетрадка – нет,
не зовет грозу,
а сама – страшный, нет, смешной —
шорох времени, замершая, не зная,
куда лечь, страница, любовь, тоска,
полная уже ясность, навык не отвлекаясь
смотреть: катятся облака
«Старые поэты…»
старые поэты
в старых куртках
пачка
сигарет в руке у бородача
и остальные – седые бородачи
мелкий предновогодний
дождик
асфальт в своём мудром
золоте
а перед этим
мы молодые выпивали
как я сказал, «за новое в новом году»
и говорили на ходу
в центре Москвы – олени из лампочек
длинный тоннель из переливающихся гирлянд
песенка на английском – девичий голос
дразнил кого-то, кто не противен, не зол,
не слеп
а мы несли в плоских сумках, в руках,
в карманах
многостраничный лаваш,
переизданную книгу хлеба «хлеб»
«В старом дыме жили и росли…»
в старом дыме жили и росли
тихо родители жгли себя —
светло ровно
нужен новый дым